Скитальцы Гора (ЛП)

Аккуратно высвободив свёрток ткани изо рта Ины, я повернул её на бок и вернул обе полосы на место, подсунув под шнур на животе и на спине. Естественно, что оба лоскута совершенно ничего не прикрыли, сразу свесившись на песок. Я даже залюбовался её обнажёнными ягодицами и бёдрами, перечёркнутыми шнуром животом и талией, а также увлекательно, изумительно, восхитительно извилистой линией от головы до ног обрисовавшей её, лежащее на боку тело.

Краем глаза я заметил, что солдат принёс Лабению заказанную им миску воды и мешочек соли. Были при нём и несколько, невесть где найденные ветки. Лабений поставил миску и мешочек рядом с собой, и принялся аккуратно обдирать кору с веток, причём делал это одними пальцами.

Снова повернув Ину на спину, я встретился с её взглядом, в котором трудно было не прочитать, как отчаянно ей требовалось выговориться. Осмотревшись, я пришёл к выводу, что вряд ли кто-то озабочен слежкой за нами. Лабений полностью отдался своему делу, независимо от того, чем это могло бы быть. Солдаты, в большинстве своём дремали кто где, а поблизости вообще никого не было.

Наклонившись над женщиной, я поднёс ухо к самым её губам.

— Я — рабыня, — испуганно прошептала она.

Это был еле слышимый шёпот, почти выдох, пощекотавший моё ухо, но я вряд ли бы с чем смог спутать её слова.

— Ты — свободная женщина, — тихонько напомнил я ей.

— Нет, — шепнула Ина. — Я — рабыня. Я знаю, что я — рабыня. О-о, мои ощущения!

— Лабений знает, кто Ты, — предупредил я её.

— Тогда, — всхлипнула пленница, — это означает кол для меня!

— Нет, — успокоил её я. — Об этом знаю только я. Для всех остальных, он считает тебя немой ренсоводкой. И он не собирается поднимать этот вопрос.

— Но почему? — удивилась она.

— Уверен, у него есть на то свои собственные причины, — сказал я. — Кроме того, Ты не его, чтобы он мог претендовать на что-либо.

— Чья же я тогда? — поинтересовалась Ина.

— Моя, — ответил я.

— Ваша? — переспросила она.

— Да. — Ты являешься моей пленницей.

— Получается, что эти отношения, — заметила женщина, с любопытством глядя на меня, — ужасно серьёзны.

— В среде воинов и мужчин чести — да, — заверил её я.

— Значит, я действительно ваша, и Вы можете сделать со мной всё, что вам понравится, — наконец, поняла она. — Но кроме вас никто.

— В данной ситуации, как по закону, так и по факту, — признал я, но заметив её облегчённый вздох, поспешил предупредить: — Но, на твоём месте, лично я соблюдал бы осторожность. Не хотелось бы, чтобы один из присутствующих здесь его мужчин, в отместку за товарищей перерезал бы тебе горло.

Ина понимающе кивнула.

— Итак, кто Ты? — спросил я.

— Немая девка ренсоводка, — шёпотом ответила она.

— И превосходная шлюха общего пользования, — улыбнулся я.

— Увы, мой статус уже не столь высок, как у простой шлюхи, которую может использовать любой, — прошептала женщина. — Я — всего лишь рабыня.

Леди Ина — рабыня.

— Ты — свободная женщина, — напомнил я.

— Пусть так, только используйте меня, — попросила она, — без оглядки на это.

— Леди Ина, свободная женщина, просит использовать её? — уточнил я.

— Да, — ответила она, — Леди Ина, свободная женщина, просит использовать её, и сделать это так, как если бы она на самом деле была рабыней.

Откинув в сторону переднюю рабскую полосу, под её стоны и стенания, я выполнил её просьбу. Её реакция, даже притом, что она всё ещё оставалась свободной женщиной, позволяла предположить, что со временем она могла бы превратиться в превосходную и даже в великолепную рабыню.

Один раз, в промежутке между использованиями своей пленницы, я оглянулся назад и посмотрел на Лабения. Тот сидел, поставив на колени перед собой миску воды, и размешивал в ней соль, зачем-то превращая её в морскую воду. Потом он погрузил руки в полученный раствор. Две из принесённых ему веток уже были ошкурены. Признаться меня печалило, что такой сильный человек лишился разума.

