Запретный город Готхэн (ЛП)

чтобы вы умерли один, посреди гор.

— Но почему? — Конан никогда не был так изумлен.

— Они собираются в Готхэн. — Инольда, которого мы искали, вовсе не

существовало. Это ложь, которую они придумали, чтобы ввести вас в

заблуждение.

— Почему именно в Готхэн? — спросил Конан.

Но глаза Унгарфа уже застил туман смерти. В смертельных конвульсиях он

безвольно обвис в руках Конана, затем кровь хлынула из его рта и кешанец умер.

Конан встал, механически отряхивая руки. Невозмутимый, как те пустыни,

по которым он бродил, варвар не был готов показывать свои чувства. И теперь

киммериец принялся собирать и складывать могилу из камней, так чтобы волки и

шакалы не разодрали тело. Унгарф был его спутником во многих путешествиях,

будучи скорее другом, чем слугой. Киммериец встретил его много лет назад, когда

судьба заставила киммерийца оставить свою страну.

Воздвигнув последний валун, Конан взобрался в седло и, не оглядываясь,

направился на запад. Он был один в дикой стране, без пищи и нужного инвентаря.

Судьба дала ему лошадь и оружие, а годы блужданий в разных концах света дали

ему опыт и познакомили с этой чужой страной так, как никогда не познакомился

бы с ней ни один человек с запада, северянин мог выжить, пройдя через горы и

добраться до цивилизованных мест.

Но такая возможность даже не приходила в его мысли. Его понятия о долге и

расплате были настолько же прямолинейными и примитивными, как и у всех

варваров, с которым он был связан кровью. Унгарф был его другом, и он был убит,

служа ему. За кровь надо расплачиваться кровью. Все это было для Конана таким

же ясным, как голод был очевидным чувством для серого волка. Киммериец

абсолютно не знал, почему убийцы последовали в направлении Запретного города

Готхэна, но его это не заботило. Его задача состояла в том, чтобы теперь

преследовать их повсюду, а если придется, то до самых врат преисподней, и

получить полную компенсацию за пролитую ими кровь. Мысль о другом решении

даже не приходила варвару в голову.

На землю опустилась темнота и появилась звезды, но Конан не замедлил

темпа, ведь даже в свете звезд было не трудно обнаружить следы в высокой траве.

Гирканский конь оказался очень крепким и молодым скакуном. Воин был уверен,

что догонит их туранских низкорослых лошадок, несмотря на их преимущество,

на старте.

37

Тем не менее, через несколько часов, северянин пришел к выводу, что

туранцы тоже должны были мчаться вперед всю ночь. По-видимому, они

намеревались оставить между ними и Конаном такое расстояние, которое он бы

ни в коем случае не смог преодолеть, догоняя их пешком. Но почему такую

тревогу вызвала у них мысль, что киммериец мог узнать об их истинной цели?

Под влиянием внезапной мысли, его лицо потемнело, после чего северянин

еще быстрее погнал своего скакуна. Инстинктивно, его рука ощупывала рукоять

широкого меча, свисающего с высокого седла.

Киммериец нашел взглядом белую вершину горы Эрлика, что маячила в

свете звезд, а затем перевел взгляд в сторону, где, как он знал, лежал Готхэн. Был

он там когда-то и сам, едва не утратив свою жизнь, когда сражался с тамошними

жрецами.

Было уже около полуночи, когда варвар увидел огонь на заросшем плотными

деревьями берегу ручья. С первого взгляда он понял, что это не был отряд людей,

преследуемых им. Костров было слишком много. Это была орда черных иргизов,

блуждавшая за пределами земель принадлежавших им, которые лежали дальше на

юге. Лагерь стоял прямо на дороге в Готхэн, и Конан подумал о том, хватило ли

туранцам здравого смысла, чтобы избежать их. Эти дикие люди ненавидели

чужаков. Он сам, когда был в Готхэн, переоделся, замаскировавшись под местного

жителя.

