Лицедеи Гора (ЛП)

Бутс жестом послал меня вперед. И я взял на изготовку портупею с нашитыми на неё ножнам седельных ножей, висевшую на моём левом боку.

— Имею честь представить почтеннейшей публике, Тэрла, прибывшего к нам с далёких равнин Турии, с Земель Народа Фургонов, мастера загадочного искусства владения кайвой, знаменитым седельным ножом южных варваров. Он с великими трудностями прибыл к нам, несмотря на многочисленные опасности по особому распоряжению Кимчака, Сына Убара Народа Фургонов!

— Вообще-то, его зовут Камчак, — поправил я.

Думаю, что стал неоплатным должником, перед моим старым приятелем с юга. Подозреваю, что если бы Камчак только узнал о том, каким образом использовалось его имя, да ещё и неправильно произносилось при этом, то окажись Бутс в пределах его досягаемости, пришлось бы ему познакомиться с одной из шуток кочевника. Камчак вообще любил хорошие шутки. Вот и проснулся бы Бутс, упакованным в мешок, лёжа перед стадом босков, с любопытством наблюдая, в какую сторону собираются двинуться быки этим прекрасным утром. Но, с другой стороны, сначала он мог просто бросить антрепренёру вызов на соревнование по плевкам семенами тоспита, а затем, если Бутс проиграет, познакомить того и с мешком, и с боском, и с ожиданием в какую сторону пойдёт стадо в этот день.

— Это правда, что Ты никогда не промахиваешься? — поинтересовался Бутс Бит-тарск

— Ну, практически нет, — сообщил я.

— Что! — как бы в ужасе закричал Бутс.

— Ты же понимаешь, что я волнуюсь, у меня нет никакого желания попасть в неё, — объяснил я. — Она, в конце концов, свободная женщина.

Леди Янина дико вытаращенными глазами уставилась на меня.

— Но, я думала, что Вы эксперт! — испуганно закричала пристёгнутая к щиту женщина.

— Ну, я же никогда не делал этого прежде, — признался я.

— Отлично, — зло бросил один парень.

Не уверен, но думаю, что это был именно тот, в которого попал её плевок. Во всяком случае, он не казался благосклонно расположенным к ней.

Леди Янина с ужасом смотрела на меня.

— Никогда, — повторил я.

Она замерла у ярко-красного деревянного щита, пристёгнутая к нему чёрными ремнями. И вдруг женщина бешено задёргалась всем телом пытаясь вырваться из держащих её пут. Я бы не стал очень обвинять её за это. В конце концов, не смотря на все свои потуги, женщина оставалась точно в том же положении, что и прежде. Я застёгивал пряжки на её конечностях вовсе не для того, чтобы она смогла освободиться. Да, она была великолепной женщиной, и костюм, плотно облегавший её тело, это прекрасно подчёркивал. Её горло просто умоляло об ошейнике. Её бедро требовало выжечь на нём клеймо. Наконец, она выдохлась, и лишь тихо хныкала, немного подёргивая ремни. Она уже поняла, что абсолютно беспомощна. Конечно, нам, для этой части представления, было важно именно то, что она была свободной женщиной. Ну, кто в толпе заинтересовался или побеспокоился, или вздрогнул бы от ужаса, если бы увидел в такой опасности рабыню? Какой сбор мы поимели бы с этой аудитории? Боюсь, крайне мало монет зазвенело бы в нашей копилке за такое столь не захватывающее представление. Конечно, у любой рабыни есть некоторая ценность, по крайней мере, для её владельца, даже если и не очень высокая. И любую из них можно купить или продать. Кто же захочет рискнуть одной из них таким глупым способом? Зато, с другой стороны, у свободных женщин, которые будучи бесценным, практически не имеют вообще никакой ценности.

— Разойдитесь, пожалуйста, — сурово предупредил Бутс. — Дайте ему место.

Гробовая тишина вдруг накрыла площадь. Люди напряжённо смотрели, как я выхожу позицию.

— Леди, позвольте мне заранее попросить Вашего прощения, — сказал я, — если я вдруг случайно попаду в Вас.

— Чего это Вы просите прощения заранее? — полюбопытствовал Бутс.

— А вдруг впоследствии будет не у кого? — пожал я плечами.

— Разумно, — признал он.

Леди Янина застонала, и ещё раз слабо дёрнула ремни. Её запястья были растянуты в стороны и чуть выше головы, а ноги широко расставлены. Если этот щит сейчас упал бы назад, то положение лежащей пленницы было бы немедленно признано обычной рабской позой, той, в которую девушек весьма часто раскладывают для интимного использования.

— Соблюдайте тишину, — предупредил Бутс публику. — Нужна абсолютная тишина.

