Ульфила

его в грудь бьет: «Хотите убивать

— убивайте, а позорить-то зачем?» Солдат подумал немного и говорит: «Меняйся со мной одеждой. Я, как и ты, в Единого Бога верую; спасти тебя, девка, хочу. И вправду: казнь — это почетно, а позорить зачем?» В общем, уговорил он ее и поменялись одеждой. Девица в солдатском обличии убежала, а солдат в ее бабьих тряпках на кровати сел и ждет, что будет.

Тут рассказчик выдержал большую паузу. Мясо жевать принялся. Жесткое оказалось; когда его дожуешь-то? В зубах так и вязнет.

Дальше давай, Маркиан, рассказывай. И по спине балагура постучали кулаком, чтобы не подавился. Маркиан и продолжил с набитым ртом, между жалобами, что поесть человеку спокойно не дадут.

— Тут как раз насильники входят. Уже и слюни пустили, жребии поделили — кто вслед за кем девицу пользовать будет. А на койке вместо девы — мужик грубый. Что за незадача? «Ты как здесь оказался?» А солдат тот, христианин-то, притворными слезами залился и просить стал, чтобы девичества его не лишали. Перепугались тут язычники. «Мы-то, дураки, — говорят, — не верили, что ихний Иисус воду в вино обратил. А он вон что умеет. Давайте— ка уносить отсюда ноги, пока он и нас во что-нибудь не превратил». И убежали…

Солдаты захохотали. Фритила, хоть и нашел историю довольно скабрезной, хмыкнул тоже. А Маркиан, балагур, вина дешевого прямо из кувшина отпил и на Фритилу уставился ясными, веселыми глазами.

— Угощайся, брат.

И кувшин ему протянул.

Фритила выпил, поперхнулся с непривычки. Редко когда в горах Гема вино пробовал, а из гор выходил и того реже. И Ульфила не одобрял, когда клирики в стакан заглядывали.

Слово за слово; назвался Фритила и старика своего назвал, спутника. Солдаты рты пораскрывали.

Готы? Мирные? Ты, брат, еще раз повтори. Может, ослышались мы? Когда это готы не разбойничали, не грабили, пепелищ по себе не оставляли?

Мы христиане, пояснил Фритила. Насупился. Маркиан-балагур добродушно за плечи его облапил. Кто же теперь не христианин, брат! Теперь в кого ни плюнь, непременно в христианина попадешь.

И снова рассказывать начал, но уже не своим товарищам, а Фритиле, по какому делу посланы в Визу.

Государь император повелел ереси повсеместно искоренять. Указы соответствующие выпустил. Две из них вследствие особой злокозненности смертью караются, а именно — манихейская и авдианская, обе с востока, чума на этот восток!

Впрочем, Маркиан с товарищами в догматы не вникали, ибо служили за жалованье (один из солдат и вовсе язычник был, фракийским богам молился), а просто выполняли приказания начальства. Ехали сейчас из Тилиса, где помогали местному пастырю распространять надлежащую благодать на тамошних сектантов. Причащения сподобляли еретиков силою: один солдат за голову держит, чтобы не рыпался; другой ножом зубы разжимает; епископ тем временем вино истины в непокорную глотку вливает. Так вот и искоренили арианскую ересь в Тилисе во славу Божию.

Посмеялись.

У Фритилы душа тяжким гневом налилась. Ей, душе, легкой быть