Новое житие - покой нам только снится (СИ)

   Он мгновенно коснулся (будто молния мелькнула) щепотью пальцев правой руки Мишиного лба. Парень моментально «выключился». Его веки вмиг стали лёгкими. Лёгкость мгновенно передалась мозгу, а от него волнами обрушилась на все члены. Лишь ююбы родители не проснулись, не заявились на кухню, с лёгким ужасом подумал он. И тут же погрузился в вихрь, что, нежно обволакивая  его, вынес через какой-то коридор к ярким подсолнухам и рычащим военным машинам. Они были окрашены в темно-зелёный цвет,  имели угловатые, низко скошенные корпуса, из которых торчали длинные стволы пушек. Вдоль их строя рядком высились группами по четыре экипажи в тёмно-синих, светло-зелёных и светло-серых комбинезонах, чёрных матерчатых шлемах. На плечах у бойцов и командиров топорщились чёрные с красной каймой погоны. Миша успел обратить на это внимание и подумать, что на дворе явно лето 43-го и до конца Великой и Отечественной осталось от силы два года, как вдруг… Ирин нежный и певучий голосок молвил: «Помни меня, милый, не забывай! Помни…» На мгновение возникло, закрыв собой всё и вся её личико со смеющимися серыми глазами и ямочками на щеках, выдавшими улыбку. Он рванулся было к ней, но тяжёлый, властный голос человека с двумя просветами и тремя звёздами на погонах гаркнул: «Капитан Померанцев, а ну, не спать в строю! Совсем распустился, мать-перемать! Здесь тебе не там и не тут! Здесь тебе боевая задача, которую надо писать и слушать, а не хайлом щёлкать. Не слышу ответа? А!?!» Вместо того, чтобы призвать этого мордатого хама с выпирающим из-под комбинезона животиком, он сложил руки по швам и отчеканил: «Есть хайлом не щёлкать, а слушать и записывать боевую задачу». И вдобавок, не отнимая рук, сложенных вдоль туловища, робко спросил: «Товарищ полковник, разрешите обратиться?» «…Есть? Какой тебе есть – не заслужил ещё, чтобы есть! Есть после будете, когда врага одолеете…» «Так точно, товарищ полковник». «…Ну что там у вас, капитан, обращайтесь», - сменило начальство гнев на милость. «Карандаш разрешите поднять… обронил…»

  Ему, наконец, позволили это сделать под тихие, незлобные  смешки. Он пробежал глазами по раскрытому, заткнутому за целлулоидный отворот планшета, полевому блокноту, в который, оказывается, регулярно записывал этим химическим обрубком много чего. Как-то, расход топлива и боеприпасов, учёт Н/З, итоги текущего ремонта, износ маслофильтров, состояние ленивцев коленного вала и фрикциона, которым почему-то интересовался чаще, чем всем остальным. Но под сегодняшним, крупно и размашисто написанным числом напротив «боевой задачи» значилось, что – «Пройти 50 км до дер. Михайловка, занять круговую оборону, использовать рельеф местности и естественные укрытия, задержать продвижение танковых колонн с мотопехотой противника. Позывные:  «30»-«40»…

Часть первая. Операция «Цитадель».

…Цвигуна накрыли плащ-палаткой. Он неспешно набросил на голову капюшон и туго стянул его тесёмками. Кивнул в знак благодарности сопровождающим его лицам, что так же шуршали плащ-палатками. Взводный, невысокий лейтенант, перекрестил его в напутствие.  Он, по всей видимости, не раз провожал группы СМЕРШа, так как действия его были неторопливы  и спокойны. Выверены, как говорится, до мелочей. Уполномоченный СМЕРШа Центрального фронта в звании полковника, что был для легенды облачён в мятую форму капитана, артиллерийского наблюдателя, с соответствующими документами и соответствующей внешности (для вящей правдоподобности оброс трёхдневной щетиной), лишь усмехнулся и кивнул. Партия и сам товарищ Сталин давно выказывали почтение к православной и мусульманской церкви, поощряли чувства верующих, открывая храмы, упраздненные при политике военного коммунизма. Провожая сыновей на войну, многие отцы да матери уже не таясь, вешали им на грудь фамильные крестики на фамильных же цепочках. А то и вовсе крестили их, в большинстве своём членов ВЛКСМ, в местных церквях. Такое вот…

-   Что ж, как говорится, с Богом, - уполномоченный подумал и сам осенил свою грудь, блеснувшую алой и белой эмалью ордена Красной Звезды. Он ещё раз сверился с окулярами стереотрубы, что была обложена за бруствером мешками с песком и замаскирована ветками так, будто была рогатым кустом: - Поползёте строго на юг. Никаких отклонений, слышите?

