Молот Ведьм

Мы вышли из дома через заднюю дверь, и купец проводил меня к пристройке, прижавшейся к северной стене. Слово «каморка» здесь не совсем подходило, так как пристройка создавала вполне солидное впечатление, а щели между брёвнами были умело заткнуты соломенной паклей. Шульмастер осмотрелся по сторонам, потом вынул из кармана ключ и открыл замок. Толкнул дверь. Мы вошли в темноту, и купец тихо выругался, ибо споткнулся обо что-то, но сразу же высек огонь и зажёг лампу.

Внутри каморка делилась на два небольших помещения. В первом стоял стол с кривыми ногами и на редкость исцарапанной, почерневшей поверхностью, в другом я увидел набитый соломой матрас и сундук из такого же тёмного дерева. В углу находился небольшой очаг с дымоходом, выходящим наружу.

— Мы ничего здесь не трогали, — сказал Шульмастер.

Я взял в руку порванную тряпку, лежащую прямо возле постели. Рассмотрел её внимательно, а потом вынул из-за пазухи кусок материи, в которую был обёрнут камень, что влетел в бальный зал во время приёма, устроенного бургграфом. Сложно было не заметить, что оба кусочка идеально подходят друг другу.

— Ха, — сказал я.

Я подошёл к сундуку (увидел, что замок был выломан) и открыл крышку. Потом выбросил всё содержимое на пол. Я нашёл старый кафтан, шерстяной плащ с заштопанными рукавами, складной нож с деревянной рукоятью, одну медную серьгу и разноцветный платок.

— Носил серьги и разноцветные платки на голове? — спросил я. — Интересно…

Купец почесал голову.

— Трудно сказать, — ответил он.

— Значит сюда приходила женщина, — произнёс я. — Может кто-то из прислуги? А может приводил кого-то, кого не знаете?

— А может это память о ком-то? Или подарок, который не успел отдать?

— Особенно эта одна серьга, — сказал я.

Он посмотрел на меня, будто не услышал иронии в последнем предложении, и снова почесал свою голову. Неужто ему так докучали вши? А может чесание ускоряло его мыслительные процессы? В любом случае, не знаю почему, но меня раздражал этот жест.

— Ну хорошо, — вздохнул я. — Я рад, господин Шульмастер, что вы показали мне всё это. Думаю, что кто-то, женщина, понятное дело, в большой спешке покинула это место…

— Кая, — прошептал он.

— Что такое?

— Горничная, — объяснил он. — Конечно, это горничная! Исчезла через день после экзекуции, но я думал, что сбежала, так как… — Он посмотрел на меня и махнул рукой. — Знаете, эти самые, мужские дела.

— Забрала что-нибудь?

— Не заметил, — он явно помрачнел. — В таком доме как мой, каждый день нелегко понять, не пропало ли что.

— Знаю одного ловкача в рисовании вывесок. Пришлю его к вам, а вы опишите ему девушку, как сможете точно. Наброски и портреты разыскиваемых не раз и не два помогали нам во время следствия. Каждый отдел Инквизиции имел картотеку подозреваемых в преступлениях или преступников. Не только затем, чтобы их могли узнать сами инквизиторы, но чтобы показывать их лицам, допрашиваемых во время расследований, проводившихся совершенно по другим делам. И часто подобные меры приносили практические результаты. Хотя, конечно, мы старались использовать помощь профессиональных художников, а не мазил трактирных вывесок. Но на безрыбье и рак рыба.

Мы вышли из каморки, и Шульмастер захлопнул за нами дверцу.

— Человек не знает ни дня, ни часа, — произнёс он наставительно.

— Святая истина, — ответил я.

Он проводил меня до самых ворот и попрощался пожатием руки.

— Ага, ещё одно, — вспомнил я, уходя. — Вы можете мне посоветовать хорошего врача? Лекари святой памяти господина бургграфа не слишком пришлись мне по вкусу, а мне надо посоветоваться с хорошим доктором по одному деликатному вопросу.

— Гм, даже не знаю. — Он снова почесал голову и задумался на минуту. — Помимо тех дворцовых, можете спросить доктора Корнвалиса. Или Теофила Кузена. Или Ремигиуша Хазельбрандта. Никто другой мне в голову не приходит.

— Огромное вам спасибо, — я кивнул ему вежливо и ушёл. Спиной я чувствовал его испытующий взгляд и раздумывал, видит ли Шульмастер уже расставленную западню. Но я также знал, что всё может быть лишь плодом воображения вашего покорного слуги, который слишком часто грешит недостатком доверия по отношению к ближним.

