Месть самураев

После этого он вспомнил о ноге, захромал, все и поплыло перед глазами. Юка, вглядываясь в него тревожными глазами, тотчас оказалась рядом, подставила плечо, и, он, споткнувшись, как-то неловко плюхнулся на палубу и оперся спиной о борт джонки. Рана казалась пустяковой. Однако крови было, как из борова: забрызгал весь мостик, Юку напугал. Натабура хотел сказать, что ничего – выпутывались и не из таких положений, но все куда-то пропали, и он увидел цветистый сон, из тех, что называется вещим, но только не понял ничего, словно он находился в цветущей долине, такой яркой, что в жизни таких не бывает, ручей под ногами, бегущий весело среди мшистых камней, и голубое небо. Надо было что-то сделать, но он никак не мог сосредоточиться и понять, что именно, словно его звали со всех сторон, а он не решался определить направление. Потом откуда-то из выси родился звенящий звук, переросший в нечто, что не имело смысла, и Натабура пришел в себя оттого, что ногу ему поливали теплым сакэ, а Юка, обливаясь слезами, держала наготове чистое полотно.

– Не… – с трудом разлепил он зубы, – не… – сел, подтянул ногу и окончательно пришел в себя. – Не надо. Я сам… – наложил ладони и прочитал молитву Богу Дзюродзин – одному из семи Богов удачи. Хоп! Перевел дух.

Главное не забыть молитву. Конечно, учитель Акинобу лечил даже лучше, но он был занят тем, что расправлялся с хирака. Боль отпустила. Натабура сумел выровнять дыхание, стараясь не смотреть на ногу, под которой образовалась лужа крови. После этого опустил руки на лодыжку и прочитал молитву Богу долголетия – Фукурокудзин. Стало совсем легко, и он даже осторожно попробовал шевельнут ступней. В ней еще жила едва заметная боль, больше похожая на отголоски воспоминания. Тогда он разрешил Юке и Афра заняться ногой. Афра вылизал раны, пока Юка обрезала штанину над коленом. Не пожалев сакэ, она наложила моксу[77] и завязала рану чистой тканью. Впрочем, Натабура знал, что это излишне. Просто не хотел больше ее волновать. Затем встал, и Юка протянул ему пиалу с сакэ.

В крышку люка снова ударили так, что выгнулись петли. Но Учитель Акинобу и Язаки уже притащили ящик с бронзовыми гвоздями и взгромоздили его сверху. Удары стали глухими, а затем вообще прекратились.

– Я знаю, откуда они… – сказал Натабура, осторожно ступая на перевязанную ногу.

Афра от радости подпихнул лобастой головой его руку.

– И ты догадался? – повернулся к нему учитель Акинобу. – Тихо…

Тогда они прислушались. Даже Язаки, который успел сбегать на камбуз и нервно жевал сушеные финики, обратился в слух, невольно копируя движения Акинобу. Афра заворчал – он слышал лучше всех.

А потом и они услышали: били где-то в середине корпуса – равномерно и чем-то тяжелым, как осадное орудие. Все, кроме боцмана, скатились с мостика на палубу.

– Что они делают? – спросил Язаки, с тревогой глядя под ноги.

– Похоже, ломают перегородки в трюме, – объяснил Акинобу.

– А зачем?

– Сейчас полезут как тараканы, – предположила Юка, и почему-то посмотрела на нос, где были еще два люка.

– Надо завалить трюмные крышки, – предложил Язаки.

Натабура одобряюще хлопнул его по плечу.

– Я даже не думал, что они могут ожить, – обескуражено произнес Бугэй, не в силах тронуться с места.

– Где вы их взяли? – спросил Натабура.

– В усыпальнице Сунь Ятсеня, – нехотя ответил Бугэй.

– Так я и знал!

– Теперь понятно, почему он в таких доспехах, – заметил Акинобу. – Им двести лет. Но почему они ожили?

– У кантё есть волшебный порошок… – ответил Бугэй.

Хоп! – едва не воскликнул Натабура, но вовремя прикусил язык. Значит, в этом всем замешаны Боги, ибо только Боги владели волшебным порошком. Лучше об этом никому не знать. А кто догадался, пусть догадывается. Например, учитель Акинобу, который хитро подмигнул. И тогда Натабура вспомнил, что так знакомо мог пахнуть только железный порошок идасу[78], применяемый для услады мертвых. А это значило, что Боги исподволь вмешиваются в человеческие дела, верша таким образом историю. Надо обязательно отыскать Богиню Аматэрасу. Ведь она осветила наш с Юкой брак. Она поможет. Она восстановит справедливость и не даст восторжествовать злу.

– Точно! – воскликнул он. – А я-то думаю, чем пахнет, – и посмотрел на учителя Акинобу.

Акинобу снова подмигнул ему. Мол, сейчас расспросим повара и составим план действий. Но они ничего не успели сделать, потому что события стали разворачиваться очень стремительно.

