аа

Он продолжает поглаживать кольцо.

А нерассказанная история образует между нами непреодолимую пропасть.

* * *

У Моррис, нашей Ганди местного пошиба, уходит целых две недели на то, чтобы убедить девчонок сыграть еще раз. Еще только раз. Развлечься немного и преподать покупателям урок, о котором они никогда не узнают. Участвуют только Джен, Анита и Моррис. Каждая вносит по двадцать фунтов. Джен выбирает «Чупа‑чупс». Анита – копченую колбаску. Ей проще всего, поэтому она будет получать не десять, а восемь очков в час.

Моррис, наш вечный бунтарь, ставит на уже проверенный предмет‑победитель.

Стоя в женском туалете с мини‑сате из курицы в руке, она размышляет, на что потратит шестьдесят фунтов. Можно подарить маме на свадьбу какое‑нибудь украшение.

Отложить часть на поездку в климатический лагерь.

Угостить девчонок обедом.

Пригласить отца на ужин или еще куда‑нибудь, если, конечно, он согласится.

А Колин пусть идет лесом.

Они расходятся по кабинкам, и светловолосая Зои, которая остается ждать снаружи, говорит:

– Давайте скорее.

Наш эко‑воин времени даром не теряет: спускает форменные брюки и белые трусы и, не глядя вниз, принимается запихивать четырехдюймовое сате внутрь.

Дело это непростое. Нужно время, чтобы выделилось достаточно естественной смазки.

Одна из ее ранних надписей на стене туалета гласит: «Борись с властью».

– Поверить не могу, что меня опять на это подбили, – говорит за стенкой Джен.

С другой стороны раздается голос Аниты:

– Эй, Моррис, а ты убедилась, что курица твоя экологически чистая и не содержит химикатов?

– Ее выпускали побегать на воле? – хихикая, вторит Джен.

– Больше не выпустят, – отвечает наш доморощенный революционер.

Этот университетский хиппи, этот свободомыслящий представитель среднего класса вечно проповедует: «А вы знаете, что на птицефабриках курам отрезают клюв раскаленными щипцами, чтобы они не заклевали себя до смерти, сидя в крошечной клетке?»

Через несколько минут двери кабинок открываются, и три скучающих женских тела в форме выходят наружу.

– Я и часа не выдержу, – говорит Анита, поправляя брюки в промежности.

И не выдерживает.

Полчаса спустя она проходит, слегка прихрамывая, мимо Моррис, которая сидит на пятнадцатой кассе.

– Я – в туалет, – сообщает Анита тоном, который ясно говорит: «Больше никогда в жизни не соглашусь играть в эту дурацкую игру».

Джен на восьмой кассе дышит тяжело, но пока держится.

Наша кассирша‑нонконформист, наш юный Карл Маркс чувствует себя неважно. Она никак не может устроиться, как ни ерзает на попе. Деревянная палочка выставилась наружу примерно на дюйм и щекочет ей бедро.

Когда внутри у тебя сате из курицы, это, как минимум, отвлекает.

Уже больше часа покупатели постоянно говорят ей:

– Вы отбили не тот товар.

– Вы забыли применить скидку «три по цене двух».

– Что‑то у вас лицо раскраснелось.

Женщина с блестящими волосами, которая обращает внимание на порозовевшие щеки и сощуренные глаза Моррис, покупает свежий орегано из Израиля, с Западного берега, земли стен, войск и бульдозеров.

Через один час десять минут после начала игры супервайзер Майк спрашивает, не хочет ли Моррис поменяться перерывами с Зои.

– С удовольствием, – говорит наш вечный бунтарь.

Теперь от обеда ее отделяет всего пять минут.

Голос по внутреннему радио вызывает: «Уборщица в отдел сухих завтраков. Уборщица в отдел сухих завтраков».

Следующий покупатель, мужчина с выпяченным животом, оплачивает целую кучу шоколадных наборов – пачек с мини‑батончиками «Марс», мини‑батончиками «Сникерс», мини‑палочками «Твикс». Шоколад этот сделан из какао‑бобов с Берега Слоновой Кости, которые охраняют повстанцы и собирают дети – «шоколадные рабы».

