Попрыгунчик (СИ)

Дядя Миша, папа Андрея, навис надо мной и что-то кричит. Заметив, что я открыл глаза, улыбается, обнимает: «Ну ты нас и напугал!» — приглушенно слышу сквозь водные пробки в ушах. Он заметил, как я медленно скрылся под водой. Он успел…

Дядя Миша сильно бьет по спине, заставляя меня закашляться и выплюнуть воду. Я безвольно вишу, перегнувшись через его ногу, согнутую в колене. Но почему он в берцах? Кто ходит на пляж в военной форме в жаркий летний день?

— Что, в Невинномысск собрался? — какой знакомый голос. Но сил посмотреть на его обладателя нет никаких. Глаза вновь слипаются, и я проваливаюсь в темноту…

========== 217 ==========

Я проснулся от того, что чьи-то теплые руки аккуратно стягивали с меня мокрую рубаху.

Юленька…

Мягко и легко касаясь моего тела, она расстегнула пуговицы, отвела борта вниз, высвободила сначала одну руку, затем — вторую. Медленно вытянула одежду из-под меня, поворачивая то на один бок, то на другой. Крайне приятно и немного щекотно. Губы сами предательски расплылись в улыбке, выдавая то, что я уже не сплю и все чувствую.

— Юльк, твой, кажется, снова с нами, — громко сообщил куда-то в сторону голос надо мной.

Маша?!

Я открыл глаза и встретился с ней взглядом. Она широко улыбнулась.

— Ну что, пловец-подводник, добро пожаловать обратно на сушу!

— С-спасибо, — только и выдавил я из себя. И как я мог перепутать девушек? Неловко-то как…

— О, краснеешь. Значит периферическое кровообращение не нарушено, сердечной и легочной недостаточности нет, — Маша отошла чуть в сторону и начала выжимать рубашку. — Это меня Димка научил, бывший мой. Он в меде учился. Что точно та фраза значит, не знаю, но что-то явно хорошее. Пациент скорее жив, чем мертв, — подмигнула она.

Я приподнялся на локтях и огляделся: мы находились на лугу около той самой злополучной речки. Наверное, прямо в том месте, где меня вытащили на берег — не таскать же на себе семидесятикилограммовую тушу. Кто-то догадался подстелить пенку, за что я был особо благодарен. Солнце шпарило вовсю, поэтому холодно не было.

— А где Юля? — спросил я, нигде ее не увидев.

— Да где-то там, — Маша указала на лес за моей спиной, — дрова для костра пошла собирать. Но мне кажется, что это так, отговорка. Одна побыть хочет. Ты бы видел, как она испугалась. Мол, дура я, дура! Не прощу себя, говорит, никогда, если Игорь умрет! Кстати, а ты как в воде оказался?

— Поскользнулся. Случайно.

— Да? — девушка недоверчиво глянула на меня, перебрасывая выжатую рубашку через плечо. — Ты прямо как Андрей на причале в том походе. Правда, он тогда был в дугу пьяный. Ну да ладно, не суть. Снимай штаны.

— Что? — не понял я.

— Нет, ну если тебе в сырых больше нравится ходить…

— А, да, — до меня дошло значение фразы. — То есть нет, не нравится. Трусы-то хоть можно себе оставить?

— Мне, конечно, не сложно, я выжму и просушу, — рассмеялась Маша, забирая штаны, — но боюсь, что Юля этого не поймет, и в следующий раз из речки будут вылавливать уже меня. Все, как надоест загорать, приходи к костру. Как раз время обеда, — и с этими словами она удалилась, оставляя меня одного.

Я лег обратно на пенку. В голубом небе надо мной двигались легкие, почти что кружевные, перистые облачка. Неспешно. Размеренно. Слабый порыв ветра качнул у моего уха недавно вылезшую из-под земли траву, создавая тихий-тихий шорох. Расслабляющий, даже в какой-то степени уютный. И тепло солнца. Невольно вспомнились последние минуты в том, моем времени, где я так же лежал и радовался малому. Но теперь совершенно не хотелось никакой музыки — шепот и ласка природы убаюкивали и увлекали за собой.

А может, я все же утонул, и это последние картины, что рисует мой агонизирующий мозг? Да и пусть. Какая, к черту, разница, если так хорошо…

— Игорь? Ты спишь? — Юля незаметно спустилась ко мне и остановилась у моей головы.

— Нет.

