Хозяин Океана

Повсюду были расставлены скамьи из дорогих пород дерева, укрытые пушистыми звериными шкурами. Маленькие переносные столики ломились от изысканнейших яств и напитков. Одетые в тоги могучие рабы и полуобнаженные одалиски разносили новые блюда и кувшины с вином, прислуживали за столом и убирали остатки пищи. Кости зачастую бросали на пол, где большие мохнатые собаки, довольно урча, делили с хозяевами трапезу.

Королевская чета разместилась в самом центре портика, где колонны расступались, открывая вид на ночной Океан, прекрасный в своем грозном величии. Черная маслянистая поверхность, словно чешуя гигантского зверя, волновалась там, внизу, будто зверь играл чудовищными своими мускулами. С черно-лилового неприветливого неба хлестал, не переставая, дождь. Но громада Най-Брэнил уже которое тысячелетие невозмутимо длила свой замысловатый дрейф, и вся ярость волн с легкостью перемалывалась каменными челюстями рифов, рассыпаясь и дробясь на мириады невесомых соленых брызг.

Королевская чета являла собой образец мудрости, благородства, достоинства и величия. Монарх был высок ростом и сидел на троне прямо; ни малейшего изъяна не сыскал бы самый придирчивый взгляд в его осанке, хотя владетель Най-Брэнил был уже не молод. Если бы не удивительное долголетие жителей Островов, Конан не дал бы королю более пятидесяти. На челе его, высоком и чистом, лежала печать многих забот и многих печалей, что присуще правителю справедливому и совестливому; но несомненно было и то, что это чело человека, привыкшего превозмогать трудности и способного противостоять превратностям судьбы. Брови короля были пушисты и прямы, и было заметно, что им не свойственно сходиться грозно, ибо редки те случаи, когда монарх гневается. Из-под густых длинных ресниц лучились мягким светом большие серо-синие глаза, глубоко запавшие и обрамленные едва заметными серыми кругами, свидетельствующими о бессонных ночах, кои проводил властитель в трудах и раздумьях. Тонкий, с небольшой горбинкой хищный нос, что было свойственно коренным жителям Островов, показывал древность королевского рода. Мягкий очерк подбородка, упрямо сжатые тонкие губы, узкие скулы и немного впалые щеки — таков был портрет короля. К этому нужно было добавить великолепные длинные усы, концы коих свисали вниз, едва не доставая подбородка, и густые вьющиеся волосы, торжественно седые. В своей красной с золотом длинной тунике и роскошной голубой с серебром мантии, в высоком венце, похожем на шлем с крыльями, загнутыми назад, король словно пришел из далеких прошлых времен, когда люди были горды и равны богам.

Супруга короля выглядела моложе: это была стройная, довольно высокая женщина с небольшой тугой грудью, длинными густыми черными волосами и не столько красивым, сколько одухотворенным лицом, что делало ее прекраснее холодных прелестниц хайборийских дворцов. Нос королева имела курносый, подбородок острый и гордо поднятый, рот маленький и нежный, слегка приоткрытый, губы розовые, а скулы высокие. Лоб ее величества украшен был серебряным обручем с подвесками, а волосы убраны в гладкую прическу с прямым пробором. Глаза же у королевы были теплые, карие, с золотистыми искорками в глубине, внимательные и понимающие. Чистая же и белая матовая кожа делала королеву — по крайней мере, по понятиям Островов — истинной красавицей. Облачена королева была в зеленое, цвета майской листвы, платье с тонким золотым пояском, а на плечи, для защиты от ночной прохлады и сырости, был наброшен заколотый алмазной фибулой синий плащ, подбитый горностаями.

Мейлах, а за ним трое путешественников, почтительно приблизились к монаршей чете. Впрочем, Конан, сознавая, что здесь о его титуле никто ничего не знает, а также и то, что объявлять о нем не следует, все же держал себя с достоинством, без тени подобострастия: во-первых, потому что подобострастия не было в самой его природе, а, во-вторых, потому что и Ойсин с Ллейром вели себя весьма свободно — как-никак, а здесь они были представителями некого грозного Ордена, хотя только Ойсин знал, что это за Орден.