Один парень в толпе вдруг громко чихнул. Подозреваю, что это был тот самый, оплёванный.

— Пожалуйста! — попросил Бутс.

— Кажется, мне в глаз что-то попало, — сказал я, отчаянно моргая.

— Ты в порядке? — забеспокоился антрепренёр.

— Да, — ответил я. — Уже в порядке.

— Это правда, что Ты иногда всё же промахиваешься? — с тревогой поинтересовался у меня Бутс.

— Изредка, — признался я.

Бутс удивлённо посмотрел на меня.

— Никто в этом мире не совершенен, — пожал я плечами.

— Бросай, — наконец, решительно сказал Бутс, махнув рукой.

Я неторопливо вытащил первую кайву из ножен, и покачал ей руке, привыкая к тяжести клинка, а затем повернулся к Леди Янине лицом.

— Что это с нею? — удивлённо спросил я.

— Да она в обмороке, — усмехнулся кто-то из зрителей.

12. Беседа с «Монстром» и наказание рабыни

— Как произошёл тот несчастный случай? — поинтересовался я.

— Какой ещё несчастный случай? — переспросил он.

На доске оставалось четырнадцать жёлтых фигур и восемь красных. Как раз я в этот раз играл красными.

В течение нескольких последних недель я путешествовал с труппой Бутса Бита-тарска. За это время мы давали представления в многочисленных деревнях и городах, иногда под их стенами, я изредка даже вдали от них, когда приближаться к городу нам не разрешали. Частенько мы выступали вблизи сельских мельниц, на постоялых дворах, перед зернохранилищами, таможенными заставами и просто сараями и перекрёстками дорог, везде, где могли найти зрителей. Во всё это время мы постепенно продвигались на северо-запад, медленно приближаясь к побережью Моря Тасса.

— Насколько я понимаю — пожар, — пояснил я.

Он непонимающе посмотрел на меня.

— Ты носишь маску, — напомнил я.

— И что?

— Я, том несчастном случае, который повредил и изуродовал твоё лицо, — решил уточнить я, — и сделал его таким, что, насколько я понимаю, женщины могли бы с воплями убежать от одного его вида, а мужчины просто похватав дубины, прогнали бы Тебя от своих домов, как некое омерзительное животное.

— Ты пытаешься отвлечь меня от партии? — поинтересовался он.

— Нет, — сказал я.

— Тогда, твой ход, — кивнул он. — Свой я уже сделал.

И я вновь обратил всё своё внимание на доску.

— Хм, не думаю, что эта партия затянется надолго, — признал я.

— И Ты полностью прав, — усмехнулся он.

— Зато, за все несколько сотен наших партий, — заметил я, — никогда ещё у меня не было столь выгодной позиции, как сейчас.

— Выгодная позиция? — заинтересовался игрок.

— Само собой, — кивнул я.

— Ты сейчас о чём? — он спрашивал.

— Обрати внимание, — сказал я, перемещая своего Всадника Высокого Тарлариона на Посвящённого Убара — восемь. — Если Ты не защитишься, то следующим ходом будет захват твоего Домашнего Камня.

— Это всего лишь кажется, — отмахнулся он.

Его Домашний Камень стоял на клетке Посвящённого Убара Один. С фланга его защищал Строитель, стоявший на Строителя Убара — один. Но, кажется, уже было слишком поздно использовать Строителя для защиты с фронта. Ни одно движение Строителя не могло теперь защитить Домашний Камень. В действительности, в этой ситуации, его не смог бы защитить даже ход полёта. Оставалось только делать что-то со своей Убарой, стоявшей на Тарнсмэна Убары — пять. Конфигурация фигур на доске была следующая: В моём первом ряду — мой Домашний Камень на Посвящённом Убара — один, Строитель на Писца Убара — один; во втором ряду у меня стоял Копейщик на Строителя Убара — два, Писец на Убары — два, и Всадник Высокого Тарлариона на Писца Убары — два; третий ряд занимали мой Копейщик на Посвящённом Убара — три и ещё один на Писце Убара — три. Один из моих Всадников Высокого Тарлариона, как я уже сказал раньше, располагался теперь на Посвящённом Убара — восемь, угрожая захватом Домашнего Камня на следующем ходу. На его восьмом ряду у него имелся Копейщик на клетке Строителя Убара — восемь, стоящий между двумя моими Копейщиками на моём третьем ряду. Этот его Копейщик поддерживался другим находившимся на поле Писца Убара — семь. Ещё, как я уже упомянул, у моего противника была Убара на Тарнсмэна Убары — пять, чья позиция укреплялась Писцом на клетке Писца Убары — четыре.