Первая улыбка Мадонны (СИ)

   Молодой и рьяный священник от потрясения утратил дар речи, правда, быстро оправился и начал:

   - Побойся Бога, грешница! Ты при дневном свете предаёшься тут разврату с этим молодым блудливым...

   - А зачем его бояться? - спросила Софья с детской наивностью.

   Парень разразился долгой и гневной тирадой о Судном дне, об Аде, о грехе Адама и Евы...

   - Бог не может быть таким злым, - девица нахмурилась.

   - Почему? - растерялся священник.

   - Он создал это солнце, так?

   - Так...

   - Бог создал солнце, а оно светит на всех, - ответила моя жена и вдруг весело улыбнулась.

   Аромат цветов нежно обнимал нас, солнце играло на её русых волосах, превращая отдельные русые пряди в рыжие... Впервые я залюбовался ей, как женщиной...

   - Солнце светит на всех, - повторила Софья и расцвела неземной улыбкой, - Солнце светит и на невинных детей, и на убийц. И на добрых светит, и на злых. Оно греет всех и ни в чём никого не укоряет. Значит, Бог хотел, чтоб Его любовь вечно была с нами и грела нас всех. Значит, Он верит в нас. Зачем мне Его бояться, если Он много веков верит в нас и настолько любит нас, что подарил нам это живительное и щедрое солнце?

   Жена потянула меня за руку, и я побрёл за ней, не отрывая взгляда от её лица. В это время я пошёл бы с ней куда угодно, даже в Ад. Священник долго вопил нам что-то в след...

   Редактор поначалу не поверил мне, что я и есть тот самый Кирилл Тайна. Однако же впустил нас в дом, вручил мне десять листков, перо и чернильницу.

   - Докажи мне, написав историю не более, чем на десяти листах, - сказал он насмешливо, - А то много вас, Кириллов, нынче развелось. Сегодня я аж троих выпроводил. Вчера - семерых. Прямо проходу от вас, Кириллов, не стало! Лезете изо всех щелей, как тараканы! А всё с появления того таинственного писателя!

   Я сидел за столом и писал, писал почти беспрерывно, только на краткий миг отрываясь от бумаги и смотря на сидевшую в кресле напротив, моего ангела, мою Мадонну. Когда протянул исписанные листы редактору, сидевшему с другого края стола, тот удивлённо заметил, смотря на большие часы, висевшие на стене:

   - Ещё и часу не прошло! - тут он посмотрел на листки и узнал мой почерк. Аккуратно положил мой новый рассказ на стол, выровнял стопочку листов, поднялся из-за стола и кинулся жать мне руку.

   Спустя долгое время он наконец-то оправился от радостного потрясения, перестал расписывать все прелести моих историй, и обратил внимание на мою тихую, бедно одетую спутницу:

   - А кто эта прелестная дама? - спросил Пётр Семёныч с некоторой долей искусной искренности в неискреннем голосе, - Можно я угадаю, Кирилл Николаевич? Должно быть, это ваша родственница, которая внезапно осиротела и приехала к вам, как к единственному близкому ей человеку?

   - Это моя жена, а так же моё вдохновение, Пётр Семёныч, - сказал я с вызовом.

   Судя по его лицу, редактор недоумевал, как такое тощее, бледное и бедно одетое создание может быть чьим-то вдохновением, тем более, моим.

   - Она уговорила меня отнести мой рассказ в какой-нибудь журнал. И поженились мы довольно-таки спешно. Увы, у меня пока не хватает денег, чтобы одеть её должным образом, чтоб найти нам приличный уголок для жилья.

   Ему страстно хотелось побольше вызнать о молодом авторе, быстро ставшем популярным, потому, под предлогом, что его жена и дочь с мужем временно уехали погостить к родственникам, Пётр Семёныч пригласил нас пожить у него. Более того, дал мне приличную сумму 'в подарок юным новобрачным'. Я промолчал, сколько мне веков. Понимал, что он будет следить за нами, но надо ж было мне и Софье где-то жить! На полученные деньги я купил ей несколько недорогих, но хороших и красивых вещиц. Приодетая жена немного похорошела. Правда, шаль, подаренную матерью и сильно выбивавшуюся своим потускневшим от времени видом на фоне новой одежды, не захотела снимать, да я и не настаивал: её дело. Потом я написал ещё пару историй для журнала. И с испугом заметил, что солнце уже готово прильнуть к земле. Значит, с наступлением темноты мои недавние родственники начнут меня искать. Территория наша... ихняя... после той битвы заметно сократилась, а я желанием путешествовать горел крайне редко, так что искать они меня будут в городе и шести деревнях, оставшихся нашими... тьфу, сохранившихся за ними. Может быть, они найдут меня и Сеньку этой ночью или следующей. В лучшем случае, у нас ещё есть около недели.

