Клыкастые страсти (СИ)

Это переполнило чашу моего терпения. Пустоцвет? Пустобрех! Я вскочила с места.

— Я знаю, что некоторые духовники вместо помощи в борьбе со злом вмешиваются в личную жизнь духовных чад, навязывая им те или иные жизненные решения: где работать, с кем жить и т. д. Что вы можете сказать об этом?

— Это недопустимо. У нас в обители есть хорошие духовники. Это действительно опытные батюшки, а не те молодые люди, которые вчера рукоположились, а сегодня уже имеют штат келейников и десятки, если не сотни духовных чад из числа неофитов, видя-щих в своих «пастырях» столпов Православия. И уж конечно священник не имеет права как-то диктовать своему духовному чаду, что ему — или ей делать и как жить…

— Конечно, при условии соблюдения заповедей?

— Заповеди — это краеугольный камень нашей веры.

— А слова вашего же Христа — имеют значение?

— Что вы имеете в виду, дочь моя?

— Ну вот, например, Христос выгнал торговцев из храма. А у вас в церкви торгуют. Христос говорил, что все равны — ни эллина, ни иудея, а сколько евреев перерезали в средние века. И даже сейчас вы их не любите. Чуть что — сразу визг поднимается. Жидов-ский заговор, жидомасонство… А если кто-то принадлежит к другой… национальности или обладает не совсем нормальными способностями? Сразу же отторжение!? Колдун, ведьма, оборотень…

— Юля! — Рокин, возникший словно из воздуха, схватил меня за плечо. — Я думаю, об этом мы поговорим потом. Прошу прощения, братья…

И выволок меня за дверь.

— Юля, ты с ума сошла — говорить о ТАКОМ — в церкви!?

— Рокин! Я вам рога поотшибаю! — разъяренной коброй зашипела я. — Вы меня пригласи-ли поговорить — или лекции послушать?! У меня времени нет на эти глупости!

— А если бы я честно сказал про лекцию — вы пришли бы?

— Нет. И вообще у ваших пастора и попа на редкость неприятные ауры. Такие… протухшие.

— А вы видите ауры?

— Вижу. Вот и вашу сейчас тоже.

— А…

— Золотисто-желто-оранжевая с красным и голубым. Что означает — не знаю. Если тол-ковать по вашему журналу, получается слишком расплывчато. Мне надо больше литера-туры. А ваши попы почти все красно-коричневые, с оранжевым. Ни желтого, ни белого. Серые тона по всей ауре, у них болячек по самое это самое. Есть черные и такие, гряз-но-лиловые, грязно-пурпурные тона. Очень противное ощущение от одного взгляда. Вы что-нибудь мне нашли?

— Да, но мало. Вот, возьмите.

Я сунула в сумочку диск, буркнула «мерси в боку» — и направилась к выходу. Рокин не отставал.

— Юля, неужели вам не было интересно?

— Нет.

— Совсем — совсем?

— Ну ладно. Но только чуть. Хотя я надеюсь никогда не сталкиваться с бесноватыми.

— А вы могли бы справиться?

Я пожала плечами. А перед глазами встал Влад — уходящий к своей семье, на небо…

— Для этого нужны другие способности. Мне так кажется.

— Вы и сами не знаете своей силы.

— А вы — знаете?

— Не знаю. Но могу помочь вам разобраться.

— На части? — ехидно поинтересовалась я. Рокин смутился.

— Юля, я же не в том смысле!

— А в каком? Не знаю, но делаю? Чините сантехнику с таким подходом!

Рокин понял, что я — зла и перешел к делу.

— Я могу проводить вас к человеку, который тоже видит ауры.

И для этого мне придется тащиться куда-нибудь в Оптинскую пустынь или пустошь? Или еще подальше — например, в Сибирь? Щаззз!

— Он — здесь?

Рокин не стал вилять.

— Да. Вы можете задержаться?

— Ведите.

Я решительно набрала номер оборотня. Мне надо хоть с кем-то поговорить об увиденном. Обязательно.

Оборотни в бешеный восторг не пришли, но спорить не стали. Рокин вежливо показал мне на коридор. Я свернула и оказалась перед небольшой дверью. ИПФовец постучал, дождался изнутри мягкого: «Войдите» и вежливым жестом пригласил меня внутрь. Я нервно хихикнула. Мне вдруг пришло в голову, что вежливая привычка пропускать даму вперед имеет под собой немного другую основу. И на заре времен женщин пропуска-ли вперед в пещеру, скорее на разведку — не затаился ли там хищный динозаврик? В пещерах ведь двери не предусмотрены, зайти может кто угодно. Пусть тогда хищник лучше жену слопает, а венец эволюции успеет унести ноги. Но поздоровалась вежливо.