Однако от самого этого слова, по особенному произносимого тем же Мейлахом, веяло таинственностью и властностью, так что лица троих пришельцев невольно приобрели выражение суровости и значительности, а круглолицый Ойсин вдруг и вовсе показался воплощением суровости. Между тем, возможно, таков он и был — Конан покуда мало знал его.

— Достославные воины Ордена к его величеству! — возгласил слуга.

Трое — впереди невысокий плотный Ойсин, а за ним плечом к плечу громадного роста широкоплечие Конан и Ллейр — предстали перед владыками Най-Брэнил.

— Это, ваше величество, Ойсин, это — Ллейр, а это — Конан, — по очереди представил их Мейлах, и все трое по очереди поклонились владыке.

— Приветствую вас, месьоры, — обратился к ним король. Голос у него оказался звучный, низкий и приятный. — Меня зовут Бренн, я король Най-Брэнил. А это моя супруга, королева Ниам.

— Приветствую вас, доблестные воины, — сказала королева, и голос ее был подобен прохладному шелесту зеленой листвы под весенним ветром.

Преклонив колено, все трое, один за другим, поцеловали поданную им с изяществом руку королевы.

— Не будем сегодня говорить о том, что печалит сердце мое, — объявил король Бренн. — Ибо сегодня у нас праздник — Праздник Костров.

— Сегодня мы возжигаем священные огни, едим мед и фрукты и всякие сладости! — добавила королева Ниам. — Сегодня в полях — а некогда, очень давно, остров наш окружали поля — начинается сев. Неприхотливый вереск и нежная яблоня — вот растения этого дня. Сегодня заклинают огонь, пируют и играют свадьбы.

Отблеск факела упал на лицо Ниам, и Конан заметил, как вспыхнули счастливым светом давнего воспоминания ее глаза.

— Впрочем, если строгий устав Ордена воспрещает вам… — осторожно продолжила Ниам.

— Нет, не воспрещает, — отвечал Ойсин. — Орден борется с тьмой. Огонь — наш символ, союзник и средство.

— В таком случае мы просим наших достославных гостей сопровождать нас в эту праздничную ночь, — произнесла королева и одарила Ойсина — а может, Конана или Ллейра — в том и состояло ее женское искусство, что сего невозможно было определить с точностью, — одной из самых чарующих своих улыбок.

«Недурна, — подумал Конан, — и умеет пользоваться своим положением: на всю ночь поставила беспокойных гостей на якорь. Не всякий якорь, однако, сдержит бурю», — усмехнулся он про себя.

— С превеликою охотою, — учтиво поклонился королеве Ойсин. — Но и в эту радостную ночь зло не оставляет своих козней, понеже граница меж мирами особенно тонка; даже будучи с вами, мы не должны оставлять в небрежении нашу миссию, — и он улыбнулся в ответ не менее таинственно.

«А жрец-то не прост, — подумал Конан. — Если этот Праздник Костров похож на киммерийский — а для него как раз самое время, — то с кознями зла очень даже можно побороться, притом не без приятности».

Надо заметить, что в Праздник Костров на родине Конана свадьбы, конечно, играли, но в общем отношения между мужчинами и женщинами именно в эту ночь дозволялись весьма свободные.

Очевидно, и Ллейру было кое-что известно об этой ночи, потому что Конан, обернувшийся к нему, услышав о Празднике Костров, столкнулся со встречным взглядом Ллейра, и во взгляде этом прочел усмешку и некоторый намек не то на предвкушение чего-то запретного, но сладкого, не то на стыдливость, или на то и на другое вместе.

Ойсин же, казалось, оставался абсолютно невозмутим, словно перевидал столько Праздников Костров и еще чего иного, что ныне все это его не волновало ни в малейшей степени. Впрочем, может и действительно перевидал?..

— Позвольте мне осведомиться, когда же начнется карнавал? — обратился Ойсин к королевской чете.

— Любезный Мейлах, все ли готово? — Король переадресовал вопрос придворному.

— О, да! — с неизменной готовностью отвечал Мейлах, почтительно склоняя свою красивую голову. — Мы ожидали лишь прибытия наших гостей и королевского соизволения, ваше величество.