Лиловый (II) (СИ)

Тем утро Витале, ни о чем не сказав своей жене, — та еще, кажется, мирно почивала в собственной спальне, — собрался и отправился нанести визит человеку, которого, в общем-то, почти не знал, лишь был ему представлен на каком-то званом вечере.

Он заметно нервничал. Как это иногда бывает, от нервного напряжения что-то будто прояснилось у него в голове; некоторые другие события сложились воедино, добавившись к уже выстроенной схеме, и когда Камбьянико достиг места своего назначения, он уже даже мысленно составил свою грядущую речь.

Хозяин чрезвычайно богатого особняка встречал его в темном кабинете, заставленном книжными шкафами, а на стене над его письменным столом висела картина, на которой изображен был сам Арлен, указующий перстом, видимо, в сторону светлого будущего (так выходило, что перст его оказался направлен на входящих в помещение людей). Горящий взгляд пророка смутил Витале, едва не сбил его с толку, и еще больше того — скучающее выражение лица пожилого человека, сидевшего в огромном кожаном кресле.

— …А, — произнес тот, поднимая на гостя выцветшие широко расставленные глаза. — Витале Камбьянико, организатор и глава общества по защите прав бездушных, если не ошибаюсь?

— Да, это так, господин Зено, — отозвался Витале, — и я здесь по очень важному делу.

— Еще бы, вы вряд ли хотели видеть меня просто так. Садитесь, говорите.

Витале осторожно присел на краешек стула для посетителей и раскрыл рот, но начать сумел не сразу: все заготовленные слова в первый момент улетучились из его головы.

Потом он все-таки произнес следующую речь.

— Это действительно правда, что я организовал общество по защите бездушных, вдохновившись философским трудом господина Контарини. Но я и предположить не мог, что это общество, по существу своему в высшей степени мирное и стремящееся лишь к состраданию, привлечет к себе таких людей… Не столь давно к нам присоединился наверняка знакомый вам господин Орсо Кандиано, которого я ранее уважал за его любомудрие, а вместе с ним и молодые братья, вычислитель Теодато Дандоло и его кузен Виченте Моро, родом из Вакии. В первое время я был чрезвычайно польщен тем, что они разделяют мои убеждения, но потом мне довелось… услышать некоторые их разговоры. Я не могу держать услышанного в тайне, господин Зено. Орсо Кандиано и его ближайшие подручные, Моро и Дандоло, создали заговор. Судя по тому, что я слышал, Кандиано мечтает убить самого Наследника и занять его место!

— …Вот как, — протянул Реньеро Зено, сложив руки замком возле собственного подбородка. — И как же он планирует это исполнить? Всем известно, что Наследник предвидит будущее.

— Я не знаю, — сознался Витале. — Но у него действительно опасные союзники, господин Зено. Этот Виченте Моро… я своими глазами видел, сколь он хорош в драке! При мне он дрался с человеком на кулаках, но я готов поклясться, если он возьмет в руки хотя бы нож, он окажется смертельно опасен.

Зено промолчал, продолжая рассматривать своего посетителя. Витале занервничал еще хуже прежнего: ему вдруг показалось, что ему не верят.

— Вы вправе усомниться в моих словах, господин Зено, — добавил он, — но, если это будет мне дозволено отметить, мудрый человек проверяет даже самые ничтожные слухи об опасности… А я уверен, если вы проверите этих троих, вы непременно обнаружите, что в моих словах было зерно истины. Я всего лишь пекусь о безопасности Наследника, насколько это в моих силах…

Зено коротко поднял руку; Витале напуганно замолчал.

— Хорошо, — сказал начальник стражи Централа. — Я обо всем доложу господину Фальеру.

* * *

Корвин был счастливый обладатель просторной светлой квартиры в одной из высоток Ритира, и в этих комнатах были огромные, во всю стену окна, закрывавшиеся плотными темными шторами при необходимости, а еще страшный беспорядок.

