Молот Ведьм

— Позвольте, господа, представлюсь, — произнёс он басом. — Я Йоахим Кнотте, управляющий поместьями его вельможности барона Хаустоффера, — он слегка поклонился.

Я поднялся с лавки и вернул ему поклон.

— Садитесь, пожалуйста, — сказал я, показывая место. — Может опрокинете с нами по кружке-две?

Интуиция подсказывала мне, что возможно вздорные разговоры с корчмарём сменятся чем-то значительно более интересным. В конце концов управляющий поместьями похоже заговорил с нами не просто из-за искреннего желания познакомиться с путниками, что остановились на неприглядном постоялом дворе?

— Я не слышал вашего имени, — произнёс он строгим тоном, проницательно смотря на меня из-под седых бровей.

— Потому что я его не назвал, — улыбнулся я подкупающе. — Не каждый с охотой присаживается ко мне, как его услышит, — добавил я. — Пожалуй, рискну…

— Я Мордимер Маддердин, лицензированный инквизитор Его Преосвященства епископа Хез-хезрона, — сказал я, но не слишком громко, дабы никто посторонний не слышал.

Я не стыдился моей профессии, но придерживался правила, гласящего, что обычно лучше оставаться в тени. Я человек тихий и спокойный, не ищущий огласки. Стараюсь лишь служить Господу, так, как понимаю эту службу моим скудным умом, и ни аплодисменты, и ни опережающая мои шаги стоустая сплетня мне совсем не нужны.

— Ха, — произнёс он.

У меня сложилось впечатление, любезные мои, что он слегка опешил. Что уж слишком часто случается с людьми, которые вдруг понимают, что они оказались в обществе инквизитора. Или они думают, что у нас нет лучшей работы, чем только и бросаться на них в поисках ереси и колдунов. В нашей работе нет ничего общего с эффектным пламенем костра, который иногда её венчает. Так, кропотливое корпение над документами и столь же кропотливый допрос заблудших. Допрос, целью которого — и поймите это правильно — не является кара, но лишь полное глубокой любви желание понять грешника и вернуть его на путь истинный.

— Теперь соблаговолите сесть? — спросил я, когда время молчания чересчур затянулось.

Он сел без слова и смотрел на меня из-под нахмуренных бровей.

— Откуда мне знать, что вы на самом деле инквизитор? — спросил он вдруг.

— Не уговариваю вас довериться моим словам, — ответил я мягко. — Но нотка подозрения в вашем голосе глубоко ранит мои чувства.

Он улыбнулся одними губами, но его светло-голубые, как бы застиранные глаза остались холодными и оценивающими.

— Если вы и правда инквизитор, человек обученный находить и уничтожать всякую скверну, — произнёс он, — возможно я найду для вас занятие.

Корчмарь присеменил со следующим гарнцем пива и кружкой для Кнотте, поставил их на стол и как можно быстрее ускользнул.

— Не думаю, чтобы я искал занятие. Но если что-то знаете о колдовстве, ереси или обрядах, противных учению Церкви, то ваш священный долг сообщить об этом ближайшему представителю Инквизиции, — холодно ответил я. — Или, в данном случае, мне, — добавил я.

Он прикусил ус и застучал пальцами по липкой столешнице.

— Выпьем, — произнёс он, поднимая кружку. — За что выпьем, господин Маддердин?

— За что пожелаете, — ответил я и чокнулся с ним. — Хотя бы за вампиров…

Он скривился, услышав эти слова, но ничего не сказал. Лишь когда отставил кружку и отёр усы, посмотрел на меня тяжёлым взглядом.

— Шутки шутите, — пробурчал он. — А здесь нет ничего смешного.

— Смертух, дорогой мой, — сказал я. — Поделись с уважаемым господином Кнотте, о скольких ты слышал делах, что велись Инквизицией против вампиризма?

Смертух обнажил в улыбке жёлтые лопаты зубов.

— Ни об одном, Мордимер, — ответил он.

Смертух может не самый сообразительный, но он способен помнить каждое слово из разговоров, что состоялись много лет назад. Это редкий дар, и временами я даже удивляюсь, почему добрый Бог одарил им кого-то, кто сам, без помощи вашего покорного слуги, даже не смог бы им правильно воспользоваться.

— Слышали, господин Кнотте? — спросил я. — Ни одного. А что это означает?

— Несомненно не преминёте поделиться со мной.