-   Так точно, слышу, - качнул головой Цвигун, едва не сказав «товарищ капитан».

-    Вот и славно. Дальше за тремя кочками, метрах в ста от ничейки начнутся минные поля. Наши, само собой разумеется. Проход для вас очищен. Строго между двумя кочками, одна – слева от вас, другая – справа. Та, что слева, будет помечена камушком. Вы поняли?

-   Так точно, понял.

-   Вот и славно. Замечательно, я хочу сказать. Ползите…

   Цвигун, проведя по нему взглядом, схватился руками за жерди бруствера. Его толкнуло наружу, как пробку из бутылки -  это подсобил взводный. Ныряя носом в поросшую быльём курскую землю, озаряемый магниевыми вспышками оранжевых да зелёных сигнальных патронов, он пополз от первой линии «передка», называемого в документах и прочих картах «первым эшелоном обороны», к смутно чернеющим вдали проволочным заграждениям. Рассвет ещё даже не занимался. Небо и всё вокруг было налито густым, чёрно-лиловым.   Будто тушь развели вокруг и окрасили холмы да равнину с высокой сине-серой травой и пятнавшими её круглыми, безобразными воронками, запорошенными с краю бурой, горелой землёй. И с нашей и с германской стороны поминутно взлетали огненные шнуры разноцветных сигнальных ракет. Или повисали в чернильном воздухе с точками звёзд абажуры осветительных бомб или снарядов. От этого изрытая и покорёженная, благодатная земля становилась похожа на жерло вулкана.

   …Он полз, ловя носом быльё и вдыхая ароматы свежей земли. Какие-то жуки, букашки и кузнечики суетились в траве. Из высоких стеблей иногда, стремглав вылетали птицы. Сложив крылья, они с клёкотом вырывались в тёмное небо. Пару раз в этом направлении неслась огненная мишура трассирующих пуль. Но обошлось. Он помнил, как пробираясь по траншеям, они видели непривычную для ночного часа суету. Бойцы, в зелёных шлемах, покрытых мучнисто-жёлтой пылью, с такими же припорошенными лицами, сжимая оружие, перемещались в разных направлениях. Их тихо подгоняли сержанты и старшины. На батареях ПТО, вкопанных в землю в промежуточных полосах, шло своё оживление. Там чистили каналы 45-мм и 76,2-мм пушек, проверяли затворы и откатники, сверялись с дальномерами. В танках поддержки, что были вкопаны по самую башню в тех же полосах, укрытых от вражьего глаза маскировочной сетью с пришитыми ветками и пучками травы, опускались и поднимались жерла пушек. Внутри неслышно переговаривались. Самое главное, почти не работала связь. Телефонисты плотными кучками сидели с телефонными аппаратами и катушками. Они напряжённо курили, осторожно скрывая огоньки самокруток.

    А с германской стороны урчали моторы. Где-то со стороны высот. Судя по всему, это были бронетранспортёры «ганномаг» или инженерно-сапёрные машины на шасси таковых. Время от времени открывала огонь полевая артиллерия калибра 75-мм, 50-мм или 82-мм миномёты. Тогда первый эшелон заволакивало взрывами дымовых шашек. Враг явно готовил наступление или активную разведку перед таковым. «Нашли, когда в тыл засылать. Другого времени, спрашивается, не отыскалось? – веселил он себя такими мыслями, работая локтями и коленями. – Вот сейчас как вдарят за милую душу, и поминай, Господи, раба твоего, Василия, по отцу Ивановича, может крещёного, бывшего беспризорника и уголовника, выпущенного по приказу Верховного главнокомандующего из мест заключения искупать вину кровью. Оборвавшего тем самым все или почти все ниточки с миром уркаганов.  Участвовавшего с августа 1942-го по февраль 1943-го в битве за Сталинград, кавалера ордена Славы, командира отделения, неженатого, но имеющего сильную сердечную привязанность к красе-девице по имени Люба. Любанька, Любаша… Любовь, занчит. Вера и Надежда… Всё оттуда идёт… брысь отседова, птичка! А то тут скоро такое может начаться, что не приведи…»