Первая улыбка Мадонны (СИ)

   Потерянно ждал, когда же она расплачется и потребует, чтобы я навсегда сгинул с её глаз.

   - А сегодня ночью ты надолго пропал... Подошла к окну... Тут тучи раздвинулись - и лунный свет очертил крылатую фигуру на крыше дома напротив...

   Ну, говори же, говори слова проклятья! Молись, зови Бога! Умоляй меня исчезнуть из твоей жизни! Я не выдержу этой пытки! Она намного мучительней той зари, которую я с трудом пережил вчера!

   Неожиданно тощая костлявая девчонка прильнула ко мне.

   - Мне всё равно, кто ты... я схожу с ума... Но мне теперь наплевать на это! Будь ты хоть самым страшным из демонов, мне не страшно! Ну, может, самую малость! Даже если ты хочешь соблазнить меня и погубить... А впрочем, ты этого не сделаешь...

   Растерянно выдохнул:

   - Почему?

   - Ты добрый, - теперь не глаза, а свет, пробивающийся через занавески, дал разглядеть мне её робкую улыбку, - Я с тобой готова пойти куда угодно, хоть на край света!

   И верно говорят, что нет на свете существ глупее влюблённых девчонок!

   Какое-то время мы молчали. День властно обходил город, изгоняя последние крупицы ночного мрака. Я боялся шевельнуться, а Сенька не делала попытки отодвинуться от меня.

   - А всё-таки, кто ты? - спросила она наконец.

   Тихо ответил:

   - Прошлой ночью был вампиром.

   - А теперь?

   - Не знаю. Отчасти стал человеком.

   Мы молчали ещё дольше. Мне сильно захотелось спать.

   - А-а... это...

   Сонно отозвался:

   - Что?

   - Ну, как бы... - сказала моя жена смущённо.

   Приоткрыл глаза. На её бледном лице появился яркий румянец.

   - Ты о чём, Сенька?

   - У нас... это... - она покраснела ещё больше.

   - Ну? - спросил я уже сердито.

   - Как бы...

   - Да о чём ты?

   - Сегодня... мы... у нас... первая...

   Ох, я и забыл после напряжённого выжидания бывших родственников, а так же после её признания, что она меня видела в лунном свете!

   Внимательно посмотрел на неё. Жена проворно отодвинулась. Худая, нескладная...

   Беззлобно проворчал:

   - Ты подрасти сначала, пигалица! Такая тощая, что только кожа и кости!

   - Ты поэтому меня не кусал? Боялся, что умру от нескольких твоих глотков? - спросила Сенька, широко раскрыв глаза.

   Вздохнул и припечатал:

   - Такая тощая, что даже подержаться не за что!

   - Я подрасту! - заверила девчонка торопливо, - Только ты... это... ты не очень больно кусай, ладно?

   - Мне больше не хочется крови. А если и захочется, то тебя я буду кусать в последнюю очередь.

   Уже засыпая, почувствовал, как она осторожно пристроилась у моего правого бока. Так началась моя женатая жизнь... В первый же день жизни умудрился жениться! Впрочем, не жалею... Но я боюсь за неё... страшно боюсь за неё! Вампиры обязательно меня разыщут...

   Три дня и две ночи прошли тихо. После заката я караулил недавних родственников на крышах неподалёку от редакторского дома. С рассвета до полудня отсыпался - Пётр Семёныч многозначительно ухмылялся, правда, всё ещё недоумевал, на что мне такая неказистая муза. В его глазах читалось: 'И с какой трущобы вы её вытащили, Кирилл Николаевич?'. А ещё она раздражала его безмерно тем, что завтракала за троих, обедала за пятерых, а ужинала за четверых. Я и сам недоумевал, как в неё столько влезает. Сенька набивала пузо до отказа каждый раз, когда садилась за стол: это сказывалось её нищее голодное детство. Медленно исчезала с её лица бледность. Я несколько часов писал рассказы, потом мы гуляли. Часто отправлялись на луг.

   Пару раз за шесть прогулок перед нами словно чёрт из табакерки появлялся Анастасий. Едва увидев нас, он начинал припоминать нам все наши 'грехи'. Особенно его вдохновлял тот факт, что мы вдвоём гуляем вне города: парень неизменно усматривал в этом жажду разврата и слабость перед искушениями. Когда я не сдержался и уточнил, что Софья - моя жена, значит, между нами могут быть только супружеский долг и нежная любовь, то молодой священник ответил не раздумывая:

   - Все люди грешны от своего рождения!