Голос по внутреннему радио говорит: «Побалуйте своих детей – воспользуйтесь специальной скидкой на сладости “три по цене двух”».

Пока мужчина укладывает шоколад в сумку, Зои подходит к кассе, чтобы сменить Моррис, и спрашивает, как у нее дела.

– Жарко, липко и чешется, – отвечает наш университетский хиппи, наш свободомыслящий представитель среднего класса.

Вдоль полок с сухими завтраками Моррис ковыляет к служебному входу. Наш эко‑воин, наш доморощенный революционер, не отрываясь, смотрит на низ своего живота. Покрытый линолеумом пол плывет у нее перед глазами. Пол такой блестящий, что кажется, будто он мокрый. Блестящий, мокрый и скользкий. Об этом сообщает желтая пластмассовая табличка, но Моррис ее не видит.

Ее туфли со скрипом скользят по линолеуму, и она приземляется на пятую точку. Покупатели оборачиваются на шум, позабыв про свои будущие завтраки.

Все эти семенящие мимо люди с выпяченными животами и блестящими волосами даже не подозревают, что стали свидетелями посажения на кол.

Бедная девушка, шлепнувшаяся на пол на глазах у стольких людей, пытается подняться. Она дышит очень, очень, очень глубоко, как будто у нее схватки. Силится выпрямить ноги, выпрямить спину, но на глаза ей наворачиваются слезы.

Пожилая семейная пара спрашивает, не ушиблась ли она.

Бедная девушка уходит хромающей походкой, не говоря ни слова – не издавая ни звука, кроме очень, очень, очень глубоких вдохов.

Наш юный Маркс, наш Ганди местного пошиба хочет одного – как можно скорее добраться до ближайшего туалета. Мужского, женского или для инвалидов – неважно. Лишь бы там была закрывающаяся кабинка и вода в кране.

Какой‑то покупатель окликает ее, но Моррис притворяется глухой и ковыляет дальше – все быстрее и быстрее.

Нескончаемый путь до женского служебного туалета напоминает пытку. Сухие завтраки, клеи, мясные изделия, «Кухни народов мира», супервайзер Кит, спрашивающий: «Что случилось?» – все как в тумане. В себя она приходит, только когда видит, что один из туалетов пуст. Моррис заходит, хромая, в кабинку, запирает за собой дверь. Спускает сначала форменные брюки, потом испачканные трусы.

Белые трусы испачканы красным – того же оттенка, что крест святого Георгия на английском флаге. Крест святого Георгия, произведенный в Турции. Крест святого Георгия на магазинных знаменах, произведенных в Португалии. Крест святого Георгия, стекающий у нее по бедру и произведенный восемнадцатью дюймами выше коленок и несколькими дюймами ниже пупка.

Наш свободомыслящий представитель среднего класса, наше ходячее сате на палочке нащупывает у себя между ног только самый конец деревянного колышка, меньше полдюйма длиной. Ее передергивает.

Одна из ее ранних надписей на стене туалета гласит: «Ебать я хотела систему!»

Нет, совсем не это она имела в виду…

Есть только один способ вытащить сате. Моррис запускает левую руку внутрь и резко дергает. Вниз она не смотрит – только издает слабый стон, когда пальцы становятся липкими.

Следующие десять секунд она ощущает только свою левую руку и страшную боль между ног.

Потом наружу с влажным хлюпаньем выскакивает что‑то мокрое и теплое. Моррис молит Бога, чтобы это было только куриное мясо и деревянная палочка. Сате тут же отправляется в унитаз. Левая рука выглядит так, словно Моррис раздавила ею целую корзинку клубники по специальной цене.

Наша кассирша‑нонконформист.

Наш вечный бунтарь.

Наша несчастная дуреха не отрываясь смотрит на свою левую руку. Потом поле ее зрения резко сужается, тело становится холодным и невесомым, и она падает на бетонный пол.

* * *

Когда девчонки нашли ее, то чуть не высадили дверь кабинки. Но Моррис вовремя пришла в себя.

В комнате отдыха супервайзер Карен сказала:

– Ничего страшного, дорогая. У нас, у девушек, такое бывает.

Моррис отправили домой, но она поехала в больницу.

Из‑за гемофилии кровотечение никак не останавливалось.