Сила двух начал (СИ)

— Спасибо тебе, Люциус,— произнесла Мэри тихо,— ты всегда был более человечным, чем остальные Пожиратели смерти.

— Был твоим учеником, как-никак, когда-то,— улыбнулся Люциус в ответ,— так что не удивляйся.

Волшебница благодарно улыбнулась, растянувшись на кровати.

— Значит, повелитель наказал тебя только из-за того, что ты ему отказала в близости?— спросил Люциус, садясь на кровать,— это странно.

— Да, ведь такое было и раньше. Но видимо, сегодня он не смог стерпеть, и решил поиздеваться надо мной заодно,— в голосе Мэри звучала горечь,— но так сильно он меня раньше не истязал. И когда он только успел придумать эту Ауру смерти?

Пожиратель лишь покачал головой, явно не зная ответа на этот вопрос.

Установилось молчание. Мэри, совершенно разбитая, очень быстро заснула, пользуясь единственной роскошью, что у нее осталась – сном. Там она была одна и свободна...

Вот так для Мэри настали безрадостные дни – дни постоянного пребывания в комнате, тогда как на улице стояла ясная летняя погода. Первые три дня волшебница почти не вставала с кровати, за исключением походов в туалет, что были для нее настоящей пыткой, приходя в себя от истязаний Волан-де-Морта, мысленно проклиная его, что чуть не запытал ее до смерти. Но вскоре она отошла полностью, исчезли отголоски боли в истерзанном теле, злость ее чуть притупилась... А дни, похожие один на другой, между тем складывались в недели, ничем не отличающиеся друг от друга. Время шло, словно по инерции, очень медленно и лениво. Теперь Мэри могла сравнить «сегодня» и «вчера» только по лицам меняющихся изо дня в день надзирающих. Пару раз оставалась наблюдать Белла, и эти дни остались яркими пятнами в памяти волшебницы – Пожирательница, помня свое унижение, стремилась максимально ухудшить жизнь своей подопечной за 24 часа, отведенные ей. Мэри могла ответить лишь убийственным презрением, высокомерными словами и ненавидящими взглядами – палочку ей, разумеется, так никто и не вернул, а медальон – тем более. Понимая, что сделать это может лишь Волан-де-Морт, она постоянно передавала требование о встрече с ним каждому наблюдающему, но прошло три недели, а никакой встречи так и не состоялось. Время от времени наблюдающим оставался Люциус – дни, когда он дежурил, были самыми благостными для Мэри. Он не проводил над ней процедуру «Чистки» (что была, по сути, предлогом Пожирателям облапать ее, что они и делали с нескрываемым удовольствием), и мог ответить на некоторые вопросы волшебницы. Но на самый главный вопрос – когда Надзор кончится, не знал ответа даже он.

Мэри целыми днями изучала литературу, что добыл ей Люциус, подбирая учебный материал для различных курсов – если бы не это, очень важное дело, она бы сошла с ума.

В один из последних дней августа, когда Мэри предавалась мрачным мыслям о том, что она здесь будет сидеть до самой зимы, в комнату зашел один из охранников, что сторожили у двери.

— Идем,— сказал он Мэри, и она без раздумий повиновалась, гадая, что им от нее понадобилось. Впрочем, по дороге поняла, что ее, должно быть, вызвал к себе Волан-де-Морт – значит, сегодня она уже получит свободу!

Значительно воспряв духом, волшебница уже безо всяких эмоций шла вперед. Скоро Пожиратель ввел ее в Зал Собраний, что с виду был пуст, и оставил, закрыв за собой дверь. Мэри настороженно оглянулась, и, убедившись, что здесь никого нет, устроилась в кресле у холодного камина. Но одиночество ее было почти сразу нарушено – в Зал вошел Волан-де-Морт, и сел напротив, глядя на волшебницу странным, пытливым взглядом.

— Ну, что скажешь?— спросил он, помолчав,— мне удалось вытравить из тебя наглость и самоуверенность и привить покорность?

Мэри ответила ему испепеляющим взглядом, и гневными словами:

— А если нет, то что? Будешь вновь пытать меня, а после продержишь под Надзором еще несколько месяцев?

Волан-де-Морт лишь покачал головой.

— Нет. Через три дня ты будешь в Хогвартсе. Посмотрим, какой ты вернешься оттуда.

Волшебница недоуменно нахмурилась – Волан-де-Морт говорил так, словно Хогвартс был тюрьмой хуже Азкабана.

