Поле под репу (СИ)

«Волчица» раздосадовано хлопнула когтистой ручкой по столу — не нашла искомое. И вдруг замерла. Неужто почуяла Дуню?.. В следующий миг раздался лёгкий цокающий стук — точно собака спрыгнула с насиженного пригорка, — затем треск (кажется, с силой дёрнули и распахнули дверцы стенного шкафа). Одновременно олоркова сестрица резко подняла отложенную до того штуковину — небольшой арбалет — и нацелила куда-то в сторону, на предполагаемого противника. В шкафу, конечно же, никто не прятался, что читалось по дёрнувшимся плечам и очередной порции бурчания. Странница боялась перевести дух — и правильно, так как профессионалы не расслабились, они предпочитали верить внутренним ощущениям, а не лжи перед глазами. «Волчица» повернулась к единственному месту в номере, где ещё могли скрываться нежелательные свидетели. К ванной комнате. Дуня испуганно застыла — только бы не вошли, только бы не вошли… И, как ни удивительно, гости не изучили подозрительный закуток. Почему — выяснилось несколько позже, когда посетители удалились, а девушка, перестирав и развесив (здесь обнаружилась замечательнейшая бельевая верёвка) одежду, попыталась выйти в спальню: Ливэн-шутник приставил к двери стул, который с грохотом упал на пол и едва не заставил странницу осесть следом в обмороке. Весельчак! С другой стороны, именно это и уберегло Дуню от встречи с опасными незнакомцами.

— Только без рук!!!

Странница с трудом оторвала голову от подушки и обвела комнату мутным взором. Несмотря на всё-таки догнавшую Дуню ночь, в номере было светло из-за непрерывных фейерверков за окном и уличных огней. Там и сям, как и днём (девушка сдвинула только совсем уж мешающие при ходьбе кучи), валялись вещи, опять раззявил тёмный беззубый рот шкаф (из-за деятельности «волчицы» со товарищи покорёженная створка отказывалась держаться на уготовленном мастером месте), колыхалось на сквознячке бельё Ливэна (в спальне тоже нашлись верёвки и крючья, видимо, привнесённая прежними жильцами модификация — наверное, номер переделывали вовсе не из чердака, как предположил юноша, а уже из комнаты для прислуги). Сам хозяин лежал рядышком на кровати, благо та, хоть и не двуспальная, была широкой. Ливэн вытянулся, так сказать, по стойке смирно и не то что боялся, не мог пошевелиться, ибо Дуня сжимала несчастного в страстных объятиях. Тьфу ты! Достойная ученица Тацу!

Пунцовая от стыда, девушка расцепила руки.

— Уф, — ужас медленно покинул поблескивающую последними веснушками физиономию. Постепенно он сменился недовольством.

— Ты зачем залез в мою кровать?

— Я? В твою? — изумился Ливэн. — Это вообще-то моя кровать. — Он схватил ещё не оккупированную девушкой вторую подушку и сполз на пол. Из-за края донеслось: — Вот и делай после этого добрые дела! Подобрал, называется, бедную сиротку на улице.

— Я не сиротка.

Странница хотела была напомнить некоему заключённому сто сорок четыре, что тот ей должен, но, смутившись, промолчала.

— М-мм, Ливэн? — она перевернулась и сдвинулась с центра постели.

— Змейка!

— Ну, Змейка Гремучая, — не стала спорить Дуня. — Я тебя не гоню.

— Ещё бы ты меня гнала! — откликнулся юноша и… А странница-то полагала, что он откажется или, по крайней мере, поотнекивается для приличия, однако флейтист вместе с подушкой мигом перекочевал обратно на кровать. Более того, он выковырял из-под Дуни часть одеяла и натянул на себя.

— Вот и делай после этого добрые дела, — тихо передразнила девушка. В принципе, не было холодно, но против чего-нибудь тёплого, как кошка, странница не возражала. А Ливэн к тому же ещё и урчал… или заставлял чувствовать, что урчит. — От тебя духами несёт.

И впрямь музыканта окутывала дикая смесь цветочных ароматов: традиционные сирень, ландыш, роза; свербящие в носу почихунчиком васильки; едва уловимые на общем фоне ромашка и календула; манящий, приятный и вызывающий головокружение болотный багульник; крокус — и другие. И, словно в насмешку, сквозь этот букет пробивались тмин и гвоздика. Ага, заменить тмин корицей и грейпфрутом — да подавать юношу вместо глинтвейна.

