Нечаянные встречи Синельникова

Утром, перед отправкой, ко мне подошла Елена. Она, конечно, понимала, что каша заварилась из-за нее. Постояла, помолчала, потом спросила:

– А где твой фотоаппарат?

Я возьми сдуру и скажи ей всю правду:

– Подарил снежному человеку.

В ответ она залепила мне пощечину и убежала.

Специально откомандированные ребята проводили меня до селения – чтобы гоминиды не украли – и я зашагал по дороге.

Остаток лета я провел в Москве. Экспедиция вернулась только с тем, что я уже знал, но Елена, однако, была полна решимости снова ехать на следующее лето. Я бы тоже не отказался, но тут так все обернулось, что вряд ли получится.

Меня сняли прямо с лекции и вызвали к ректору. Вхожу. Там сидит наш декан, ректор, и еще какой-то, по виду начальник. Ректор спрашивает:

– Вы писали в Англию?

– Нет, – говорю, – с чего это мне туда писать?

– В Королевское общество?

– Не знаю никакого общества.

Тут они переглянулись с таким видом, что, мол, ага, все ясно.

– Прочитайте, – говорит ректор и протягивает какую-то бумагу.

Там черным по белому очень вежливо предлагается ректору и руководству отпустить такого-то студента – то есть меня – в организованную Лондонским Королевским обществом экспедицию в северную Шотландию – с апреля по сентябрь будущего года. Подписи, печати иностранные и все прочее.

– Кроме того, вам письмо.

Подает мне конверт. Вскрываю. Отродясь таких писем не получал – бумага вся блестит, золотое клеймо, вложена пара фотографий, склеенных липкой лентой.

Я отлепил ленту на фотографиях, а сам уже догадываюсь, что там. Так и есть. Наши четыре морды на фоне Тянь-Шаньских снегов. От ребят ни слова, только на обратной стороне синяя печать с вензелями и подписью по-английски: «Производство Ваджанипур Мохаммед Сингх. Катманду».

После всех бесед с начальством я вернулся на факультет. Там через некоторое время подходит ко мне Елена.

– Интересно, – говорит. – Ты и впрямь в Англию едешь? Говорят, тебе оттуда какие-то фрагменты фильма ужасов прислали?

Ну, думаю, мужики, спасибо и за это. Но промолчал. Показываю ей фотографию. Она посмотрела и фыркнула не хуже снежного человека.

– Я не думала, – говорит, – что твоя вредность может быть такой изощренной.

Повернулась и пошла по коридору. Я посмотрел ей вслед и только вздохнул – а что увидел, расписывать опять-таки не стану. Надо будет ей в Англии сапоги купить. Интересно, какой у нее размер?

Лох-Несское чудовище

Ротор-мерседес образца какого-то бабушкиного года. Я затормозил у крыльца, открыл дверцу – в самом деле, нет дождя! Это, я вам скажу, чудо. Вытащил последнюю сигарету, размял, закурил. Вот дела. На озере неделю штормило, дождь, дороги в воде, все размыло, телефон не работает и, пожалуйста, результат – весь Лохливен и Ивернесс сидят без курева, и королевская экспедиция в том числе.

Занесла нелегкая. Всё любовь – туда, сюда, теперь вот Шотландия. Пол-лета отсидел на камнях, а от Елены другой месяц ни слуху, ни духу. Да что я, в России скал да озер не нашел бы? Нет, надо было от великой любви аж в Англию уехать – заморское чудище ловить.

Ведь только тут понял, какого дурака свалял. Нельзя от любимой женщины уезжать за идеей к черту на рога, ни к чему хорошему это не ведет. Но как было: приехала в аэропорт, ты, говорит, давай, поцеловала на прощание – не то что в Шотландию, в Антарктиду уедешь. Приехал. Сижу тут вдвоем с Вудстоком у озера, злодейка не пишет.

Дом огромный – почти замок – с камином и прочими чудесами. Пока не догорела сигарета, спустился к воде, посмотрел самописец – тут у нас один в самой бухте стоит – никаких признаков герпетоактивности – потом поднялся в дом.