– Стало быть, вы их для кого-то везете? – сказал Акинобу, делая шаг по направлению к ящикам с медными гвоздями, которые оказались на палубе как нельзя кстати.

– Я не знаю, таратиси кими, кантё мне ничего не рассказывал, но когда мы выходили из Хирака, на борт поднимались охрана в малиновых кимоно. Ножны у них были красными, – пояснил Бугэй.

– Это люди императора Мангобэй. Что они привезли?

– Я ничего не говорил! – испугался Бугэй. – Я всего лишь повар!

Он сразу все сообразил. Хотя сообразил еще тогда, когда впервые увидел этих людей. Но гнал от себя мысли, боялся, что будет замешан в чем-то предосудительном. Авось пронесет. Но, похоже, не пронесло. Тайна перестала быть тайной. И само знание о людях в малиновом кимоно стало опасно.

– Что они привезли? – еще раз спросил Акинобу.

– Мы купили большую партию щелка и забили им кормовые трюмы и все каюты.

– Твой хозяин участвует в заговоре, – объяснил Акинобу, неся очередной ящик. – Поэтому он и сменил экипаж. А повара найти не мог. Искал он повара?

– Искал… – Бугэй совсем пал духом.

Действительно, в Учжоу кантё стал особенно придирчив. Бил бедного Бугэй почем зря. Бугэй боялся, что его бросят в чужой стране и он никогда не увидит родных.

– Ну вот видишь.

– Нет, не может быть! – решил схитрить Бугэй. – Он чтит регента Ходзё Дога. И каждую ночь молится за него.

– Плохо молится, – сказал Акинобу. – Кто-то в Ая хочет сменить власть в нашей стране. А твой хозяин возит ему каменных воинов. Это предательство!

– Теперь меня заставят сделать сэппуку![79] – от ужаса повар Бугэй уронил себе на ногу ящик с гвоздями. – Ова![80]

– Не волнуйся, – успокоил его боцман Дзидзо. – Сэппуку достоин только самурай. Единственное, что тебе грозит, это позорное отсечение головы после распятия, но этого ты не почувствуешь, потому что будешь мертв.

Повал Бугэй подумал о страшной тюрьме Тайка, в которой содержались безвинные люди. Треть из них не доживала до суда. Но тюрьма никогда не пустовала. Однажды он провел в ней три месяца, пока за него не заплатили долг. Хорошо еще, что это случилось в теплое время года, сразу после сбора урожая. После этого ему и удалось наняться поваром на джонку. К счастью, с долгами он уже расплатился.

– Или сошлют на Хонсю, – очень серьезно добавил Натабура.

Юка так посмотрела на него, что Натабуре стало стыдно. Действительно, зачем мучить бедного человека. Она-то поругивала его за то, что он порой беззлобно посмеивался над Язаки, а повар совершенно чужой человек. На острове Хонсю тоже было не лучше. Там действительно добывали камень для дворцов столицы. В государственных каменоломнях человек жил ровно столько, сколько необходимо для выработки нормы. Затем его бросали умирать в болото Уэда, если он до этого сам не умирал. А норма зависела оттого, сколько ты весишь. Каждый день норма уменьшалась. Это было очень справедливо, но не спасало от истощения, потому что каторжников кормили хуже, чем рабов, которым давали еду вместе с овцами и свиньями, и они не имели права отгонять скотину.

К тому времени, когда почти все ящики с бронзовыми гвоздями были перенесены на крышки люка, хирака одним ударом сорвали люк на носу. Но Акинобу ждал наготове с масакири, Натабуре же досталась канабо[81] – железная палица с шипами. И хотя он чувствовал себя еще неважно, азарт восполнял приступы слабости.

Однако хирака оказались хитрее. Сами не полезли. Конечно, не обошлось без кантё Гампэй, который всем руководил, выкрикивая команды: из люка вдруг с истошным лаем вылетел ганива. Пока Акинобу расправлялся с ним, для начала тюкнув его по затылку, следом выскочили еще два. Одного Натабура завалил сразу же, отколов задние лапы, а второй с утробным рычанием вцепился в канабо. «Хрусть!» – рукоять треснула. Натабура сильно удивился – виданное ли дело перекусить стальную рукоять толщиной в руку человека. Однако успел подхватить ганива под живот и, используя инерцию движения ганива, перекинул его в броске через бедро. Но не рассчитал – ганива был таким тяжелым, что броска как такового не получилось. Правда, ганива пробил мордой борт джонки и застрял в дыре. Ударом ноги Натабура отправил его в море. Но вот что оказалось интересным: во-первых, ганива действовали быстрее и хитрее, чем в первый раз, а во-вторых, они словно бы оживали, потому что стали мягче, словно камень превращался в плоть, а еще из ран у них текло что-то наподобие крови, только желтое, как песок пустыни, и липкое, как патока.