— Ты бы определилась: пускаешь меня под бок или нет.

Вместо ответа Дуня засунула голову под подушку (кажется, Ливэн тоже) и закрыла глаза, вскоре без сопротивления провалилась в дремотные кущи — сейчас девушке не могла помешать даже храпящая рота солдат, решившая подсушить портянки во время отбоя, что уж говорить о благоухающих юнцах… Как же странница ошибалась!

— Лауретта? Эй, Лауретта!

— У?

— Ты зачем щеколду подняла? Я уж подумал, что ты сбежала.

— Куда ж я денусь? — простонала мученица. — Тут какие-то волки в синих мундирах шарили. Вон, шкаф сломали. Они и подняли, а назад не опустили.

— Что?!! — Ливэн вскочил, заставляя вынырнуть из-под подушки и Дуню. — А ты раньше сказать не могла?

— Ты не спрашивал.

— Что они делали? — парень разумно решил не тратиться на борьбу с женской логикой — очевидно, уже сталкивался и понимал бесполезность сего занятия, — а задал вопрос по существу.

— Трудно сказать — я же в щель подсматривала, — девушка привстала, юноша вовсе спрыгнул с кровати. — Что-то искали. Мне показалось, что не нашли.

— В-вот… — парень осёкся — воспитание или возраст ещё не позволяли ему грубо ругаться при даме, поэтому флейтист ограничился простеньким: — Гадство! Ну, что им всем неймётся?! Лауретта, поднимайся!

— Зачем?

— Я ухожу.

— А можно я останусь? — полным надежды голосом поинтересовалась Дуня.

— М-мм… Можно, — после некоторых размышлений дозволил музыкант. Само великодушие! — Заодно за номер заплатишь, а то я три дня как в долг живу.

— Чем? — удивилась странница.

— Не моя проблема, — парень спешно натянул штаны, сунул ноги в сапоги и по одной ему понятной системе начал собирать бумаги, футляры, мешочки и одежду в рюкзачок.

— Ты лучше складывай, а не комкай — больше влезет, — подсказала девушка. — И бельё запасное прихвати — оно чистое, я прополоскала, и должно было высохнуть. Поверь моему опыту, бельё лишним не бывает.

Полутьма не скрыла, как покраснел Ливэн.

— Разберусь, — сердито буркнул он, однако советам последовал. — Слушай, а ты ничего особенного в них не заметила?

— Как? Обзор-то не очень был. Да и видела я всего одного… одну посетительницу. Повадки и внешность волчьи, куртки тёмно-синие, пуговицы золочёные.

— А пилоток не разглядела?

— Нет. Только маленький самострел.

— Какого же они подразделения? Гончие или всё-таки летуны?

Дуня не ответила — ясно, что юноша обращался к себе. Да и выданное ему описание заставляло задуматься.

Два хмыря в синем, с золотыми пуговицами, в плащах.

Да это же слова Крештена! Как раз о той компании, что искала стопщиков по вагонам, прилетела на каких-то «ласточках» — во-во, пожелезник и пилотки упоминал! — и раздала всем желающим и не очень красочные ориентировки на одну девицу отдалённо азиатского вида и рыжего… хорошо-хорошо, русоволосого юнца. Н-да, выходит, Дуне тоже ни к чему встречаться с местным законом.

— Я с тобой!

— Вот и умничка, — оценил собрат-преступник. — Вот и молодец. Поторопись со сборами! — Он змейкой, в оправдание нового имени, не иначе, скользнул к двери и осторожно выглянул в коридор. Послышалось раздосадованное шипение. — Опоздали. Быстрее в окно!

— Я сейчас! — Дуня споро зашнуровала ботиночки и ринулась в ванную комнату.

— Ты куда? — изумился хозяин. — В то окно даже ты не протиснешься.

— Вещи, — пояснила девушка.

— Вещи? У тебя соображалка работает?

Дуня приостановилась, не понимая, куда он клонит — тотчас во входную дверь властно постучали и потребовали чего-то непререкаемым тоном. Ливэн развёл руками — мол, теперь дошло?

— Но я же не одета! — вспыхнула странница. Возмущалась она, впрочем, на ходу, при помощи флейтиста взбираясь на подоконник — не самое простое дело, так как девушка одной рукой пыталась подцепить низ ночной сорочки и покрепче перехватить сумку (лямка вместе с рукавом сползала с плеча).