— Вечер добрый.

— И тебе здравствовать, дочь моя, — мягко произнес сидящий в кресле поп. Этот был симпатичнее. Седенький, благообразный, с голубыми глазками и постным выражением. Обычно таким батюшкам говорят что-то вроде «Благослови, Владыко…». Аж самой за-хотелось. Пропало желание после первого же взгляда на его ауру. Религиозность там и не ночевала. У Рокина и то ее больше было. А у попа в ауре не было ни малейшего оттенка белого или золотого. Так что нечего здесь соплёй растекаться. Не тот кадр, чтобы с ним откровенничать.

Мало того, общение с вампирами, а может и память Даниэля, заставили меня встряхнуться.

«Это же площадка для спектакля» — шепнула в глубине души женщина со звериными глазами.

Почему я так считаю? А вот так вот. Есть причины.

Комната — обычный рабочий кабинет. Стол, кресло рядом с окном. У противоположной стены — еще два кресла и журнальный столик. Окно — большое. В углу — иконы. У другой стены — книжные полки. Какая-то литература, через одну — с крестиками на корешках. То бишь — на религиозные темы.

Кабинет хорош — как рабочее место. Но сейчас мне видно, что это лишь декорация для спектакля. Поверить в искренность происходящего мешает несколько причин. Лезут в глаза, виляют хвостиками и корчат рожи. Как те бесы из проповеди. Видимо, тоже требуют молитвы и поста.

Первое. Поп сидит в кресле, напротив него — еще одно кресло. Даже на вид — очень мягкое и удобное. Но я, наметанным взглядом художницы, понимаю — любой, кто сядет в него, окажется ниже попа чуть ли не на голову. В таком положении человек более уязвим. Да и не встанешь из креслица слишком просто. Придется опираться на подлокотники, поневоле будешь выглядеть смешно. И поймешь это. А где смущение — там дестабилизация. На выбитого из колеи человека проще надавить. Так вот.

Второе. Почему он сидит — здесь и так? Устал и присел поразмышлять о судьбах мира? Возможно.

Только вот место странное. Отсюда даже в окно не посмотришь. Окно как раз за спиной у попа. И в него льется мягкий вечерний свет. Объяснять надо? Лицо попа — в тени, лицо любого собеседника — на виду. Ничего не скроешь, никакой эмоции. А кресло, стоящее за столом не менее удобно, чем этот стул. И отодвинуть его можно. Не проблема. Вот чего его сюда отдыхать понесло? Неудобно же!

Третье. У попа в руках ничего не было. Ни бумаг, ни четок… сидите вы за столом, думаете о чем-то, потом, пребывая мыслями в горних высях, встали из-за стола, прошлись по комнате — и даже четки с собой не взяли? Вон, я их даже отсюда вижу. Лежат на краю стола, поблескивают янтарем. Ой, недешевенькая игрушка. Мне и отсюда видно, что янтарь — натуральный, характерный такой…

Действительно, нахалы. Хотя, если бы они знали меня чуть получше, так убого бы площадку не готовили. Считают меня соплюхой и недооценивают? Похоже на то. Как бы мне теперь повести себя? Показать опасной? Нарвешься. Пусть лучше недооценивают. Современная дуреха, повернутая на поп-культуре, немного хамка, не слишком образованная, типичная внучка торгаша. Хотя если кто деда назовет торгашом… ой не завидую я этому герою-камикадзе. В лучшем случае зубы будут собирать по кабинету. В худшем — собирать нахала будут в реанимации. Сыграть им, что ли хамоватую студентку? А, можно.

Поверят ли?

Не знаю. Но пробовать надо. Лучше так, чем показать себя слишком умной.

«Порррррррвем игррру на трррррряпки?» — предложил зверь-из-зеркала. И я внутренне улыбнулась.

— Хорошо, и вам не хворать.

Я без приглашения обошла комнату и уселась на стол, подвинув в сторону кучу несомненно важных бумаг. Парочка спланировала на пол. За ними с грохотом упали четки. Ой! Я не нарочно, правда — правда! Но вышло здорово. Поп оказался повернут ко мне спиной, Рокин соляным столбиком застыл у двери.