Лиловый (I) (СИ)

-- Он что, не понимает, что?..

-- Сунгай. Ханса еще мальчишка. Скорее всего, он просто испугался.

-- Что значит -- испугался? Сражаться с одержимыми так он не испугался?..

-- Он испугался ответственности, которую означает Дар.

Сунгай вздохнул и опустился на плиту рядом с Остроном. Тот молчал, еле заметно улыбаясь, и смотрел в небо; но в его глазах не было улыбки.

-- Хорошо, -- буркнул джейфар. -- Ну, кто еще скрывает от нас свой Дар? Басир? Улла?

-- Улла в чашке воды может захлебнуться, -- рассмеялся нари. -- Ты что.

-- Или этот Анвар, -- понизив голос, Сунгай обернулся. -- Ты помнишь, что он сказал? В самом начале? Он сказал: "уже началось?"

-- Что ты имеешь в виду?

-- Он знал, что стена Эль Хайрана падет. И что нам придется отступать на север.

-- И что?

-- А то, что Дар Хубала, бога времени, заключается в предвидении, -- сердито сказал Сунгай. -- Что, если он может видеть будущее?

-- ...Ну, -- Острон пожал плечами, -- Анвар ведь ученый. Я сам еще в библиотеке Тейшарка слышал о пророчестве, в котором описывается ровно то, что сейчас происходит. Одаренных все меньше, а темный бог проснулся и пошел в наступление. Ты не думаешь, что Анвар, как начитанный человек, тоже знает об этом?

Сунгай нахмурился и покачал головой.

-- И все-таки надо будет спросить его об этом. А Хансе я еще выскажу все, что о нем думаю.

-- Зато он с нами, -- улыбнулся Острон. -- Нас уже трое. Это ведь хорошо, правда?

-- Если еще что-то в этом мире может быть хорошо, -- согласился тот.

Фарсанг четырнадцатый

Солнце светило ясно, но холод никак не уходил. Вокруг было царство... вечной зимы, если бы зима была вечной в пустыне. Яркий дневной свет высеребрил все, делая песок почти белым, а шатры серыми. Что-то было в этом месте не так...

Он вроде бы и сидел под откинутым пологом шатра, а вроде бы и стоял; ощущения сливались. Холод мешал сосредоточиться. Лагерь был пуст. Ни звука; ни единой живой души. Ему не нужно было оглядываться, чтобы знать это. Даже когда люди спят, не бывает такой тишины. От этой тишины звенит в ушах.

Глаз уловил движение. Он стремительно повернул голову, боясь упустить. Молчание... кто-то был там, только зрение почему-то отказывалось воспринимать его четко, и он видел лишь мутную фигуру. Фигура приблизилась. Еще немного.

Мой верный слуга, прошелестел холодный бесполый голос где-то над ухом. Плод тщательного отбора на протяжении нескольких веков.

Глаза наконец резко сфокусировались на фигуре; он вздрогнул.

Человек в черном плаще шел по направлению к нему, и несмотря на то, что ветра не было, -- ни намека на движение воздуха, -- плащ колыхался. Темные волосы были аккуратно зачесаны назад, лицо чужака -- белое, похожее на алебастровую маску, без единой эмоции на нем.

Эти глаза он знал.

Потомки Эльгазена и Суайды пошли разными путями, продолжал нашептывать голос. Но не думай, будто мы не нашли всего того, что открылось детям Эльгазена. На каждый дар ваших никчемных богов есть ответ.

Белоглазый приближался. Все стремительнее и стремительнее; его лицо оставалось неподвижным, плащ хлопал за спиной без звука, -- а он не мог и пошевелиться, сделать шаг в сторону, и казалось: сейчас они столкнутся, и было удивительно, отчего еще человек в черном плаще не извлек из ножен палаш, разве только...

Он был уже настолько близко, что можно было разглядеть каждую черточку его холодного, холеного лица. Тени вокруг глаз, высокий лоб, острые иголочки зрачков, окруженные снежной мякотью радужки. Сейчас они соприкоснутся...

На какой-то момент холод окатил его с ног до головы: белоглазый прошел насквозь, не замедлившись, и растаял.

Острон медленно открыл глаза.

