Могильщик. Черные перчатки (СИ)

— Да! — крикнула Свиша. — Он твой сын! Но тебе нет до этого никакого дела! Ты бросил меня беременную в канун Йоля, потому что соскучился по дороге и могильникам! Потому что ты — могильщик, а не человек! Ты оставил меня, даже не задумываясь о том, что я могу носить твоего ребёнка!

— Если бы я знал… — начал Велион, но сразу же замолчал. Он не мог произнести эти слова. Потому что знал, что это ложь. Он бы ушёл. Может быть, позже, через год или два, но ушёл бы. Его бы не остановило ничто.

— Было бы ещё хуже, — произнесла Свиша, в её голосе слышалась горькая насмешка. — Но хуже может стать теперь. Если ты не справишься, они заставят сделать это его.

— Я справлюсь! — горячо сказал тотенграбер. — Справлюсь. Потому что если это мой сын, то я должен защитить его. Я знаю, что не имею на него никакого права, я знаю, что я чужой ему. Но хотя бы это я могу сделать.

Свиша долго молчала. Велион пытался заглянуть ей в лицо, но не мог — мешал низко сдвинутый капюшон из серой мешковины. Серая тень молча зависла над могильщиком, и он чувствовал запах смерти, ещё отчётливей, чем в могильниках.

— Ты просто обязан справиться, — произнесла наконец Свиша. — Потому что если ты не справишься… и, не дай бог, выживешь… ты пожалеешь об этом.

Тихо скрипнула половица, лицо могильщика обдал холодный порыв ветра. Тень исчезла.

Велион тяжело выдохнул, сел на кровати. Его трясло, во рту пересохло, по телу наоборот струился холодный пот. Это не было сном. Та встреча в доме Свиши не была пьяным бредом, хотя он так хотел верить в это.

Синяки на плече говорили об этом лучше, чем воспоминания, обрывками вертящиеся в затуманенной голове.

Плащ на плечи поверх вязаной кофты, на голову широкополую утеплённую шляпу, шею замотать шарфом — на улице уже холодно. Меч в ножны, ножны на пояс, пояс затянуть покрепче. Еду — свежий хлеб, сухари, копчёный окорок, сушёные овощи и две бутылки самогона — в рюкзак, рюкзак за плечи. На ноги, уже замотанные тёплыми портянками, новые сапоги — старые, как оказалось, чинить смысла уже просто не было. Вот и все сборы. Осталось только натянуть на ладони чёрные перчатки, но это после, когда городские ворота останутся за спиной.

Квален стоял рядом, угрюмо глядя на короткие сборы могильщика. Наверное, жалел, что не может идти с ним. А может, прощался со старым знакомым.

— Ладно, — произнёс Велион, стараясь сделать голос бодрым. — Я, пожалуй, пойду.

— Давай, — кивнул Квален. — Сильно не спеши, сегодня только тридцатое.

— Дойду, как получится. Если разыграется буря, могу потерять время.

— Может, проводить тебя до городских ворот?

— Обойдусь. Давай, удачи. Не пей слишком много.

— Иди на хер.

Велион обнял Квалена и, похлопав его по спине, вышел за дверь.

Он не знал, что видит мага в последний раз. Не знал, что первого декабря Квален, едва отошедший от запоя, попробует снять проклятья с кольца, купленного одиннадцать лет назад у молодого черноволосого могильщика. Это кольцо маг отбросил как безнадёжное ещё тогда. Слишком сильно тряслись у него руки, когда он выполнял магические пассы, слишком сильным и неустойчивым было проклятье. Но его это не остановило.

Мага нашли через две недели могильщики, пришедшие продать проклятые вещи, он лежал у своего рабочего стола. Никто так и не выяснил, пытался он спасти себя или умер, не приходя в сознание. Вызванный лекарь заявил, что, скорее всего, Квален в сознание не приходил. Или просто лежал и истекал кровью, хлещущей из изуродованной руки, даже не пытаясь помочь себе. Но в этом случае это был на редкость изощрённый способ самоубийства, сказал лекарь, уходя.

Холодно… Очень холодно. Промозглый ветер пробирал до костей, от чего ломящие, как от холодной воды, зубы начинали стучать так, что, казалось, сейчас разобьются друг о друга. Если, конечно, не выпадут раньше, вымороженные из дёсен.

Пошёл дождь.

