Первая улыбка Мадонны (СИ)

   На закате с трудом сбежал от него. Расплатился с мальчишками - и ушёл, не дослушав.

   - А-а, грешить побежал, никчёмный ты человек! - провопил он мне вслед.

   И откуда только берутся такие зануды?!

   Проворчал, быстро уходя:

   - У меня, между прочим, законный брак!

   Он завопил:

   - Все люди грешники и обязаны покаяться!

   А сам он, по-видимому, ни в чём не раскаивается. Наверное, считает себя святым...

   Этой ночью вампиры не появились. Ждал их до рассвета, отчего измучился ещё больше, чем от сражения с ними. В город они не сунутся, пока не сгниёт или не высохнет чеснок, но у них ещё шесть деревень... К тому же, другие кланы могут встать на их сторону, чтобы уничтожить меня и Софью, из-за которой я изменился.

   Утром меня потянуло на луг. Жена плела венок, а я валялся на траве и наслаждался от прикосновения тёплых солнечных лучей. Так провалялся до полудня, отоспался, набрал сил. Потом мы нашли осинку. Осторожно приблизился к опасному дереву. Ничего не произошло. Коснулся его кончиком указательного пальца. Дерево не стремилось ни обжигать меня, ни отталкивать. Тогда достал из свёртка кинжал, срезал одну ветку, обстругал, заострил с обоих концов.

   Анастасий, блуждающий по роще в поисках ярых развратников, очень удивился, застав нас за такими скромными занятиями, как любование отражением в ручье и обстругивание палки. Был он ещё более бледный, чем обычно, волосы грязные, растрёпанные. Прежде он аккуратно причёсывался, собирал волосы ремешком. Однако же парень быстро оправился от потрясения, напомнил, что первые люди согрешили ещё задолго до нашего появления на свет, и ушёл.

   За ужином Пётр Семёныч с воодушевлением рассказывал новый анекдот. Мол, некий проповедник зашёл в один небольшой город и читал проповедь так пылко, что половина горожан ушла в ближайший монастырь. А другие люди запирались в домах. Проповедник как-то зашёл в трактир, так все его работники и выпивохи с испугу притворились уснувшими. И ушёл проповедник грустно, а люди всё ещё лежали, боясь пошевелиться. А поскольку дверь была открыта, то в трактир вошёл вор и всех обобрал. Но люди не шевельнулись, молчали, так как боялись, что тот сердитый человек всё ещё где-то рядом. Конечно, всё это был бред, глупая байка. Почему-то люди любят высмеивать что-то святое, хотя сами они от этого лучше не становятся ни на каплю. Ну да Бог им судья... Я лично не возьмусь кого-либо в чём-либо обвинять, даже местного усердного проповедника.

   Но что это за улыбка Мадонны, хотел бы я знать! И почему её увидел именно Анастасий? И где?!

   Темнело... Я валялся на кровати, поверх одеяла, и крутил короткое осиновое копьё в руках. Софья крутилась перед зеркалом, разглядывая себя со всех сторон, пользуясь последними мгновениями дня.

   Спросил с улыбкой:

   - Тебе так нравится эта новая ночная рубашка?

   - Нет, я смотрю на себя...

   - А-а...

   - Хватит ли?..

   Недоумённо сел.

   - Но я никак не могу понять, достаточно ли я округлилась во всех местах? - она печально развернулась ко мне, - Скажи, Кирилл, я очень потолстела?

   - Ну, уже не бледная, а румяная, щёки теперь не впалые... А тебе зачем?

   - Кирилл, ты же сказал, что я такая тощая, что тебе даже подержаться не за что, - сказала жена, смущённо глядя в пол.

   - Так ты... что ж это... ты поэтому так объедаешься?

   Сенька кивнула. Значит, ради меня так мучается... чтобы мне понравиться...

   С хохотом опрокинулся на кровать. Смеялся до боли в животе, аж слёзы на глазах выступили. Когда успокоился, девчонка всё ещё стояла, пунцовая от смущения, и не решалась поднять на меня взгляд. А впрочем... не такая уж она и девчонка...

   - Душа моя, сколько тебе лет?

   - Два месяца назад исполнилось шестнадцать, - тихо призналась Софья.

   Уже девица, но не высокая, худая. А когда мы познакомились, то она была такой тощей, что я её принял за мелкую девчонку.

