Тридцать один

Я мгновенно застыл.

– Наживка сдохла? – взревел дядя.

– Нет! – ответил я.

– Крысёныш! Шевели плавниками, привлекай внимание, просунь руку.

– А паук?

– Какой паук? Якорь тебе в заливное! Пихай руку!

– Не могу.

Меня схватили за лодыжку. Я взвизгнул и лягнулся свободной ногой.

– Юноша, осторожнее. Как говорил Благоградский палач перед виселицей: «Я всего лишь пытаюсь закрепить веревку».

Я перестал болтать ногой. Уж кто-кто, а архивариус меня не пугал.

– Толкай правую руку, – распорядился Оливье у самого уха и надавил на плечо.

Сначала, сквозь липкую завесу, упираясь и пружиня, прошёл палец. Проталкивая его, я так взмок, что уже готов был отказаться от нашей затеи и поселиться в Междумирье. А что тихо, спокойно! Когда следом за пальцем всё-таки протиснулась ладонь, я уже шипел от усталости. А дальше, сколько мы не пёрли, как не напрягали остатки сил, рука не лезла, словно путь преграждала невидимая стена.

– Ладно. Так сойдет, – сдался дядя.

– А дальше? – вздохнул я.

– Больше! Приманка должна приманивать, чтобы оттуда кто-нибудь потянул.

– Кажется из Фейри Хауса это выглядит довольно странно, – задумчиво протянул Мровкуб.

Оливье усмехнулся.

– Клянусь хребтом моллюска! Его рука, – кивнул он в мою сторону. – Торчит посреди поляны из воздуха.

– Тогда, – заметил архивариус. – Как говорят в гильдии Иллюзий: «Только блёклый хватает то, от чего потом не сможет избавиться!». Вряд ли кто к ней прикоснётся…

– Если только укусит, – закивал голем.

Я вздрогнул.

– Как-то по-другому нельзя? – заволновался я.

– Можно! – зловеще проговорил Оливье. – Вытащим туда и другую часть тела.

Я замотал головой.

– Тогда веди себя, как наживка! Помалкивай и привлекай внимание. Маленькие феи умом не блещут, постараешься, даже твоими грязными пальцами заинтересуются.

– Вернее верного, в Императорском университете исследований говорят: «Младая фея ничем не отличается от взрослого орка, только цветом кожи и большущей кучей нерастраченной магической энергии».

– Слышал? – рявкнул дядя. – Шевели щупальцами!

Я заработал пальцами, плавно сжимая и разжимая кулак.

Одна за другой феи выбрались из укрытий и, сжавшись трепещущим клубком из сотен прозрачных крылышек, затараторили что-то голосами-колокольчиками. Позабытые одуванчики обиженно опустили пушистые головы. Осмелев, феи порхали вокруг, а самые смелые кружили вокруг пальцев, заливисто дребезжа. Наконец вволю наигравшись, самая дерзкая опустилась на указательный палец. За ней, толкаясь и, отчаянно трынькая, бросились остальные.

– Щекотно, – пожаловался я.

– Лучше терпи, – посоветовал Оливье. – Пока я не припомнил все пиратские пытки.

Он не стал их расписывать, но я и сам всё красочно представил.

Феи так облепили руку, что я не мог её разглядеть.

– Они не тянут? – пожаловался я, стараясь не дёргать одеревеневшими пальцами.

– Юноша, как кричат ямщики с Ночных островов: «Я тута не останавливаюсь, сигай на ходу, клыкастенький», – встрял архивариус. – Понимаете, куда я клоню. Выхода у вас нет! То есть входа…

Я настороженно обернулся. Удивляло, что дядя молчит. Непохоже на него. Оливье будто забыл про нас и дверь в Фейри Хаус и напряжённо всматривался в темноту. Мровкуб тоже замолчал, прислушиваясь.

– Как говорил один хозяин болот после разорения деревни: «Такое чувство, что что-то не то съел за завтраком», – скрипуче прошептал он.

Я тоже почувствовал, как сжимается желудок.

Вдалеке раздался хруст. Вроде, кто-то провел по стеклу, когтями.

Меня передернуло. Горло высохло, а внутри похолодело.

– Вы сказали, что здесь нет магии! – напомнил Евлампий.

– Ни нет, а не действует, – сжав губы ответил Оливье. – Как шторма в Стародоле.

– Почему же я чую сильное магическое возмущение? – возразил голем.

– Нас заметили, – севшим голосом сказал дядя.

Мне стало не по себе. Я понял, Оливье боится.

Скрежет приближался. Тонким визгливым скрипом действуя на нервы. Но темнота застилала глаза непроглядной пеленой.

Я обернулся к двери. Спасение совсем рядом.

Феи всё ещё игрались с рукой, но тянуть не собирались.

Лязг когтей резал уши, нарастая.

– Я не вернусь! – закричал Оливье во тьму.

В ответ раздался хохот, похожий на захлебывающийся крик утопающего. Со страху я дёрнул рукой и сжал ладонь, закупорив пару фей в кулаке. Они так перетрусили, что начали биться в пальцы, как говорил архивариус, со всей большущей кучей нерастраченной магической энергии. Феи так лупили крылышками, что звон оглушал.

Меня не то что потащило, а прямо попёрло через барьер. В междумирье ещё болтались ноги, а всё, что выше пояса, уже наслаждалось природой Фейри Хауса. Удовольствие, конечно, сомнительное. От одного вида собственного тела, висящего посреди одуванчиковой поляны в окружении ошалевших от ужаса, звенящих на все лады, фей, мутило не меньше, чем от скрипа когтей в междумирье.

– Старайся, – натужно бормотал голем, будто помогал.

За телом проявилась правая нога. Чтобы за что-нибудь уцепиться, я разжал кулак. Вырвавшиеся феи, ужасающе свистя, прыснули прочь, трепыхая помятыми крылышками. Я схватился за траву и потянул. Отталкиваясь освобожденной ногой и размахивая рукой, я тащил из междумирья всё то, что там еще оставалось. Липкая завеса сопротивлялась недолго, со звонким чпоком отпустив меня целиком.

Левая нога выскользнула вдогонку за правой, потащив веревку и рукав зелёного дядиного камзола. Нащупав в нём руку, я дернул со всех сил. Из пустоты появилось плечо, а за ним, принявшаяся орать голова:

– Тащи скорее!

Я обхватил руками и поволок. Получалось быстро, даже несмотря на мешающихся под ногами фей. Они кружили, пища на все голоса, и поднимая хоть маленькую, но всё-таки бурю. Тонкие голоски, лепетали на своём языке, разбавляя всемирным, получалась визгливая какофония.