Клыкастые страсти (СИ)

— Но ты учишься и совершенствуешься. Кто знает…

Я чуть не взвыла. Да я! Я и знаю, что ни черта не знаю. Все мои способности, вот ВСЕ, проявляются только в экстремальных ситуациях. И надеяться что-то решить с моей по-мощью может только особенно неудачливый самоубийца-мазохист, потому что есть ку-да способов покончить с собой намного приятнее и легче.

Аура Клары полыхала багровыми огнями. Странно. Ничего не понимаю. Лицо спокойное, даже скучающее. Хоть поволновалась бы для приличия, да и остальные — тоже…

Что я и сказала. Всем и сразу. Мохнатые нахалы даже и не подумали смутиться.

— Юля, после общения с Андрэ нас мало что может напугать, — честно предупредил Валентин. — Клара, я полагаю, тоже насмотрелась в Туле, — кивок головой и яркая вспышка красного, розового и оранжевого в ауре оборотнихи, — а твой брат до сих пор думает, что в сказку попал. И размолвка с дедом его беспокоит намного больше всего остального.

— Старый мерзавец, — буркнул Славка. Я было зашипела, но слов не понадобилось. Валентин шагнул к нему и одним ударом смел на пол.

— Юлия Евгеньевна Леоверенская — фамилиар нашего Князя. Константин Савельевич — ее дед и личный знакомый Князя. Поэтому фильтруй базар, сопляк!

Последние три слова вышли низким, почти ультразвуковым рычанием. Я довольно улыбнулась, а вот Клава выпрямилась и дернулась к Валентину.

— А он — ее брат!

— Он сам ушел. Иуды мне не братья, по ним осинка плачет, — пояснила я.

Буровато-красные вспышки какой-то дурной ярости в ауре лисицы.

— Вы могли бы помирить его с дедом, госсспожа!

Вот так шипение! Не будь они лисицей, я бы сказала, что она — кобра.

— У меня и без того дел хватает, — отмахнулась я. — Вот, годика через три, дед чуть по-стынет… Что ты еще можешь сказать про убитых вампиров?

— Да ничего особенного. Не самые сильные, но и не слабые. Николая — самый сильный, Виктор — его друг, третьего почти не знаю.

— А как Иван к ним относился?

Я спрашивала уже без особой надежды. Так и вышло.

— Что может знать пади?

Я поглядела на Валентина. Но оборотень покачал головой. Мол, не врет. А аура так и полыхает. Ничего не понимаю. Ой, кажется, я повторяюсь, но ведь правда — НЕ ПОНИМАЮ!

— А с кем они дружили? Больше всего?

— Вампиры — дружили?! Так не бывает!

— Бывает. Борис и Вадим — друзья.

— Неправда, — Клара говорила, как первый апостол христианства. Убежденность в ее го-лосе можно было развешивать килограммами. — Если вампиры не убивают друг друга, то только из-за запрета Совета.

Я попробовала представить себе Мечислава, который убивает Бориса или Вадима. Не получилось. Потом ребят — убивающих друг друга. Даниэля, вонзающего нож в спину Мечислава. Нереально. Чушь.

— Дружить они просто не умеют. Это жестокие и неблагодарные существа, в которых больше от змеи, чем от человека!

— Я приму к сведению твое мнение, — окрысился на нее Валентин. — Пади навсегда останется пади.

— Пади и не могла видеть ничего хорошего от вампиров, — вступилась я. — Ладно. Мне и так ясно, что ничего мы не узнаем. Надо отправляться к ИПФовцам.

— Ты общаешься с ИПФовцами!? — у Клары отвисла челюсть. — Но… они же считают, что всех нас надо убивать!!!

— Да, но они не знают, что я — из вас, — объяснила я. — Валь, Мечислав больше ничего не говорил?

— Нет.

— Ладно. Тогда к ИПФовцам, потом переодеться — и в «Три шестерки».

— К ИПФовцам — это в Покровскую церковь. Ладно, Костя и Глеб — с тобой, они или справятся — или дадут нам знать.

— Именно, — подвела я итог. — Всем — чао!

Я помахала рукой и вышла. Нам надо было еще общаться с ИПФовцами.

Покровская церковь встретила меня открытой дверью. Я подумала, прошлась по храму, вызывая неодобрительные взгляды умоленных старух — и поинтересовалась у одной из них.

— Лекция тут — где?

— Ты бы хоть голову-то платком прикрыла, безбожница!

