Царская дыба

о вымолвил Толбузин, отгораживая от него боярыню. – Прямо отвечай: принимаешь ли волю царскую всем сердцем и животом своим, или мысли иные в душе держишь?

– Ты хоть соображаешь, Андрей, – поморщился Росин. – Что пути мне назад после этого уже не будет. Вообще никуда назад: ни домой, ни в Каушту, никуда? Ну как так сразу?

– Ничего разуметь не хочу, – стоял на своем Толбузин. – Прямо ответь: волю царскую принимаешь, или хитрости собираешься измышлять?

– Что ты меня ломаешь, как хребтом через колено?

– Прямо отвечай.

– Ну, в этом во всем...

– Нет, прямо мне ответь, Константин Андреевич, принимаешь волю государеву, или не желаешь ее над собой иметь? – Толбузин отвел руку назад, и задвинул Анастасию себе за спину.

– Ты меня еще на дыбу повесь.

– Надо будет, повешу!

– Не боюсь я ее. Прошел уже.

– Я знаю, – кивнул Толбузин. – Так принимаешь волю государеву?

– Принимаю.

– Принимаешь? – похоже, боярский сын и сам не ожидал, что упрямый собеседник сдастся. – Сердцем и животом?

– И сердцем, и душой, и жизнью. Отдай Настю и перестань тянуть из меня жилы.

– Перекрестись! – продолжал сомневаться Толбузин.

Росин красноречиво опустил глаза себе на руки, и боярский сын спохватился:

– А, ну да... – он отступил, все еще неуверенно посмотрел на Росина, на боярыню. – Так я к Селивестру сейчас схожу, спрошу, где и когда венчать вас станем?..

– Ступай.

– А вы?..

– Мы здесь подождем.

Толбузин потоптался еще немного, потом вышел. Росин попытался согнуть руку в локте, но осуществись желание смог только наполовину.

– Ладонь мне подними, Настя. Щеки твоей хочу коснуться.

Женщина с улыбкой подняла ладонь и прижалась к ней щекой.

– Я про все это в справочниках и учебниках читал, – продолжил Костя. – Осадить, оженить, к месту привязать. И всегда дикостью и варварством считал. А на себе попробуешь... – он усмехнулся, – нормальная жизнь получается. И даже вполне удачная. И сюзерену действительно благодарен, и честно служить готов. Хорошо, что мы с тобой встретились.

– Воля государева...

– Все ты “воля”, да “воля”. А я тебя просто любить буду. То есть, не так. Я люблю тебя, Настенька, больше всего на свете. И очень тебя прошу: выходи за меня замуж. Ты согласна?

– Да.
* * *

Вечером на Москву обрушился дождь. Плотный, густой ливень, водопадами скатывающийся с крыш, превращающий ручьи в полноводные реки, а немощные улицы – в глинистое, грязевое месиво.

Впрочем, по скользкой глине запряженные цугом сани скользили только лучше, а потому свадебный поезд быстро домчал молодых до огороженного частоколом двора и они торопливо метнулись из-под кожаного навеса саней под крышу крыльца. Дворня что-то закричала, но из-за шума дождевых струй разобрать слова было невозможное.

– С Богом, – благословил, не выходя в грязь, спины супругов монах. – Дождь-то какой, боярин.

– Ништо, – с улыбкой отмахнулся Толбузин. – Им ближние дни из почивальни выходить ни к чему. Пусть льет, хлеба поднимает. Хорошее лето выдалось.