Тридцать один

– Понял.

– Чё лупишься, свистать всех наверх! – скомандовал боцман.

Нырнув на кухню, я ухватил тушку василиска без головы и вынырнул обратно.

– Пойдёт! – одобрил Чича.

Чтобы не встретить дядю, я обогнул мостик и по второй лестнице пробрался на корму. Зацепил василиска на крюк и бросил. Вышло не очень. Тушка хлопнулась о борт и с плеском исчезла в воде. Ладно хоть с крючка не свалилась. Уяснив ошибку, я размотал леску.

– Аккуратней, – посоветовал голем.

Всегда он так, болтает пустые глупости, когда говорить вообще ничего не надо.

Справившись с леской, я облокотился о фальшборт. Ждать пришлось недолго. Удочку дёрнуло с такой силой, что едва не вырвало из рук. Я упёрся в палубу ногами и потащил на себя, закручивая леску. Рыба почему-то не сопротивлялась. Я тянул, печалясь, что «уха» сорвалась, когда удило выгнуло дугой.

– Держи, – крикнул голем.

– Тащу, – натужно выдавил я.

Леску повело под корабль, вырывая удочку из рук. Я растерялся, упущу снасти, Оливье убьёт, буду хвататься дальше, сам улечу за борт. В третий раз дёрнуло так, что я подлетел над палубой. Уже почти разжал пальца, когда странная рыба опять перестала тянуть.

– Что балуешься! – не выдержал голем. – Упустишь. Рыба тяжелая?

– Откуда я знаю, – мстительно припомнил я.

– Что ты вообще знаешь! – взвился Евлампий.

Леска натянулась и ослабла. Я качнулся вперёд и перегнулся через борт. Лучше бы мне ослепнуть. На крючок попалось чудище. Хотя надо разобраться, кто кому попался. Вцепившись в шхуну когтями, кошмарная трехголовая тварь карабкалась прямо ко мне. Жуткая туша едва показалась из воды, над волнами торчали только головы и край спины. Я завороженно уставился на крючок, зацепившейся за роговую пластину около зубастого рта. Чудище нервно встряхивало уродливой башкой, пытаясь выплюнуть снасти.

– А! Левиафан! – заорал голем, отдирая ногу от цепочки.

Левиафан? Пусть катится обратно в пучину. Размахнувшись, я запустил в него удочкой. Но чудище клацнуло зубами, и поймав её на лету, перекусило пополам. Разгрызая удило левиафан недобро глазел на меня, и скрёб по кораблю когтями.

– ЛЕВИАФАН! – снова завопил Евлампий.

Я уже орал вместе с ним, не забывая отступать от борта.

На крики сбежалась вся команда. Даже заспанная, только вскочившая с кровати фея. В пижаме из коротких розовых штанишек и майки на бретельках. С нежно трепещущими прозрачными крыльями за спиной. Особенно беззащитная и милая.

Увидев чудище, летучие обезьяны довольно захлопали друг друга по плечам.

– Я ведь только рыбки попросил… – грустно пробормотал дядя за моей спиной.

Я обернулся. На его деланно печальном лице лихорадочно блестели ушлые глаза. Он наслаждался происходящим.

– Левиафан сам… – начал я, но Оливье прижал палец к губам.

Обезьяны притащили такелаж и зацепили канат к задней рее грот-мачты.

Фея потёрла глаза и спросила у дяди:

– Уже пора? Трим-рим.

– Конечно, моя дорогая, твой выход! – пропел Оливье.

Я завистливо посмотрел в их сторону. Со мной он никогда так не разговаривал.

Люся ещё раз провела по лицу и подошла к обезьянам. Они уже размотали канат и спустили огромный крюк к фее. Зацепившись, она махнула рукой, и обезьяны, навалившись на лебедку, подняли её над палубой.

Из-за борта показался гребень и прозрачные водянистые глаза, щёлки носа и пасть полная зубов. Я невольно попятился.

– Вира! – весело крикнула фея, раскачиваясь на тросе.

– Точно ненормальная, – пробормотал я.

Голем пробубнил что-то неразборчивое, но вроде согласился.

Люся продолжала визжать, размахивая руками и ногами. Странное зрелище, но левиафану нравилось. Он глаз не мог оторвать от дурачеств феи. Задрав все три головы вверх, он копировал её покачивания, колыхаясь из стороны в сторону. В такт ему мотался корабль. Палуба наклонялась то вправо, то влево.

Людмила радостно пищала и улыбалась, не замечая, что она – приманка для огромного чудовища. Левиафан затаился, выглядывая из-за борта и провожая её жадными глазами. На солнце блестели прозрачные крылышки феи. Они звенели, выплёскивая серебряную пыльцу, и издавали тоскливую мелодию, незримо парящую в завихрениях прозрачного воздуха. Не выдумываю, я её видел. Музыка выглядела, как луг с сочной травой, пасущимися жирными руноносами и рыжим пастухом с флейтой.

Левиафан выждал момент и сжался. Ещё мгновение, и он бросится. Я обернулся на дядю и обезьян, неужели они не понимают? Чича оторвал взгляд от трепыхающейся феи и подмигнул.

Чудовище прыгнуло. Оттолкнулось от корабля, вспыхнувшего золотой аурой магической защиты, и на гребне волны, обдав нас холодными брызгами, выскочило из воды. Взлетело над палубой, вытянуло шеи и разверзло пасти, клацая на лету зубами и нетерпеливо махая хвостом.

Крылышки больше не трепетали. Облако серебряной пыли упало вниз, окутав оскаленные рты. Чудовище, натолкнувшись на невидимое препятствие, повисло в пустоте над океаном. Для одного во всех тридцати мирах левиафана время остановилось. Он не мог даже пошевелиться.

Фея взмахнула крыльями и взлетела. Подтянула крюк к ближайшей распахнутой пасти и зацепила за верхнюю челюсть чудовища. Порхнула в сторону и дунула на серебряную пыльцу. Облако рассеялось, левиафан вздрогнул, удивленно вытаращив глаза. Его тушу потянуло к воде, и он обвис на канате. Крюк воткнулся в нёбо. Раздался хруст. Шея натянулась, и левиафан заревел. Сначала угрожающе, а потом жалобно.

Обезьяны резво закрутили лебедку, подтягивая чудище к рее.

– Тебе предоставляется огромная честь!

Оливье протянул длинный гарпун.

– Давай, пройди боевое крещение. Пронзи сердце зверя!

В ответ, точно поняв слова капитана, левиафан отчаянно завыл. Он размахивал короткими перепончатыми лапами, пытаясь дотянуться до крюка, но не мог.

Я взял гарпун и даже сделал шаг. Чудовище пискнуло и засеменило задними конечностями. Когти едва касались палубы, соскакивая с досок.

– Не вздумай, – прошептал Евлампий.

Я смотрел на огромное белое пузо, покрытое чешуйками, и не мог собраться с силами.

– Коли! – скандировали летучие обезьяны.

Легко сказать, да трудно сделать. Чем дольше я раздумывал, тем яснее понимал. Не смогу!