Сила двух начал (СИ)

— Вы только что нарушили правило Надзора, и будете наказаны,— проинформировал Мэри один из Пожирателей.

— Что же меня ждет?— с легким интересом и улыбкой спросила волшебница.

— За попытку сбежать ты лишаешься волшебной палочки, медальона и подвергнешься пытке,— раздался холодный голос Волан-де-Морта, что стер с лица Мэри улыбку – теперь оно было сосредоточием злости.

— Попытку сбежать?— переспросила она зло,— я не пленница и не признаю те дурацкие правила, что ты придумал, чтобы унизить меня.

— Тебе же хуже,— пожал плечами Волан-де-Морт,— а вообще-то, это наказание ты заслужила.

— Тем, что отказала тебе? Что, пленницы перевелись?

— Нет, но неподчинение должно быть наказуемо.

— Так же, как и самоуправство,— отрезала Мэри, глядя злым взглядом на Волан-де-Морта, что подошел к ней,— ты бесишься лишь потому, что привык к моей покорности. Но сейчас тебе меня не достать.

Волан-де-Морт, яростно оскалившись, замахнулся для пощечины, но тут же, шипя, отдернул руку. Зато Мэри торжествовала.

— Что ж, тебе же будет хуже,— прошипел он, замахиваясь волшебной палочкой,— сейчас ты узнаешь, что любая защита может сдать.

Мэри, чувствуя в груди холодок ужаса, видела восемь заклинаний, мчащихся в нее – незнакомые ей черные стрелы-молнии. Вот они коснулись ее защиты... и та тут же рухнула, дав новым заклятиям возможность достать Мэри. Безвольно упав на пол лицом вниз, волшебница ощутила, как чья-то грубая рука выхватила у нее волшебную палочку и сорвала с ее шеи медальон. Теперь она беззащитна... Что же это за заклинание?

— Это заклинание – Аура смерти,— произнес Волан-де-Морт, словно отвечая на ее немой вопрос,— очень мощное, оно способно начисто смести твою защиту. Так что все будет так, как я хочу, Мэри. Не хочешь извиниться?

Почувствовав, что вновь может двигаться, Мэри встала на ноги, с презрением ответив:

— Не хочу. Можешь и дальше чинить свой произвол – извинений моих ты не услышишь.

Глаза Волан-де-Морта в бешенстве блеснули – и вот все тело волшебницы горит как в огне под действием Пыточного проклятия, и она кричит, так сильно, как может, и вопли ее отдаются от стен эхом. Боль проходит волнами по телу, чувство пространства и времени теряется совершенно... Неизвестно, сколько Волан-де-Морт наслаждался ее мучениями, но в какой-то момент Мэри ощутила, что боль ушла, и смогла с трудом сесть, гадая, что же еще он задумал.

— А сейчас я докажу тебе еще раз, что твои желания ничего не значат,— произнес Волан-де-Морт, пронзая Мэри, что вновь была на ногах, горящим безумным огнем взглядом,— особенно если противоречат моим. Ты обрекла себя на страдание, отказав мне сегодня в близости, и теперь не жди пощады – экзекуция будет долгой и мучительной, до тех пор, пока ты не потеряешь сознание от боли.

Мэри, зная, что не сможет помешать Волан-де-Морту, в отчаянии начала отступать к окну, а маг не торопясь приближался к ней. Вот спина ее упирается в оконное стекло, Волан-де-Морт от нее в двух шагах... Волшебница, размахнувшись, попыталась отвесить ему пощечину, но он перехватил ее руку, больно скрутив – и она оказалась в железных объятиях Волан-де-Морта, что жадно шарил по всему ее телу, терзая его чересчур грубыми ласками. Перехватив Мэри за талию, он швырнул ее на кровать, тут же навалившись сверху – волшебница почувствовала, как грубые руки сдирают с нее одежду, разрывая в клочья от безумного нетерпения, как снуют по ее обнаженному телу, сжимая груди, с силой проникая длинными пальцами в ее лоно... Она пытается сопротивляться, бьется и извивается в отчаянии под Волан-де-Мортом, мешая ему слиться с ней в единое целое, бьет его руками по лицу. Но он, орудуя грубыми руками, заставляет Мэри широко развести согнутые в коленях ноги в стороны, и, с силой навалившись на нее, прижимает к кровати всем своим телом, не давая ей дергаться и сопротивляться. Одна его рука стальными оковами сцепляет запястья рук Мэри над ее головой, делая волшебницу совершенно беззащитной, другая переходит от одной ее груди ко второй, дергает и перекатывает соски, что уже саднят от столь грубых ласк... И тут Мэри ощущает, как Волан-де-Морт одним резким движением поясницы сливается с ней до конца в единое целое, причиняя такую острую боль, что она надрывно кричит, не в силах сдержаться – и чувствует, как лоно ее сочит кровью, растянутое до опасного предела, не подготовленное к такому грубому натиску... Но крики Мэри, похоже, еще больше возбуждают Волан-де-Морта – он, ускоряя ритм, с крайней жестокостью, которой она ранее от него не ведала, насилует ее. Она дико кричит от безысходности и мучительной боли, молит о пощаде, даже не надеясь на нее, и слезы унижения катятся по ее щекам – ведь все это видят Пожиратели смерти, что-то одобрительно выкрикивая. А Волан-де-Морт все больше и больше приносит боли волшебнице, с предельной, бешеной скоростью соединяясь с ней до опасного конца в единое целое, он стонет от наслаждения, и его стоны смешиваются с воплями и рыданиями Мэри, в которых звучат и мольба, и проклятья, в одну ужасающую какофонию. Кажется, эта чудовищно безумная пытка длится вечность и не закончится никогда... Но вот последний стон страсти и блаженства Волан-де-Морта – и волшебница чувствует его грубый поцелуй, что приводит ее, совершенно обессиленную, и почти ушедшую в блаженную бессознательность, в себя.

