Рыжая Соня и Ущелье смерти

— Мурзио, наверное, не тратит времени даром,— согласился Север.

Глаза его подруги округлились от удивления: таких слов она от возлюбленного никак не ожидала. Похоже, в нем начинают проявляться новые, неведомые ей прежде черточки.

— Что ты так удивляешься? — усмехнулся Вожак.— Наверняка почтенный жрец попытается отточить свое искусство убеждения на твоей подруге.

Соня не выдержала и рассмеялась: она-то думала!.. Нет, Север — он и есть Север.

— Думаешь, у него получится? — торопливо спросила она, не желая, чтобы он догадался, почему она смеется.

— Не знаю.— Вожак пожал плечами.— Одно могу сказать точно: либо Мурзио сделает из Ганы святую, либо она из него развратника.

Соня снова рассмеялась и подумала, что интересно будет посмотреть, какое из предположений возлюбленного окажется верным.

Жрец проснулся в отличном расположении духа. Солнце палило вовсю, но в тени раскидистых буксов царила приятная прохлада. Девушка давно уже поднялась и, когда Мурзио с наслаждением ополоснул лицо ледяной водой из ручья, позвала его завтракать. Он с удовольствием отметил, что, оказывается, проголодался, как волк. Пригласив его, Гана развернулась и пошла прочь, а зингарец с восторгом смотрел ей вслед, досадуя на себя, но не находя сил отвести взгляд.

С тех пор как митрианец не совсем по своей воле попал в компанию зверопоклонников, он с неудовольствием стал отмечать, что Гана все чаще приковывает к себе его внимание. Но, что самое неприятное, он ничего не мог с собой поделать. Мурзио стиснул зубы и поклялся себе, что ни за что не поддастся на нехитрые женские уловки. Не даст Деркэто — проклятой прислужнице Великого Змея — возобладать над волей Митры!

Приободренный своим твердым решением, жрец заторопился за девушкой. Подойдя к еще горевшему костру, он уселся на мягкий мох перед расстеленной скатертью с едой. Выбор оказался небогатым: жаркое, остатки лепешек да немного майелинов. Мурзио в своих скитаниях привык подолгу обходиться и меньшим, а потому, весело напевая легкомысленный мотивчик, чего уже давно не делал, отхватил кусок мяса и принялся с аппетитом уплетать его.

Вот только откровенно призывные взгляды девушки все больше смущали зингарца. Он вновь поймал себя на том, что и сам смотрит на спутницу вовсе не равнодушно, и с трудом перевел взгляд с ее стройных ножек на далекое озеро. Заметив его состояние, Гана поднялась и потянулась по-кошачьи, всем телом. Мурзио едва сдержался, чтобы не выругаться.

«Что же ты медлишь, жрец?! — спросил он себя.— Если так пойдет и дальше…» Что же произойдет, «если так пойдет и дальше», он додумывать не стал, опасаясь, что мирское начало победит.

— Послушай, Гана,— дрожащим голосом начал он,— я все хотел спросить…

— Да?

Девушка с интересом посмотрела на жреца. Она-то как раз не испытывала и тени той робости, что терзала митрианца.

— Ты тоже веришь в зверобогов?

— Я? — Она кокетливо пожала плечиком.— С чего ты взял?

— Ну, ты же с ними, а они…— пролепетал мужчина и, покраснев, умолк под ее насмешливым взглядом.

— Ты ведь тоже с ними,— ехидно заметила девушка.— Расскажи мне о митрианстве,— неожиданно попросила она, усаживаясь рядом.

Мурзио поежился и отодвинулся, стараясь не смотреть на искусительницу.

— Митрианство — самая правильная из религий,— начал он, невольно поморщившись: слово «правильная» ему не понравилось.— Она не просто направляет человека по жизни, но и позволяет ему получить все, что он только пожелает.

— Вот это здорово! — воскликнула девушка.— Пресветлый Митра! — тут же взмолилась она.— Даруй мне настоящего хлеба — надоели эти пресные лепешки.

Чтобы не мешать священному таинству, она закрыла глаза, вытянула перед собой руки ладонями вверх и принялась ждать. Ничего, однако, не происходило, и просительница уже начала терять терпение, когда услышала, как Мурзио недовольно крякнул. Девушка тут же открыла глаза и удивленно посмотрела на него.

— Но ведь ты же не веришь в Митру! — Он укоризненно покачал головой.

— Ну и что? — удивилась девушка.— Ты ведь тоже не друг Северу, а он спас тебя от смерти!