— Господин Шпрингер, — обратился я к нему. — Если бы вы пожелали посоветовать мне опытного лекаря, но никого из тех трёх, кто осматривал господина бургграфа, то кого бы выбрали?

— Лекаря? — спросил он несколько подозрительно и нахмурил брови. — Плохо себя чувствуете?

— Оставим в покое моё самочувствие, — ответил я пренебрежительно. — Итак?

— Доктор Корнвалис, — произнёс он, задумчиво теребя губу. — Хазельбрандт Ремигиуш, Кузен Теофил, — он на миг прервался. — Но прежде всего, Паллак Гвидиуш. О, да, — просиял он. — Это лекарь хоть куда. Вот только он уже редко практикует.

— Лечит горожан?

— Лечит ли? Магистр Маддердин, они бы его замучили, позволь он им это. Прославился несколькими чудесными исцелениями…

— Много берёт?

— Удивительно мало. По крайней мере, с бедных, ибо насколько знаю, богатых мог отрясти как грушу.

— Порядочный человек, — заметил я.

— Мало уже таких осталось, — признал Шпрингер. — Дам вам слугу, чтобы проводил до дома доктора, если пожелаете…

— Буду благодарен, — ответил я.

Гвидиуш Паллак жил в солидном каменном доме недалеко от рынка. Чтобы войти в его жилище, следовало пройти через аптеку, занимающую первый этаж здания. Аптекарь правда попытался объяснить, что доктор никого не принимает, но я вступил на лестницу, не обращая внимания на уговоры. Постучал молоточком. Раз, второй и третий. Вздохнул и пнул в дверь носком сапога. Загрохотало и только это принесло нужный эффект. Сначала я услышал шаркающие шаги, а потом кто-то отозвался старческим дискантом.

— Что там? Не принимаю! Идите отсюда!

— Хочу увидеться с доктором Паллаком, — сказал я из-за закрытых дверей.

— Что? Что хотите видеть?

О, меч Господа! Достопочтенный доктор вдобавок недослышит. Я заметил, что из темноты, с низу лестницы за мной наблюдает аптекарский подмастерье.

— Хочу повидаться с доктором Паллаком! — почти крикнул я, надеясь, что на этот раз глуховатый старик по ту сторону двери меня услышит.

— Идите отсюда! — Лишь донеслось до меня спустя минуту тишины, после чего я снова услышал шаркающие шаги. На этот раз они удалялись. Я ударил кулаками по дереву, так что грохот разнёсся по всему коридору. Шаги опять зашаркали в сторону двери.

— Вызову стражу, — пригрозил старик из-за двери.

— Что мне дадите, если скажу, что сделать, чтобы попасть к нему? — зашептал из темноты аптекарский подмастерье. Я залез в карман, нащупал тригрошик и бросил ему. Он поймал монету на лету, дыхнул на неё и спрятал за пазуху.

— Скажите, что у вас вести о Хелене, — засмеялся он и исчез в низу лестницы. Что ж, попробовать не помешает, я лишь надеялся, что не стал жертвой детской шалости.

— Хелена! — рявкнул я двери. — Хотите узнать о ней кое-что?

— Хелена? — заскрипел старик. — Говорите! Я не отзывался.

— Вы там? Хорошо, хорошо, открываю. — Лязгнули отодвигаемые засовы. Когда дверь открылась, в свете, доходящем из глубины комнат, я увидел высокого, худого старика. Одет он был в белое одеяние до самого пола, ночной колпак, хвост которого свисал ему на плечо, и пулены с затейливо изогнутыми носками.

— Доктор Паллак? — спросил я и втолкнул его внутрь. В жилище воняло лекарствами и застарелой мочой.

— Что вы знаете о Хелене? — спросил он подозрительно. Я захлопнул дверь и задвинул засовы.

— Может войдём внутрь?

Он окинул меня оценивающим взглядом и нехотя кивнул. Потащился в сторону комнаты, изнутри которой доходил свет лампы. Он рухнул на разворошенную постель и указал мне место на хромом табурете, у которого вместо четвёртой ноги был подложен кирпич. Я поискал глазами другое место для сидения, а когда его не увидел, опёрся о стену. Дом лекаря состоял не только из этой комнаты, поскольку я увидел возле кровати закрытую дверь, но старик явно не собирался меня туда приглашать. Зато в спальне царил страшный беспорядок. На кровати были серые от грязи простыни и одеяло с вылезшими пучками перьев, под деревянной рамой стоял немалой величины оловянный ночной горшок (судя по запаху, был не пустым), а на полу были разбросаны осколки разбитой посуды, куски угля, и даже проржавевший дуршлаг и миска с какой-то красной жижей, в которой плавали трупы жирных мук.