— Бабуся, я к вам по делу, а не по болезни. Лекция тут где? Или мне во все двери стучать? Ты учти — я их ногой открываю. А мальчики — я махнула в сторону оборотней, маячивших у двери, — мне с удовольствием помогут. С косяком вынесут, если что!

Бабка сверкнула глазами и махнула рукой.

— Выйдешь во двор, там пристройка. Туда стучись.

— Вот и ладненько, вот и умница, — пропела я. — И не больно было, правда?

Развернулась и вышла.

Точку поставил оборотень, так хлопнувший массивной дверью, что она скрипнула, странно хлюпнула и перекосилась.

— Ребята посидите в машине, — приказала я оборотням. — Где я и что — вы знаете. Я буду вам отзваниваться по телефону. А заходить не надо. Там могут и узнать, кто вы такие.

— Ладно, — согласился Глеб. Более молчаливый Константин кивнул. И я отправилась искать загадочную пристройку.

Нашла. Постучалась. И что? Никто даже не открыл. Поорать, что ли? Звонка нет. Можно и поорать. Только — творчески. Что на ум придет…

— Я вышла на Пик-кади-и-и-и-илли, набросив на попу шаль, за что вы меня люби-и-и-или, за то, что мне вас не жа-а-а-аль…

Музыка — великая вещь. Я и довыть не успела, как передо мной распахнули дверь.

— Юлия Евгеньевна? — открывший мне дверь монашек смотрел строго и неуживчиво.

Может, спеть еще один куплет? Ладно, пожалеем окружающую среду. А то от моего голоса все деревья облетят.

— Она самая. Рокин — здесь?

— Он занят.

— Так скажите ему, что я — пришла! — я была не в настроении. Адреналин все еще гулял по телу, а встреча с Клавкой не давала покоя мозгам. Ну, вот чего она так радовалась чужой беде? И аура у нее плохая… Если бы Славка не говорил, что она его любит и даже смогла удержаться от жора после превращения… да я бы в жизни не поверила, что с та-кой аурой можно хоть кого-то любить!

— Я не могу этого сделать.

— Он что — с бабой или с начальством?! — окончательно взъерепенилась я. — Так стащите за ноги! Или покажите мне — где, я сама стащу!

Монашек смотрел так, словно я начала проповедовать идеи Лавея [7] аккурат во время богослужения.

— Что происходит? — густой голос прорезал пространство, и монашка потеснили с порога. Передо мной воздвиглось… пузо. Или брюхо. Или мамон. Короче, увидев такое у женщины, я бы подумала что у нее девятый месяц и тройня. М-да, с таким брюхом попу действительно можно говорить «вы». Они (сам поп и брюхо) взятые по отдельности ве-сят, больше меня.

— А что тут может быть хорошего, — агрессивно ответила я. — Вот, пришла к Рокину, пришла по делу, а ваш холуй меня не пускает.

— Холуй!? — взвился монашек. — Да как смеешь ты богохульствовать в доме Господ-нем?

— Если Господь тебя терпит, то на меня он точно не прогневается, — отрезала я. — Ты лучше прыщи выведи, а то на морде буквально написано — диагноз — спермотоксикоз!

Монашек задохнулся — и дело взял в свои руки поп.

— Дочь моя, — прогудел он — Рокин сейчас слушает прибывшего к нам из Америки пастора. Мы не можем его вызвать. Но если хочешь, мы проведем тебя в зал — и ты сможешь найти его и тихонько поговорить.

Я чуть остыла. Однако…

— Умного человека и послушать приятно. Ведите.

— Следуй за мной, раба божия.

Я зашипела. Остыла? Я!? Порву на тряпки!!! Я — раба божия!? Еще чего! Это все равно, что сказать отцу или матери: «я вам не ребенок, а раб». Результат представляете? Как ваши предки не знаю, а меня и мать и дед за такие заявки тут же выдрали бы за уши.

— У меня есть имя. Можете звать просто — Юлия Евгеньевна.

— Не Леоверенская ли?

— Леоверенская ли. А откуда вы про меня знаете?

— Слухами земля полнится…

Поп медленно шел впереди меня, показывая дорогу.

— Полнится. Но хотелось бы подробнее. Кто, зачем, когда, что именно… Или мне Рокина допрашивать? Громко и четко, прямо на лекции? Я могу!

Поп укоризненно покачал головой. Видимо, призывал меня устыдиться. Наивный! Чтоб после общения с вампирами я еще и стесняться могла? Ну-ну.