Ина смотрела на меня с благодарностью и любопытством.

— Ты должна отдохнуть, — сказал я своей пленнице.

Само собой, отдохнуть следовало и мне самому, всё же впереди нас ожидал тяжёлый ночной переход, во время которого следовало быть внимательным и постоянно быть настороже.

— Когда мы выходим? — шёпотом спросила Ина.

— Через несколько анов, — ответил я. — Тебя я разбужу незадолго до выхода, чтобы успеть нанести пятна болотной грязи на твои лицо и тело.

Поймав удивлённый взгляд женщина, я объяснил:

— Это для маскировки.

— Вы можете делать с ними всё, что Вы пожелаете, — заверила меня Ина, — ведь это лицо и тело рабыни.

Затем я повернул пленницу на бок, скрестил её лодыжки и, подтянув их к запястьям, привязал свободным концом верёвки к последним.

В её отчаянном взгляде, обращённом ко мне, я снова прочитал необоримое желание говорить. Пришлось снова сгибаться над ней.

— Рабские полосы! — прошептала она.

— Уверен, что если Ты постараешься немного, — усмехнулся я, — Ты найдёшь способ поправить их.

Женщина лишь укоризненно взглянула на меня через левое плечо. Я же обратил внимание на то, чем занимался Лабений. Офицер уже вытащил руки из приготовленного им рассола и занимался обдиранием коры со следующей ветки.

Недоумённо пожав плечами, я оглянулся на Ину и увидел, что она, наконец-то, решив вставшую перед ней задачу, с трудом смогла встать на колени. Уже через мгновение обе полосы сами заняли приличное для них положение. Женщине осталось только прижать их ногами и снова завалиться на песок, что она и сделала. Передняя полоса теперь оказалась на нужном месте, между её поднятыми вверх коленями. Снова наградив меня укоризненным взглядом, пленница закрыла глаза. Интересно, она что, решила, что я должен был помочь ей в этом? В конце концов, сделать это потребовал не я, а её собственная скромность. К тому же, ни один нормальный мужчина не захочет создавать столь неудобный для себя прецедент, потом ведь придётся каждый раз оказывать ей помощь в подобных мелочах. Конечно, можно разок поправить на девушке рабские полосы, если Вы готовитесь продемонстрировать свою собственность друзьям или кому-либо ещё, но постоянно же.

Понятно, что даже рабыням свойственно проявлять некоторую скромность, например, не желая быть посланной на рынок за покупками нагишом, даже притом, что они не наделены правом на одежду, и, кстати, некоторые рабовладельцы, склонные весьма строго интерпретировать высказывание, что «Скромность, не подобает рабыне», им эту одежду и не разрешают. Однако большинство мужчин, трактуют данное высказывание более широко, как посыл к тому, что строгие ограничения могут быть наложены в случае желания хозяина рабыни, а не к тому, что невольница должна постоянно ходить в чём мать родила, независимо от того, что ему самому нравится или хочется позволить ей некоторую скромность. Например, подобный подход даёт им больше власти над ней, добавляя дополнительный аспект, который можно использовать в качестве наказания, ведь они могут всякий раз, когда пожелают отказывать своей рабыне в праве на одежду. Высказывание «Скромность не подобает рабыне», кстати, обычно упоминается в некоторых особых случаях, как, например, если девушка могла не сдержаться, будучи раздета для её первой продажи, или, скажем, переусердствовать выступая голой перед деловыми знакомыми её владельца и отвлечь их этим от важных переговоров. Кроме того, если рассматривать данное высказывание строго, исключая любую другую интерпретацию, то уже с юридической точки зрения может возникнуть определённая коллизия, могущая привести к несовместимости с абсолютным правом собственности владельца над своей рабыней. В конце концов, если бы он не мог бы разрешить ей скромность, если того желал, например, позволив ей рабскую тунику, то его власть над ней уже не была бы абсолютной. Та же самая власть, конечно, разрешает ему сохранять свою собственность голой, если он того желает. Короче говоря, в общем и целом, она принадлежит ему полностью.