Необъяснимый холод сна превратился в обычный, предутренний, какой всегда бывает в пустыне перед рассветом. Он лежал на бурке, и плащ сполз с него. Сев, Острон спешно завернулся в бурнус. Люди вокруг спали. В сумрачной комнате храма стояла тишина, но не пугающе-беззвучная, а заполненная дыханием спящих. Сколько ни оглядывался, белоглазого он нигде не заметил. И то сказать, откуда ему взяться здесь, белоглазому? Если только он не научился летать.

Понемногу отогревшись, Острон улегся обратно и попытался уснуть: рассвет еще не загорелся, и в квадратном оконце напротив было видно мутно-серое небо. В голове повторялись события сна, снова и снова. Бесплотный голос, нашептывавший на ухо. Он знал, кому принадлежит этот голос. Сомнений нет. От одной мысли, что темный бог может прокрадываться в сны людей, спина покрывалась мурашками. В своем сне, пусть это был и очень неприятный сон, Острон мог объяснить все: шатры лагеря -- ведь они уже столько времени были в пути; холод -- это все предрассветный мороз. Даже белоглазого. Он много думал о белоглазом.

Он не мог объяснить только существование бесплотного голоса, говорившего с ним.

"На каждый дар ваших богов есть ответ".

Поежившись, он все-таки поднялся и осторожно, чтобы никого не разбудить, пошел к выходу. Ясное дело: уснуть после такого ему не удастся.

Снаружи было еще холоднее, и Острон какое-то время топтался в темноте внешнего холла, в открытые арки которого лился тусклый серый свет, пока не сообразил, что можно просто использовать огонь. Тут огонь никому не помешает; с этой мыслью он передернул плечами, и его фигуру окутало пламя. Наконец стало потеплее. На востоке понемногу загоралась заря. С запада, напротив, были тяжелые тучи. Выйдя из-под укрытия здания, Острон глянул на свой огонь: язычки трепыхались на ветру и давали понять, что тучи принесут еще один дождь, -- вероятно.

-- Величественно смотришься.

Он резко обернулся: в арке стояла Лейла, и ее губы сложились в усмешку. Острон нахмурился. Он ничего не имел против Лейлы, конечно, но... ну, в общем, после событий в Ангуре он как-то опасался оставаться с ней совсем наедине.

Но не убегать же теперь.

-- Я просто греюсь, -- буркнул он. Лейла рассмеялась.

-- Только Одаренному нари пришло бы в голову греться таким способом.

Острон сердито нахохлился, и пламя угасло.

-- А тебе-то чего не спится?

Девушка пожала плечами, оглянулась вокруг.

-- Так, просто.

Она спустилась по низким ступенькам, прошла мимо Острона и оказалась на другой стороне небольшой площади, у самого почти обрыва скалы. Смело заглянула туда; уж чего, а высоты Лейла точно никогда не боялась. Вообще говоря, Острон не представлял себе Лейлу напуганной.

-- Целое море, -- сказала она, оборачиваясь к нему. -- Только посмотри. Конца-края ему не видно.

Острон, подумав, подошел к краю и встал рядом с ней. Действительно, низину Шараф затопило; это было чудное зрелище, какое не всякий кочевник видел хоть раз в жизни. Темное небо отражалось в воде, как в зеркале.

-- Не подходи слишком близко к обрыву, -- заметил Острон, глянув на ноги девушки: Лейла стояла на самом краю, и из-под одного из ее сапог бесшумно посыпалась пыль. -- Падать неблизко, знаешь ли.

Лейла фыркнула.

-- Что, страшно?

-- Нет, но летать я не умею, -- надулся он. -- В случае чего.

Она переступила с ноги на ногу; теперь обе ее ноги были на краешке. Девушка гордо вскинула голову, топнула сапожком.

-- Лейла!

-- А я не боюсь!

Острон осторожно взял ее за локоть и попытался оттащить. Лейла стряхнула его руку, бесстрашно глянула себе под ноги. Скала опускалась почти отвесно, и далеко внизу плескалась вода.

-- Если я упаду, так там ведь целое озеро, -- сообщила девушка, -- не разобьюсь.

-- Ага, ты падала в воду с огромной высоты? -- возразил Острон. -- Вода ненамного мягче песка на самом-то деле.

-- А ты откуда знаешь?

-- Прыгнул как-то в Харрод с причала в Ангуре, -- неохотно сказал он. -- Не то чтобы там было далеко падать, но неприятно.

-- Зачем же ты прыгал?