Кажется, всё это уже было? Два года назад, когда он шёл в Имп. Нет, разница всё же была. У него был полный желудок, а в сапогах было сухо. Хотя чувство обречённости было то же. Пожалуй, даже сильнее. Но это снова ничего не меняло.

Сегодня одиннадцатое ноября, а могильщик так и не добрался до Шавлонского пустыря, но он исправит это сегодня. Два дня он потерял из-за бури, весьма странной для начала ноября. Ливень шёл, не прекращая, ветер дул резкими порывами, гремел гром, хотя молний не было. В трактире, где могильщик останавливался на эти два дня, в полголоса бормотали о проклятье Илленсии. Велион слушал внимательно, но ничего так и не выяснил, узнал только, что здесь в Илленсию верила большая часть населения, в то время как в других районах королевства единицы. Наверное, сказывалась близость с проклятой столицей довоенной Империи.

Ещё день Велион потерял из-за сезонных облав на разбойников, разбредающихся на зимовку. Пришлось весь вечер, следующий день и следующую ночь отсиживаться в полуразрушенном сарае, опасаясь даже разжечь огонь — солдаты били всех бродяг без разбору. Его могли заколоть копьём ещё до того, как он покажет перчатки, такое однажды чуть не случилось. К счастью, резня, устроенная могильщикам в королевстве, здесь прекратилась быстро, ещё в прошлом году.

Когда могильщика чуть не убил патруль, он понял, что большая часть из повешенных разбойников — обычные бродяги, и задумался о том, от кого же Гризбунг приказал очищать осенние дороги: от разбойников или просто нищих, зимой стягивающихся к городам и дохнущих там, как мухи. Тела нищих практически не убирали, в лучшем случае сваливали в канавы, а по весне они начинали гнить, притягивая мух и крыс. А где мухи и крысы, там и до эпидемии недалеко.

На рассвете, едва двинувшись в путь, Велион всё-таки наткнулся на конный разъезд, но толи солдаты были слишком уставшими, толи уже заработали свои награды, в общем, перед тем, как напасть, у могильщика спросили, кто таков. Тотенграбер поднял руки, показывая перчатки, и солдаты уехали, сплёвывая в его сторону, отводя глаза и тыча пальцами, сложенными козой, чуть ему не в лицо. Один даже слез с коня и помочился в его сторону — всем известно, что соль отпугивает призраков и снимает проклятья.

Но Велион всё-таки должен был добраться до Шавлонской пустоши в срок. Осталось только свернуть с новой дороги и пройти по прямой три мили. Дорогу могильщик помнил прекрасно… да и как её забудешь. Но это будет только завтра, сегодня лучше переночевать около поворота.

Здесь нет трактиров, постоялых дворов, даже кособоких сараев, построенных специально для того, чтобы там ночевали путники. Их можно было встретить раньше, но только не рядом с Шавлонским пустырём. Путники обычно планировали своё путешествие так, чтобы не ночевать рядом с этим проклятым местом. А если ночь и застигала их у поворота на пустошь, то многие предпочитали продолжать своё путь даже ночью. Хоть в ночь, хоть в бурю, больной и старый, раненый и охромевший — никто и не под каким намёком не останавливался заночевать рядом с поворотом на Шавлонский пустырь. Даже разбойники не хоронились здесь от облав, хотя укрытие было просто превосходным — солдаты сюда тоже предпочитали не соваться.

Велион мерил дорогу широким шагом и вспоминал У" ри и К" ле. Больше, конечно, У" ри. Миг любви и радости. Он тосковал, тосковал очень сильно, так, будто разлука с ней заставила его любовь только разгореться. Со Свишей всё было по-другому. Нет, он не забыл о ней, но о своих чувствах к ней забыл очень быстро. Эта частичка тепла и ласки была не для него. Сейчас ему казалось, что с У" ри всё было бы по-другому… Но жизнь распорядилась так, что это опять был лишь миг. Но этот миг он вспоминал каждый день, и будет вспоминать ещё очень долго…

А может, и не долго, если его жизнь закончится завтра или через три дня.

Могильщик брёл по дороге и вспоминал Имп и Элаги. Миг теплоты и ласки перед кошмаром. Та же погода, то же настроение. Вот-вот мелкий холодный дождь смениться снегом, вот-вот осень этого года уйдёт, давая дорогу зиме, и всё замрёт до следующей весны. Могильники будут стоять, засыпанные снегом, и лишь горстки совершенно отчаявшихся тотенграберов будут лезть в них на лыжах, надеясь наткнуться под снегом на что-то ценное, а не на проклятье или клубок змей.