— Значит, ты снимаешь Надзор?

— Уже снял. И возвращаю тебе твой медальон и волшебную палочку.

Мэри непроизвольно ахнула от радости, увидев столь дорогие ей вещи, что тут же оказались на положенных им местах.

— Я могу идти?— спросила она после с холодом в голосе.

Волан-де-Морт покачал головой. И, немного помедлив, тихо произнес:

— Прости меня за те мучения, Мэри. Я одумался только когда увидел свору голодных кобелей, в коих превратились мои слуги от вида той сцены насилия. Я не мог допустить, чтобы они все это вспомнили... Я не хотел тебя так сильно истязать, меня вывела из себя твоя непокорность. Я ведь просил – всего один раз... Но ты не согласилась и сама выбрала свою судьбу. Теперь я жалею о том срыве... Ты простишь меня?

Мэри ощутила мольбу в голосе Волан-де-Морта, что отнюдь не смягчила ее сердце, а наоборот ожесточила его – ей захотелось причинить тому, кто совсем недавно жестоко и беспощадно пытал ее и насиловал, наибольшую боль.

— Что мне твои извинения?— спросила она с холодной сталью в голосе, заставив глаза Волан-де-Морта яростно вспыхнуть,— они не умолят душевную боль, что осталась со мной после того дня — ведь то, что ты сотворил со мной тогда не поддается описанию в жестокости. Ты не просто изнасиловал меня как обычно, ты устроил грязную сцену, пролив мою кровь без должной на то причины, хоть я и молила о пощаде. И дело не только в той боли, телесной и душевной, что я испытала от твоей неуемной похоти, претворенной в жизнь, а в том унижении, что осталось со мной и после. Ты лишил меня той последней чести, что еще оставалась со мной, когда изнасиловал меня со всей возможной жестокостью при своих слугах. И теперь... я просто не могу выразить то отвращение, ту ненависть, то презрение, что испытываю к тебе с того дня, Морган – все то, что пришло на смену любви. Да, она была – слабая, но все же – была даже после того, как ты своими руками уничтожил моего малыша – и если бы ты набрался терпения, то увидел бы, что я все же люблю тебя. Но ведь тебе не было никакого дела до меня, моих чувств и желаний – так же, как всегда. Ты лишь хотел удовлетворения, и получил его, забыв о своем обещании оставить меня в покое, и, тем самым, убил ту любовь, что была в моем сердце. И теперь не осталось даже тепла – лишь глубокое отвращение от мысли, что когда-то я спала с таким чудовищем, как ты.

— Значит, теперь между нами ничего не может быть?— спросил Волан-де-Морт спокойно – так, словно разговор шел сейчас о чем-то незначительном,— ты расторгаешь все узы, кроме официальных отношений, что связывают меня с тобой?

Мэри, усмехнувшись, покачала головой:

— Не расторгаю – их и так уже нет, я лишь факт констатирую. С этого дня я буду искать свое новое счастье, новую любовь... и если будешь мешать мне – значит, у тебя нет ни капли морали.

— Любишь же ты выспренние речи,— покачал головой Волан-де-Морт, было, прикоснувшись к щеке Мэри.

Волшебница, мгновенно отреагировав, сжала его запястье мертвой хваткой, оторвав его пальцы от своей щеки.

— И не смей даже пальцем меня касаться, понял?— прошипела она с угрозой, сузив глаза в ярости,— уже одно это будет для меня равносильно смертельному оскорблению!

Волан-де-Морт еле вырвал руку из хватки Мэри, блеснув глазами в злости:

— Вновь зарываешься? Твоя наглость уже вышла за все дозволенные рамки!

Волшебница фыркнула в ответ презрительно:

— Наглость? Да неужели! Ты задолжал мне миллион поблажек за те чудовищные пытки, Волан-де-Морт, так что это — лишь начало. Тебе придется смириться в этот раз, не мне – если не хочешь видеть в моем лице врага. А я стану им для тебя, если ты забудешь еще раз о моем происхождении, о том, что моя чистота крови безупречна, тогда как твоя – нет. Хочешь, чтобы все Пожиратели узнали об этом? Они узнают, если ты не уступишь.

Волна бешеной ярости устремилась к Мэри от Волан-де-Морта, но волшебница была так зла, что даже не заметила ее. Бешеный огонь в глазах Волан-де-Морта угас – маг понял, что в этот раз Мэри его победила.