— Все было бы иначе, если бы ты согласилась – тогда кричала бы не от боли, а от наслаждения,— произносит Волан-де-Морт с жуткой усмешкой, сжимая своими жестокими пальцами груди волшебницы.

Она не смогла даже стон издать – так обессилела, не говоря уж о каком-то сопротивлении. Теперь одно лишь желание билось в ее изнеможенном мозгу – только бы Волан-де-Морт ее оставил, наконец, в покое... Только бы больше не стал насиловать ее... сейчас ей отдых требовался, как никогда. Но он продолжает грубо ласкать ее, его рука вновь меж ее по-прежнему широко раздвинутых ног, и его жестокие пальцы буквально раздирают ее и без того истерзанное лоно, охваченное запредельной болью и истекающее кровью, стремясь войти в нее как можно дальше. От всего этого Мэри, уже не способная кричать, проваливается в бездну бессознательности, ища спасения там...

... Она выныривает из темного колодца, понимая, что вновь чьи-то руки касаются ее обнаженного тела, но на этот раз ласково и несколько робко, стирая кровь с ее бедер и живота.

— Бедняжка,— слышит она мягкий голос Люциуса Малфоя,— это была самая жуткая пытка, которую я видел. Кошмарное зрелище...

Мэри от этих слов чувствует себя запятнанной – и слезы струятся по ее щекам, переходя в рыдания.

— За что он так со мной?— повторяла она раз за разом, сквозь слезы,— За что? Ведь обещал, что не тронет... Подонок... Грязное чудовище... Кто я теперь? Меня ждут лишь темницы после этого... Лучше бы запытал до смерти...

— Нет, Мэри, нет,— приговаривал Люциус,— ты будешь работать в Хогвартсе, уедешь отсюда совсем скоро... Поверь мне, так и будет. Пусть повелитель и изнасиловал тебя, сделав это так жестоко, как только было возможно, ты не стала доступной всем.

Мэри, ощущая себя еще более оскверненной, потеряла над собой контроль, и в порыве чувств обняла Люциуса, поливая его плечо слезами. Пожиратель ласково гладил ее по волосам, утешая, и вскоре волшебница ощутила, что слез больше нет, смогла осмотреть себя. Тело в тех местах, что были подвергнуты наибольшему истязанию – грудь и особенно низ живота, пульсировало от тупой боли, правда, крови больше не было – зато вся простынь была заляпана ею. Мэри, с трудом встав с кровати, осторожно надела пижаму, стараясь не зацепить гудящие болью места, в то время как Люциус приводил в порядок ее кровать. Сразу после этого она легла вновь, и невольно порадовалась тому, что именно Люциус сейчас наблюдал за ней, и глаза его выражали не похоть, а жалость. Только сейчас Мэри заметила, что кроме них в комнате никого нет, и спросила хриплым голосом:

— Давно все ушли?

— Минут десять назад,— ответил Люциус, и в глазах его блеснуло беспокойство,— повелитель оставил тебя в покое, как только увидел, что ты без сознания — ты бы видела, что тут началось! Почти все Пожиратели, что были здесь, ринулись к тебе, стремясь изнасиловать, до крайности возбужденные той кровавой сценой насилия, что видели, но повелитель парой заклинаний их всех расшвырял по углам, заявив, что они должны забыть эту сцену и что ты, Мэри, не потеряла свою честь после этого. Я вздохнул с облегчением, услышав это – признаюсь, я боялся, что тебя теперь отдадут на всеобщее растерзание... Многие воспротивились – повелитель стер у них память. Все, кроме меня – но я, разумеется, никому не скажу об этом.