— Означает это, что вампиров нет, — я театрально вздохнул. — Да, есть больные люди, крайне жаждущие, чтобы их считали вампирами. Они пьют кровь жертв, раздирают им горло, ба, даже избегают солнечного света и святых символов, поскольку они столь сильно убеждены, что распятие и солнечные лучи могут им навредить. Мы о таких делах слышали, господин Кнотте. Но не будем примешивать плебейские байки к серьёзным рассуждениям.

— Вот это да, — сказал он немного погодя. — Не думал, что подобные слова прозвучат из уст инквизитора.

Я рассмеялся и довольно искренне.

— А что вы думаете? — спросил я. — Что инквизитор должен во всё верить? Искать холм эльфов и горшок золота, закопанный на той стороне радуги? Напоминать свинью, роющую копытами на один запах трюфелей?

Он загоготал и ударил себя ладонями по бёдрам, аж шлёпнуло. Смертух посмотрел на него исподлобья, но Кнотте либо не увидел этого, либо его это никак не коснулось.

— Ваше здоровье, господин Маддердин, — произнёс он громко и приложился к кружке. — Весёлый вы человек.

Забулькало, а он опорожнил посудину до дна и громко рыгнул.

— Моча, — заметил он со злобой и покрутил головой. — Меч Господа нашего, что за моча!

После чего, вопреки произнесению только что прозвучавших слов, он взял гарнец в руки и налил себе доверху.

— Магистр Маддердин, — сказал он серьёзно немного погодя. — Не знаю, подходит ли работа в наших краях инквизитору, или же нет, и не мне об этом судить. Но если у вас и ваших людей будет желание заработать немного деньжат, то занятие найдётся…

Близнецы посмотрели друг на друга, и Первый громко причмокнул.

— Никакие деньжата, это, не пахнут, — пробормотал он.

Однако Кнотте отплатил ему лишь лёгкой улыбкой и очень правильно делал, глядя на меня. Он прекрасно знал, что именно от вашего покорного слуги зависят все решения, что будут приняты в этой компании.

— Желаете ещё что-то сказать? — спросил я.

— Нет, — честно ответил он. — Но если пожелаете узнать всё, прошу в замок. Господин барон Хаустоффер несомненно будет вам рад.

— Почему нет, — медленно сказал я. — Поговорить всегда можно. Двинемся с утра.

— А почему не сейчас? — спросил он, и не знаю, показалось ли мне, или я услышал насмешку в его голосе. — Я дорогу хорошо знаю.

— Барон нас примет? — удивился я. — В это время?

— Господин барон засыпает очень, ну прямо очень поздно, — произнёс он на этот раз без насмешки и без улыбки. — И раз вы не относитесь серьёзно к деревенским байкам…

— Господин Кнотте, — сказал я снисходительно. — Чем это должно быть? Проверкой смелости? Проехать ночью по тёмному лесу? Ухнуть совой на кладбище? Вы не думаете, что мы уже выросли из таких заданий? Ещё недавно я действительно хотел выезжать, но сейчас мне приятно сидится за пивком и во мне постепенно растёт желание спать. Корчмарь! — позвал я.

Он скоренько приковылял, но я заметил, что старается держаться подальше от Кнотте.

— Слушаю вашу милость.

— У тебя есть две комнаты? С кроватями и постелями?

— Сейчас велю всё приготовить…

— Ну видите, — я обратился к Кнотте. — Я уже три дня не спал в постели. Какая-то перемена полезна.

— Как хотите, — стыло произнёс управитель. — Однако, раз господин барон приглашает, отказывать невежливо.

— Если любит, подождёт, — фыркнул Смертух.

Кнотте посмотрел на него как на лошадиное дерьмо.

— Вежливее, когда речь о бароне, — рявкнул он.

— Не ссоримся из-за слов, — сказал я примирительно. — Мы люди простые, господин Кнотте. У нас что на сердце, то на языке.

— А сжечь можем любого. — Второй вытащил палец из носа и, казалось, он говорит не нам, а зелёной козявке, что торчала у него из-под грязного ногтя. — Дворяне, не дворяне, нам, как бы, всё одно.

Кнотте покраснел, а я быстро сказал:

— Мой товарищ хотел только сказать, что все мы равны в глазах Господа и нас ждёт один суд, независимо от того, кем являемся. Не будешь предвзятым к особе любой, — гласит Писание.