   Он появился в этих краях недели три назад и так страстно желал указывать 'заблудшим людям истинный путь', что его уже знали в лицо все жители небольшого города. Когда приезжие недоумённо спрашивали, кто этот бледный молодой священник, от которого все разбегаются, горожане подталкивали любопытных к нему, а сами 'делали ноги'. Анастасий, видя пред собой новую жертву, 'погрязшую во грехах', сиял как солнце и немедленно устремлялся 'вразумлять грешников'. Я как-то раз подумал, что если бы все священники были такими рьяными, как он, то верующих бы не осталось. Другое дело обвенчавший меня и Софью отец Георгий...

   Я встретился с ним в церкви на третий день моей жизни, желая узнать, где купить освящённый серебряный крест для жены. Всё внутри меня дрожало и выло, когда я добирался до страшного места, но утешала и подбадривала меня мысль, что вампирам от этой жуткой вещи станет ещё хуже, чем мне, следовательно, у моей драгоценной жены будет хоть какая-то защита. Только бы мне не заорать при виде креста, не шарахнуться! Только бы его завернули в купленную мной для Софьи шаль! Что со мной будет, если этот металл, порождённый Светом, сунут мне в руки без обёртки?! Но страх за жену пересилил страх за самого себя, потому хоть и медленно, но добрался до церкви. Долго стоял у дверей, не решаясь войти. Царство Света и дня в прошлый раз охотно впустило меня, но, может, то заслуга стоявшей возле меня девчонки, которая не только сама была источником Света, но и постоянно будила его во мне? Из крохотной искры, сохранённой мной после смерти, робко тлевшей несколько веков подряд, Сенька сумела раздуть такое пламя, что я смог пережить встречу с разящей зарёй! Но сейчас она осталась у редактора: страдала в спальне от обжорства, а я стоял перед порогом церкви один. И боялся той Тьмы, которая осталась во мне, видимо, спряталась так глубоко, так въелась в мою душу, что солнечный свет не сумел её выжечь.

   Наконец я решился, распахнул двери, переступил страшный порог.

   Священник, обвенчавший меня и Софью, стоял на коленях перед иконой Божьей Матери и пылко молился. Он договорил одну молитву и дружелюбно сказал, не оборачиваясь:

   - Заходи, сын мой, не робей. Богу дорог каждый из его детей.

   - Даже тот, кто много лет был в объятьях Тьмы? - вырвалось у меня.

   Старик медленно поднялся с колен, повернулся ко мне с доброй улыбкой:

   - Кирилл, а ты слышал притчу о блудном сыне?

   Я ушёл от отца Георгия часа через два. Всё слушал его, слушал... А старик смотрел на меня ласково, словно весеннее солнце. С икон взирали бледные мрачные укоризненные лица, а у него были тёплые светлые глаза. В какое-то мгновение он напомнил мне о моём первом, кровном отце. Того, сурового и жестокого я только раз видел нежным и добрым. Мне тогда исполнилось семь лет. Он в тот день собирался на битву, из которой не вернулся...

   Может, я бы ещё пробыл с ним: Бог как будто нарочно не пускал в этот день прихожан в храм, но явление въедливого молодого священника испортило моё благостное, тихое настроение. Анастасий с порога вцепился в меня строгим взглядом, как клещ в чьё-то тело, и укоризненно начал:

   - Явился-таки, грешник!

   И мне сразу захотелось сбежать из церкви куда-нибудь подальше.

   Георгий и Анастасий были как день и ночь. Молодой видел в людях только тёмную сторону и всегда стремился потоптаться ногами по чьей-нибудь душе, вызывая отчаяние или злость, а отец Георгий видел в первую очередь светлую сторону и играл на ней дивные мелодии, пробуждая самые добрые чувства.

   - Анастасий, Анастасий! - грустно вздохнул мудрый старик, - Если ты будешь таким, то никогда не увидишь вторую улыбку Мадонны!

   Я растерянно посмотрел на них. Что за улыбка? Мадонна... Матерь Христа, но не православная Богоматерь, а иноземная... И почему именно Мадонну вспомнили в православном храме? И разве мог противный Анастасий когда-либо где-либо увидеть улыбку самой Мадонны? Парень, услышав эти странные слова, притих, виновато опустил голову, как нашкодивший ребёнок перед строгим отцом, узнавшим о его проделках.