— Но Север всего лишь человек! — воскликнул жрец.

— Тем более он мог бы спокойно проехать мимо,— резонно возразила она.

— Я не о том,— досадуя на себя, поморщился Мурзио.— Людей много…

— Да и богов немало,— перебила его Гана.

— Верно,— обрадовался он.— И каждый бог поддерживает своих сторонников. И есть еще кое-что, о чем я просто не успел тебе рассказать. Нельзя желать для себя! Нужно непременно заботиться о ближнем и при этом верить… Только в этом случае Митра откликнется на просьбу, понимаешь?

— Чего не понять? — удивилась девушка.— Но ты-то веришь в Митру? — в свою очередь спросила она.

— Конечно! — с готовностью воскликнул он.

— Ну так попроси у него хлеба! — обрадовалась девушка.— Для меня! — добавила она.

И дался ей этот хлеб! Мурзио поерзал на месте, чувствуя, что разговор не получается, и не представляя, как повернуть его в нужное русло.

— Так нельзя! — воскликнул он, понимая, что терпит крах.

Гана надула губки:

— Зачем мне верить в бога, который ничего для меня не может сделать?

— Митра может многое,— возразил жрец.— Но не все так просто, как тебе представляется. Каждый должен думать о каждом… Вот нас двое. Это значит, что ты должна думать обо мне, а я о тебе. Вот тогда все и получится. Поняла? — спросил он, довольный собой.

— Поняла,— с готовностью кивнула девушка.— Я желаю, чтобы ты получил хлеба,— заявила она.— Быстренько пожелай и мне того же.

Она вновь вытянула руки, закрыла глаза и принюхалась, но ничего не почувствовала. Мурзио едва не застонал от бессилия. Ну сколько же можно!

— Пойми! — воскликнул он.— Нельзя просить у Митры хлеба, мяса, денег. Люди обленятся, перестанут работать и превратятся в нахлебников!

— Ты что, издеваешься? О чем же тогда просить?! — Она посмотрела на него, как на слабоумного ребенка.— Я разговариваю с тобой, понимаю каждое слово, но разрази меня гром, если хоть смутно представляю себе, что ты имеешь в виду!

— Да я говорю о духовных благах! — воскликнул митрианец.

От неожиданности девушка даже опешила: теперь она перестала понимать и отдельные слова.

— Это как? — пролепетала она.

— Ты, к примеру, можешь пожелать мне счастья,— привел он первый попавшийся пример.

— Счастье! — Она смешно оттопырила пухлую губку и пренебрежительно фыркнула.— Я ему о хлебе насущном, а он мне о каком-то,— она покрутила рукой в воздухе,— счастье! — И с жалостью посмотрела на жреца.— Счастья у меня и у самой навалом! — неожиданно сообщила она.

— Не говори глупостей! — досадливо отмахнулся он.

— Ты мне не веришь? — Девушка состроила ему глазки и придвинулась ближе.

— Я совсем не это имел в виду…— отпрянув, слабо запротестовал Мурзио, чувствуя, как кровь приливает к лицу.

Поздно. Гана смотрела на него, жемчужными зубками покусывая пухлую губу. Пробежав взглядом по хищно изогнувшемуся телу девушки, Мурзио мысленно воззвал к всевышнему, моля укрепить его ослабшую волю, но, похоже, Митра не услышал и этой просьбы.

Чувствуя, что уже выиграла сражение, она не торопилась. Слегка потянулась, словно дразня. Губы ее медленно раскрылись в зазывной улыбке. Сердце жреца бешено заколотилось, когда он ощутил, как горячее, податливое тело девушки прижалось к нему, нежные губы ожгли поцелуем. Дрожа, как в лихорадке, он почувствовал, что незыблемые устои его веры дали трещину, которая начала стремительно расширяться, а сам он полетел в мгновенно разверзшуюся бездну, не имея уже сил, а может быть, и желания, удержаться на краю пропасти. Он судорожно вздохнул, а когда ласки девушки стали смелее, выкрикнул что-то бессвязное, и окружающий мир перестал для него существовать.

Солнце поднималось все выше, достигло зенита и так же неспешно покатилось вниз, а Гана все не могла утихомириться. Уже ближе к вечеру она почувствовала, что достаточно вознаградила себя за столь длительное воздержание, и, нежно проворковав: «Отдыхай, милый!» — отправилась готовить ужин. Мурзио благодарно улыбнулся, но даже не открыл глаз. Сил у него не хватило даже на то, чтобы отползти туда, где лежала одежда.