Переправившись через ручей подальше от лагеря, Конан подошел, укрываясь

в деревьях, так близко, пока не смог увидеть в свете костров размытые силуэты

всадников на лошадях. Кроме этого киммериец увидел и три белых палатки

туранцев, что стояли в центре, окруженные серыми войлочными юртами. Варвар

тихо выругался: если черные иргизы убили пришельцев и забрали себе их

собственность, это означало бы конец его мести. Он подошел еще ближе.

Выдал его чуткий, похожий на волка пес. Его бешеный лай привел к тому,

что люди выскочили из палаток, а туча конных охранников бросилась в его

сторону, натягивая луки.

Конан желавший менее всего чтобы его засыпали стрелами во время побега,

также выпрыгнул из кустов и оказался посреди всадников, прежде чем те

полностью осознали это, молча сеча налево и направо своим могучим мечом,

полученным от уркманского воина. Вокруг него свистели лезвия, но противники

были слишком удивлены. Варвар почувствовал, как лезвие его оружия

сталкивается со сталью, режет её и разрубает чей-то череп, а через мгновение

киммериец уже прорвался сквозь кордон кочевников и поскакал в темноту, слыша

за спиной вой сбитых с толку преследователей.

Крик знакомого голоса, поднявшийся над общим гулом, проинформировал

его, что, по крайней мере, Вормонд остался жив. Северянин оглянулся и в свете

костра увидел бежавшую высокую фигуру. Это они! Мощно сложенное тело

Брагхана. Огонь блеснул на стальном лезвии в его руке. Туранец был вооружен, а

это означало, что они не являлись заключенными, хотя причину такой

сдержанности со стороны диких иргизов, даже богатые знания северянина об этих

людях не смогли объяснить.

За Конаном гнались не долго; спрятавшись в кустах, он слышал, как дикие

иргизы гортанно переговаривались между собой, возвращаясь в лагерь. Этот

отряд не будет иметь покоя всю эту ночь. Люди с обнаженной сталью в руках

будут кружить около лагеря до рассвета. Подкрасться же снова и быть в

непосредственной близости от туранцев на расстояние выстрела будет трудной

задачей. Но теперь, кроме того, как убить их, северянин хотел выяснить, что, же

так влекло предателей в Готхэн.

38

Бессознательно киммериец сжал руку на рукояти меча, вырезанной в форме

ястребиной головы. Потом воин повернул лошадь обратно на восток и поскакал

прочь с быстротой, на которую только смог принудить свое измученное животное.

Перед рассветом варвар обнаружил то, что и надеялся здесь отыскать — второй

лагерь, примерно в десяти милях от места, где покоился Унгарф. Гаснущие костры

освещали одну небольшую палатку и лежащие на земле, завернутые в плащи

десятки мужских фигур.

Конан не стал подходить слишком близко; всюду, где только он мог видеть,

были различимы движущиеся силуэты стреноженных лошадей, а также людей,

обходивших лагерь, и, подъехав к зарослям деревьями, киммериец просто

спешился и расседлал лошадь. Его конь начал жадно щипать свежую траву, а

Конан сел со скрещенными ногами, прислонившись к стволу дерева и положив

лук на колени. Киммериец сидел неподвижно, как статуя, преисполненный

терпения, как вечные горы, на которых он был рожден.

3

Восход едва прояснился следами серости в темном небе, когда лагерь,

обозреваемый Конаном, оживился. Тлеющие кострища вновь полыхали пламенем,

а в воздухе поплыл запах жареной баранины. Жилистые мужчины в шапках из

меха и кожаных куртках вертелись возле лошадей или присаживались у костра,

выхватывая пальцами самые вкусные кусочки. У них не было с собой женщин, и

только очень скупая поклажа. То, что они выехали в путь без припасов и тюков,

означало только одну вещь. Это были грабители-уркманы.

Еще до того, как взошло солнце, они начал седлать лошадей, надевать

доспехи и оружие. Конан выбрал этот момент, чтобы появиться перед ними,

медленно двигаясь в их сторону.