   Стемнело. Жена уже видела только мой силуэт, а я по-прежнему видел её чётко. Странно, до сих пор ощущаю наступление ночи, как мягкое прикосновение к чему-то внутри меня...

   - Ну, мне пора.

   Подошёл к ней, обнял её лицо ладонями, поцеловал в лоб. Она обняла меня, и грустно потребовала:

   - Возвращайся!

   Уходить не хотелось. Было очень приятно чувствовать её тепло и слушать, как бьётся её сердце. Но пошёл дождь, крупный, сердитый. Он смыл все чесночные заслоны. И когда вода в небе закончилась, на улице, вдалеке, кто-то отчаянно закричал...

   Осторожно высвободился из объятий жены, вытащил из-под кровати угли, намазал лицо.

   Когда прилетел на то место, там вовсю кипел бой: Анастасий, увешанный серебряными крестами - на спине один, на груди второй, к поясу привязан ещё один, четвёртый к голове прикреплён тонкой верёвкой - брызгал водой из большого ведра на вампиров, стремящихся к нему подобраться. Те уворачивались, пытались зайти с разных сторон... Храбрый парень плескал водой во все стороны. На мостовой около него прилип мокрый пепел: до кого-то святой водой дотянулся...

   А вампиров над городом кружило много, около сотни. Позвали таки соседний клан...

   Двадцать кровопийц рванулись ко мне... И стало ни до чего, только бы успеть уйти из-под многочисленных лезвий, ранить да поглубже... И лучше так, чтоб они больше не встали... Так, теперь ещё надо наловчиться и вытащить свободной рукой из-за пояса опасное для них дерево...

   Кто-то осыпался пеплом, напоровшись на огненное дерево, кто-то замертво упал на мостовую... Успел заметить, что Анастасий уже истратил всю воду, надел кому-то на голову ведро - пепла вокруг него прибавилось - и теперь читает молитвы, орудуя серебряным кинжалом. Воин из него никудышный, но его слова вместе с металлом дня пока его защищают...

   Неожиданно мои противники отпрянули, оставив меня одного с Василисом. Я замер, тяжело дыша. И получил в плечо чей-то брошенный кинжал... Раз дотянуться не смогли, то решили бить издалека...

   Разумеется, Анастасию было не до одного из крылатых, упавшего шагах в двадцати от него. Он даже отодвинулся, дабы не мешать им на меня кинуться... Несколько лезвий въелись в моё тело и зашли бы глубоко, если бы их хозяева не замерли... А потом кровопийцы отпрянули от меня, проворно взлетели в небо, поднялись высоко.

   С трудом сел. По улице к нам шёл отец Георгий. В одной руке он нёс факел, на запястье другой болтался на стальной цепочке простой железный крест. Вампир, который дерзнул наброситься на него, рухнул замертво от прикосновения обычной старческой руки. Что-то блеснуло в глазах священника. От первых слов его молитвы тело вампира, лежащего возле него, осыпалось пеплом. От других - истаяли трое, висевших слишком низко и близко от него. Ему не требовались ни освещённая вода, ни серебро: старик сам излучал Свет, почти такой же яркий, как и солнечный.

   Тарас, осклабившись, замахнулся. В глазах у меня помутнело, кровь прилила к голове...

   Очнулся от резкой боли в спине, уже рухнув на мостовую. Отец Георгий, которого я спас, заслонив собой, недоумённо посмотрел на меня сверху вниз...

   - Учитель! - отчаянно закричал Анастасий.

   Старик отмахнулся от рванувшихся к нему кровопийц, а те превратились в пепел. Священник начал читать молитву. И всё вокруг как-то замерло... Даже вампиры не могли пошевелить телами, отчаянно пытаясь удержаться в небе редкими натужными взмахами крыл...

   Когда он произнёс последнее слово и перекрестился, я наконец-то смог подняться на ноги. На улице лежало много пепла. Девять тёмных пятен торопливо растворились в темноте за городом. Люди продолжали спокойно спать. Впрочем, может быть, вопль парня их разбудит, ведь до того битва шла беззвучно, под тихий шёпот священников...

   Отец Георгий недоумённо смотрел на меня, вытаскивающего кинжал из своей спины. Я ближе остальных находился к этому воину солнца, но выжил.

   - Скажи, а ты слышал притчу о блудном сыне? - спросил старик внезапно.