— Я… Я хотела извиниться, я совсем не собиралась тебя толкать, оно само как-то так вышло, — зачастила девушка, теребя в руках кончик косы. — Просто злость накатила. Не на тебя. Ну, точнее, не только на тебя, на вас всех, и ты, когда убежал…

— Юль, ложись, — прервал я ее и немного подвинулся, освобождая место на пенке для нее.

— Зачем?

— Просто ложись, сама все поймешь.

— Хорошо, — неуверенно согласилась она.

— Посмотри на это прекрасное небо. Послушай, как с тобой пытается общаться этот мир, а ты не хочешь никак услышать. Почувствуй его тепло, — я взял ее ладонь и положил на свою грудь слева. — И мое. Чувствуешь, я жив и все еще с тобой. А ты почему-то волнуешься, переживаешь зазря. Все же хорошо. Улыбнись. Я так люблю, когда ты улыбаешься…

***

— А мы тут плюшками балуемся! — встретил нас Илья, когда мы с Юлей поднялись к костру. — На вашем месте я бы поторопился, пока в котелке что-то еще осталось.

Мой друг полулежал на своем рюкзаке, как и я, в одних армейских трусах, вытянув ноги поближе к огню, и довольный уминал кашу с тушенкой. Рядом, на импровизированную сушилку, собранную из двух рогатин, палки и двух шнурков, заканчивала развешивать нашу одежду Маша.

— Не слушайте его, некуда торопиться. У нас свободного времени выше крыши. Ткань плотная, часа два будет сохнуть, не меньше, а обувь и того дольше. Сырую не отдам, — отрезала она еще на подлете, увидев вопросительный взгляд Ильи. — Не хватало, чтоб вы заболели. Что тогда прикажешь с вами делать? Температура до тридцати семи поднимется — и два полностью недееспособных бойца отряда, молящих о скорой смерти. Не надо мне такого счастья.

— Не тридцать семь, а тридцать семь и пять, — пробурчал парень, отправляя очередную ложку каши в рот.

— Это, конечно же, кардинально меняет ситуацию… Так, ну и чего сидим, как в гостях у сказки? — Маша переключилась на нас с Юлей. — Я для кого старалась? Освобождайте котелок, там как раз на вас двоих осталось. Потом его помоем, чай заварим. Эх, занесло бы нас сюда на пару месяцев попозже, я бы вам такую вкуснятину сделала с травами и лесными ягодами!

И тут я понял, как хочется есть. За всеми приключениями, встрясками и мыслями я и не замечал возмущений желудка, который теперь, видимо, от обиды, словно приклеился к своему другу-позвоночнику и искал у него утешения. Но позвоночный столб был занят ноющей болью в районе крестца, оставшейся от ударов о каменное дно реки, и до этого момента не обращал особого внимания на прилипалу. И стоило только чарующему аромату мяса достичь моего носа, как все остальные хлопоты и заботы, кроме чувства голода, отошли на второй план.

— Мафа, это фасхититенна! — более вкусной каши я, наверное, никогда в жизни не ел, о чем и поспешил рассказать нашему походному шеф-повару, невзирая на полный рот.

— Спасибо, конечно, — приняла комплимент она, — но я только разогрела уже готовое. Ты прожуй сначала. А то еще подавишься — второй раз за день тебя откачивать будем.

— А как это было? Почему я все еще жив?

— Когда ты… упал, — начала, немного замявшись, Юля, — то тебя течением практически сразу же отнесло к середине реки. Я бежала за тобой по берегу и звала на помощь, потому что сама ни за что бы не смогла вытащить тебя. Видела, как ты сначала цеплялся за камни, пытался всплыть, выбраться из-под воды, а потом… Я думала, что сойду с ума, — она прижалась ко мне, уткнувшись носом в плечо. — Если бы не Илюша…

— Мы с ним стояли наверху, у леса, и… — запнувшись на долю секунды, Маша продолжила рассказ дальше, — …и выбирали, где лучше развести костер, чтобы пообедать, как услышали крик. Сначала мы решили, что нам показалось, но потом, когда Юля позвала снова, Илья бросился к реке так быстро, словно Усейн Болт. Когда я догнала его, он уже вытаскивал тебя из воды за рюкзак.

— Там было неглубоко, всего лишь по бедро, — парень сидел и ковырял землю палочкой. Было видно, что он смущен этим рассказом.

— А дальше, как учили на уроках ОБЖ: сняли рюкзак, перевернули на живот, вылили из тебя воду, и ты сразу же задышал. Все обошлось, благо, недолго был в воде.