   Сославшись на расстройство желудка, покинул гостиную, просочился на кухню, уже опустевшую к этому времени, и прихватил острый нож. На рассвете верну обратно, утром куплю себе какое-нибудь оружие. Если доживу... Чуть позже вернулся, прихватил пару угольков. Спрятал всё в носовой платок, тот положил в кусты около входа. К счастью, у Петра Семёныча было не только отдельное деревянное строение во дворе, но ещё и свой маленький сад, окружённый оградой. Затем я вернулся в комнату. Мы с редактором ещё о чём-то поговорили, чём-то несущественном, о чём забыли, едва выйдя из гостиной. Потом мы с женой пошли в отведённую нам комнату.

   Оставшись наедине со мной, Сенька сразу оробела, побледнела. Я скинул верхнюю одежду, обувь, растянулся поверх кровати, потом красноречиво застонал, схватился за живот, кое-как обулся и убежал 'в деревянное строение во дворе'.

   Быстро стемнело. Я осторожно выбрался из нового, но уже пропахшего укрытия. С растерянностью обнаружил, что так же хорошо вижу в темноте, как и раньше. Ночь выдалась тёмная, с облаками. Замечательно. Отмылся с садовым песком и дождевой водой из бочки. Торопливо вымазал лицо углём - вдруг кто-то со свечой попадётся на пути, тогда не признают, да ещё и сразу оставят в покое. Так, нож в руку. О, крылья всё-таки появились! Вот, сейчас я устроюсь на соседней крыше и затаюсь...

   Просидел всю ночь на крыше, всматриваясь в темноту. Однако же недавние родственнички ещё до города не добрались. Не то зализывают раны после битвы, да вспоминают сгоревших на заре, не то ещё не добрались до города. Или же решили, что и я сгорел, ослабев от голода и не успев вовремя вернуться или найти убежище на время, когда мир покоится в душных лапах дневного светила.

   Незадолго до рассвета моё сердце пугливо сжалось. Определённо, часть от прежнего моего существования всё ещё сохраняется во мне. Вместе с тем, во мне полно и человеческого. Кто же я теперь?..

   Осторожно спустился, вымыл лицо, отнёс нож на место и проскользнул в спальню. Уже на пороге, столкнувшись с испуганным взглядом не спящей жены, взглянув на её лицо, белеющее в полумраке комнаты, медленно осветляемой зарёй, понял, что надо как-то объяснить ей моё ночное отсутствие. Более того, придумать ложь, оправдывающую последующие мои исчезновения. Прятаться в спальне по ночам не хочу: если мои недавние родственники заберутся сюда, то бедняжке не поздоровится. Лучше караулить их подальше от Сеньки. А если они проникнут к ней за моей спиной?

   - Бедный Кирилл... Что ты такого съел? - тихо спросила Софья.

   Меня осенило. Разувшись, растянулся поверх одеяла и с мукой произнёс:

   - У меня живот слабый. Это семейное...

   Какое-то время мы молчали. Потом я скинул почти всю одежду и забрался под одеяло. Спустя некоторое время жена едва слышно спросила:

   - Это ты был... на соседней крыше? С крыльями, как у летучей мыши, и глазами, светящимися красным светом?

   Сердце моё оборвалось и провалилось в пустоту. Сенька меня увидела! Она всё поняла!

   - Молчишь... - произнесла она с грустью, - Значит, это был ты...

   Надо было что-то соврать, ловко соврать, но у меня язык окаменел от отчаяния и испуга. Я всё ждал, что она закричит, вскочит, сбежит. Сам бы на её месте убежал... Или воткнул бы в оказавшуюся рядом нечисть что-то острое...

   - Я искала тебя и днём, и ночью... - тихо продолжила жена, - Я обошла все дома, все закоулки. Ты появлялся только ночью. Обшарила весь город, но не нашла тебя... долго не понимала, почему ты прячешься днём, отчего возвращаешься вместе с темнотой и уходишь за час до рассвета... Я недоумевала, почему ты никогда не пытался залезть мне под подол, но всё чаще начинаешь смотреть на мою шею... в ту ночь ты был какой-то странный, полубезумный... И тогда ты потянулся к моей шее... Мне казалось, что ты хочешь меня поцеловать, но сегодня... сегодня...