Никогда раньше не бывавший у него в гостях Леарза только диву давался: он привык считать этого младшего довольно собранным и даже в чем-то педантичным, по крайней мере, в сравнении с Сетом. Корвин часто носил пиджаки и вообще выглядел, как добросовестный трудоголик, если только не забывал в очередной раз постричь бороду, — и тут оказалось, что его собранность и пунктуальность дальше его собственной персоны не распространяется. Впервые заглянув в спальню (по совместительству кабинет) журналиста, Леарза ошеломленно присвистнул: впечатление было такое, будто перед ним открылся некий лабиринт, в котором проложены были заранее установленные маршруты. Стены сплошь были залеплены фотографиями и какими-то схемами, письменный стол завален горой бумаг, в которой ютились три грязные кружки. Тут и там висели рубашки, пиджаки и другие элементы одежды, в углу обнаружилась стопка печатных книг, и отдельной гордостью хозяина, видимо, выступал плоский шкаф со стеклянными дверцами, за которыми аккуратно (на удивление) выставлены были различные награды, представлявшие собой или маленькие фигурки, или наколотые на бархат значки.

— Э, можешь чувствовать себя, как дома, — предложил ему хозяин всего этого беспредела. — У меня есть комната как раз для таких случаев, я думаю, ты можешь ее занять…

Предложенная комната чистотой тоже не отличалась, но бардак здесь был необжитый, так что руосец, вздохнув, взялся это исправить.

Здесь начинался какой-то новый этап его жизни; так странно Леарза давно себя не чувствовал. Кочевье закончилось, табор встал на зиму, а назавтра вечером у Леарзы было назначено свидание с Эннис в одном из маленьких уютных кафе с отличным видом на город, каких в Ритире было полно. Ни Асвад, ни Эль Кинди в последнее время не являлись к нему во снах, отчасти потому, может быть, что спал он, как убитый.

Внучка именитого профессора была совсем даже недурна собой, хоть и мало отличалась по поведению от большинства кеттерлианских женщин, с которыми доводилось ему иметь дело: та же ровная улыбка на все случаи жизни, и однако, когда Леарза практически по старой привычке пригласил ее, она пожала плечами и согласилась, мило предположив, что ему пойдет на пользу перемена привычных занятий. Хотя он ждал и даже опасался этого, она ни разу не упомянула своего дедушку, не предложила навестить ксенологический, будто догадывалась, что Леарзе туда совсем не хочется.

И вот они встретились на стоянке для аэро, расположенной на крыше одного из небоскребов, и действительно какое-то время сидели в кафе, но Леарза чувствовал себя неуютно: напиться здесь точно не получилось бы, уже хотя бы потому, что алкоголь в меню не значился, а быть трезвым в женской компании он отвык. Эннис будто бы заметила это и сама предложила пойти прогуляться; так они обнаружили себя в мемориальном парке, окружающем самое старое здание города.

— …больше всего удивляло, когда я только открыл это для себя, — говорил Леарза, размахивая руками, — но человек, как говорится, ко всему привыкает, теперь это и для меня такая же повседневность, как для любого кеттерлианца…

— Удивительно, — неожиданно перебила его Эннис, взглянула в его острое лицо. Он сбился с мысли, умолк; девушка вовсе остановилась, и они остались стоять друг напротив друга в неширокой аллее. — …Прости, что перебила тебя, но я только сейчас заметила, что у тебя практически исчез акцент.

— Акцент?.. — не понял Леарза.

— Ну да, акцент… я помню, когда я впервые встретила тебя, ты очень забавно говорил на нашем языке, смешно растягивал некоторые звуки и часто путался в падежах. А теперь только иногда можно расслышать… и то если знать, что искать.

— Ну, я ведь уже два года живу на Кэрнане, — криво ухмыльнулся он. — И все вокруг меня говорят на вашем языке, должен же я как-то с вами общаться?..

— Да, но… — Эннис смутилась будто, хотя на ее ровном лице сложно было что-либо прочесть с однозначностью. — У тебя нет биокарты…

— И что, это делает меня обезьяной? А впрочем, по сравнению с вами я действительно и есть обезьяна. Вот Малрудан выучил руосский за два дня, а мне понадобилось два почти года, чтобы осилить чужой язык.