Зазеркальные близнецы

твие, пригрозив в случае неповиновения жесткими мерами. Социалистам это было только на руку. Для проведения демонстрации выбрали вечерний час, почему-то надеясь на ослабленное сопротивление со стороны властей.

Демонстрантов встретили здесь, перед Биржевым мостом. Социалистическая шушера, конечно, большей частью ретировалась, но распаленные и упрямые мастеровые, не веря в то, что солдаты, сами выходцы из низов, будут стрелять в своих братьев, пошли на стену штыков… Одним словом, повторилось Кровавое воскресенье, отсутствующее в истории этого мира. Расстрелянная и изрубленная казачьими шашками демонстрация только чудом не вылилась в восстание, подобное революции 1905 года из мира Бежецкого…

Полицейские вдруг прервали перекур и подтянулись — к пикету приближались демонстранты.

Александру еще не доводилось видеть вблизи представителей здешнего рабочего класса и, вопреки всему, что было известно о его положении, почему-то представлялись суровые, решительные люди в заплатанных грубых спецовках, грозящие угнетателям неумолимой карой… Конечно, эту картину творило воображение советского человека, с младых ногтей впитавшее все образы и штампы, неустанно плодимые десятилетиями идеологической машиной КПСС. Тем разительнее было отличие.

Бежецкий с изумлением взирал на празднично одетую негустую толпу сытых, благополучных людей, многие из которых вели и несли на плечах нарядных и упитанных детей, размахивающих трехцветными флажками. Где-то в задних рядах наяривала плясовую гармошка, а проходивший чуть ли не в метре от Александра изрядно поддатый, судя по распространявшейся вокруг него волне сивушного аромата, “пролетарий” вполне артистично бренчал на семиструнной гитаре, гриф которой украшал пышный алый бант. Немногочисленные лозунги, профессионально исполненные на кумачовых и трехцветных полотнищах, ничего не требовали, лишь утверждали: “Слава Труду!”, “Шире полномочия профессиональных союзов!” и, совсем не к месту: “Полный запрет импорта американских товаров!”. Пунцовые от изрядных возлияний ряшки лучились от довольных улыбок, яркие футболки и кофточки так и трескались на животах и плечах “угнетенных трудящихся”, а от золотых серег и цепочек, во множестве нацепленных многими “передовыми работницами” ради торжественного случая, рябило в глазах… Весьма симпатичная девица, не совсем твердо держащаяся на ногах, выбежала из рядов демонстрантов и, вручив двум полицейским и Александру по красной гвоздике, поочередно чмокнула всех троих кого куда придется.

Автоматически сжимая в руках скользкий цветочный стебель, Бежецкий долго еще ошеломленно смотрел вслед удаляющейся толпе, лишь требовательный гудок ожидавшего такси вывел его из ступора. Полицейские, освобождая проезжую часть, уже вовсю деловито растаскивали полосатые барьеры заграждения, грузя их в подъехавшие пикапы, а казачки не менее споро утрамбовывались в автобус с лаконичной табличкой “ЗАКАЗ” на ветровом стекле, видимо, в надежде попасть в казармы еще до полуночи.

— Поздравляю, ваше благородие! —