Так, ясное дело, у камина сидит Вудсток – Фарфоровые Зубы, механик, и рядом с ним бутылка шотландского, как выражается, «на черном колене».

– Ага, – говорит, – а по голосу уже виден уровень виски в бутылке. – Туман. Бывает у вас в Оклахоме такая погода?

Вудстока так сразу не поймешь, он парень с загибами, фразы лепит задом наперед, а у меня пока с английским не очень, да еще его с пьяных глаз начинает заносить, будто я родом из Оклахомы – у меня-де акцент точь-в-точь.

Я сел рядом, тоже налил себе – у нас с ним по этой части особо щепетильный джентльменский договор. Пару раз, впрочем, доходили – стакан в рот не лезет.

– Туман-то, – говорю, – туман, зато дождя нет.

– Вот что я тебе скажу, – говорит Вудсток. – В этом озере ничего нет. И одновременно есть все. Я имею в виду прошлое. Оно никуда не ушло, оно здесь. Правда, сейчас его нет.

Понятно, думаю. Вторая бутылка.

– Хорошо, – вещает Вудсток, – теперь что-то произошло. Не спрашивай меня, что. И вот это прошлое одним своим фрагментом – этим монстром – снова входит в прежние владения! Момент совмещения, ты согласен со мной?

– Ладно, – отвечаю. – Может, совмещение, а может, и нет, но тебе самое время проветриться. Поедем, пока дождя нет, посмотрим самописцы на том берегу.

Он сильно сопротивляться не стал, только поворчал, что в Оклахоме-де головы отчаянные, потому что и шторм на озере мог быть «оттуда». Это, мол, рубеж.

Рубеж не рубеж, а ехать надо. У нас тут есть глиссер с телескопической штангой, тяга зверская. Погрузили свежие рулоны, камеры – такой закон издан, чтобы на озеро без фотоаппаратов не выезжать – посадил Вудстока, поехали.

Туман страшный, но над водой метра на два видно. Обошли каменную гряду – я думаю, она мне по ночам сниться будет – и вперед.

Места здесь, слов нет, живописные, все мхом заросло, вода, горы, по берегам всевозможные развалины, музеи, я на этом чахлом Мерседесе все объездил. Край дикий, без всяких чудищ есть на что посмотреть. Если бы не Елена-то.

Посреди залива заглушил мотор и говорю Вудстоку – валяй, ополоснись. Он ругнулся, но свесился за борт, заплескался. Вода в самый раз для такого дела, а сам полез поправлять ленты – завалились за решетку на дне, а там мокро. Поднимаю голову – что за черт, Вудсток какому-то богу молится – животом поперек планшира, руки перед собой, рот открыл и весь будто оцепенел. Поворачиваюсь – так, дождались.

Я в эти штуки никогда особенно не верил, думал, ну, на худой конец крокодил какой-нибудь необыкновенный, но что такая лошадь – и представить не мог. Одна башка больше, чем наша лодка, такая же шея, остальное под водой. Правда, что-то крокодилье и впрямь есть.

Откуда-то взялось немыслимое оживление лингвистических способностей – шиплю Вудстоку страшным шепотом – быстро камеру, Англия-владыка, но ничего не выходит, у парня паралич, закостенел. Это все-таки не дело – просто так выпускать неподготовленных людей на динозавра, а эта подруга еще пасть открыла – ни дать, ни взять – витрина с охотничьими ножами на Арбате.

Я кое-как раскорячился, за фотоаппарат, Вудстока без жалости сапогом в бок, кинокамеру в руки, снимай, сукин сын, двести фунтов в месяц, эх, жалко, Елена не видит; Вудсток хрипит как помешанный – Володя, ты ему еще раз про коня и семь ворот с гробами, на него действует.

Я сказал. Когда над тобой такая рожа нависает, много чего вспоминается.

Однако ничего. Слегка отгребли для перемены ракурса, Вудсток трясется и твердит: «Володя, не молчи, съест». Я по возможности не молчу, иду по второму кругу. Тут кончилась пленка, что дальше делать – не знаю. Потихоньку двинулись назад. Она дошла с нами до мелководья, дальше не полезла.