Ашдир-Кфаар (СИ)

Толстяк указывал на выделенную для гостей хибару. Верно, нагрянувшие на ночь глядя странники его изрядно утомили, и он зело алкал поскорее спровадить их со двора.

Тем не менее, никто не спешил исполнять пожелание хозяина заимки. Солдаты Морнингера почали выгружать из повозки какие-то ящики и тюки, видимо, наполненные провизией. Гномы Кьерн и Фендур накинулись с разговорами на сородича в сиреневом берете, а подле Дрогга выросли Филлиан и полуэльф.

- Фриветштвую, родич. Меня зовут Аэлан, - осклабился болдырь, протянув орку изящную бледную ладонь. Увечная губа серьезно коверкала его речь.

Зеленокожий не соизволил подать руки.

- Ффф... - с деланным возмущением засопел полукровка. - Не волнуйша, фриятель, нам нет нужды враждовать друг ш другом, я фочитаю кичливых лешных негодяев не более твоего.

- Вожможно, сто и так, - пожал плечами Дрогг, но пожимать худую длань все равно не стал.

- Ну как служиться у милорда Морнингера, клыкастый? - разрешил неловкое положение Филлиан.

- Я не нанималша к нему во шлужение, - холодно уточнил орк.

- Так, значить, ты - его раб? - ехидно сощурился человек.

- Рабам не платят жолотом, - тем же ледяным тоном ответил зеленокожий.

- Угу, - глумливо закивал сумасброд. - Им отвешивают кнута.

- Досточтимые господа, поспешите, брашно остывает, - прервал их разговор какой-то дошлый мальчуган.

- От похлебки не откажусь, знамо дело, буде хозяин не соизволил в нее помочиться, - задумчиво покачал головой Филлиан и неторопливым шагом тронулся к продолговатому силуэту постройки.

Орк и полуэльф последовали за ним. На полпути к хибаре их догнал ратх. Спешащий крысочеловек спотыкался и едва не падал, путаясь ногами в длинных полах одеяния.

- Погодите, друзья, - на ходу пищал грызун.

- Чего тебе, поганка? - Филлиан обернулся, состроив самую суровую из своих гримас.

- Я хотел поприветствовать великого охотника, - в темных буркалах мерцали колючие искорки - блики горящих поблизости факелов.

- Совсем умом крянулся, хорек? - деланно изумился человек. - Ты желал мне здравия еще сегодня в полдень в "Доброй кружке".

- Я веду речь не о тебе, Звероборец, - крысочеловек говорил с плохо скрываемым презрением.

- Дык, о ком? О клыкастом, что ли? - сумасброд изобразил вящее недоверие. - Тоже мне великого нашел. Ты бы видел, как он давеча улепетывал от стаи древесных тараканов!

- Велеславный Дрогг, безмерно рад участвовать с тобой в одном походе, - склонился перед орком грызун.

- В одном походе?! - прыснул Звероборец. - Ты, крыса, видать, от жары рехнулся али тебя твари какие ядовитые покусали?

- Меня зовут Зердо из колена Наруша, - продолжал ратх.

Но острослов сызнова перебил его:

- А меня зовут Филлиан, отца-матери не знаю, был когда-то братишка, Сугом-пропойца, да отдал концы, по пьяни в реку с моста грохнувшись. То зимой было, так что мощно он об лед саданулся. Мозги из расколовшейся черепушки на десяток саженей расплескались, я-то думал у него столько их и нет, он-то умом при жизни не отличался.

Поняв, что пообщаться с велеславным Дроггом ему не позволят, крысочеловек обиженно фыркнул и затерялся в окрестной тьме.

Они зашли в низкий проход. Нутро халупы представляло собой единственную длинную комнату. Земляной пол устилала, влажная, начавшая гнить солома, именно от нее растекался тяжелый прелый запах. Подкреплявшие кровлю поперечные балки пролегали настолько низко, что любому созданию ростом выше пяти футов приходилось передвигаться согбенным, дабы уберечь голову. Посреди залы протянулся стол, сделанный из цельного ствола исполинского древа. На столешнице сгрудилось множество плошек, кувшинов и кружек. Среди оного многообразия выделялись две масляные лампы, наводнявшие помещение тусклым желтоватым свечением. Миски заполняла какая-то мутная белесая жидкость, в коей плавали темные кусочки - частички плодов али мяса. Подозрительная похлебка не источала запаха, зато сосуды с выпивкой дюже разили кислятиной. Сиденьями служили грубо оструганные чурбаны. Вдоль стен в ряд выстроились узкие топчаны. Собственно кроватей здесь насчитывалось всего четыре, остальные постели являлись набитыми соломой тюфяками. Два топчана уже заняли гномы Кьерн и Фендур.

Завидев, что кроватей на всех не хватит, Филлиан резво бросился к ближайшей.

- Ха-ха! Успел занять местечко! Дрыхнете на полу, дурачье! - ликующе воскликнул человек, плюхнувшись на утлое ложе. Хрупкая конструкция жалобно заскрипела, норовя развалиться под тяжестью шутника.

Не желая устраивать глупых состязаний, орк уселся на ближайший мешок. Последний топчан достался Аэлану.

Дрогг и полуэльф воздержались от еды. Звероборец настороженно принюхавшись к одной из мисок, все же испил сизой бурды, после чего свернулся калачиком на кровати, весьма явственно изображая расстройство живота.

Завалившийся позднее ратх с жадностью вылакал несколько нетронутых посудин. Тем временем гном Фендур извлек из необъятной котомы внушительный бурдюк. Паче чаяния его товарищ Кьерн отказался от выпивки, заявив, что "в рот капли не возьмет, поелику ему надлежит всю ночь следить за орочьей паскудой, который только и поджидает того, чтобы увильнуть".

Вскорости в дом притащились солдаты Морнингера. Сам барон, ровно как и мэтр Тарвион не появились, верно, заполучив от хозяина спальни показистее. Воины Нарлаха, коих вместе с урядником насчитывалось семеро, весело загалдели, обрадовавшись дармовым харчам.

- Заткните рты, парни! Я тут почиваю, между прочим, - грозно рявкнул на поднявших шум стражников сумасброд.

Те как-то сразу поникли, скуксились, не алкая вступать в перепалку с коренастым охотником.

- Лампадки затушите, - преисполнившись наглости, бросил с лежака Филлиан.

Садрийские ратники недовольно заворчали, выразительно переглядываясь, один из воинов постарше шепнул что-то уряднику. Одначе вислоусый командир принял решение не нагнетать обстановку и исполнил повеление острослова.

Дрогг смежил веки. Его нисколько не беспокоили тихий шелест людских голосов и стук посуды, но сон как обычно наступал натужно, с неохотой. Он несколько раз слышал скрип двери, верно, кто-то из стражников бегал справить нужду. Единожды, грохоча сапогами и во весь голос кляня гнусного хозяина, потчующего ненаглядных гостей всякой дрянью, протопал наружу Звероборец.

В ожидании куда-то запропастившегося сна орк невольно шевельнулся.

- Я слежу за тобой, паскуда, - из угла, где разместились гномы, послышалось злобное шипение.

Наконец, перед глазами возникла подернутая сумраком пещера. Раздались тихие голоса, забрезжили бледные огоньки костров и факелов. Как обычно, ошалело вопя, в тихую обитель ворвались дверги. Однако нынче в ватаге карликов Дрогг узрел знакомые лица. Во главе нестройной толпы неслись рыжий Кьерн, пшеничнобородый Фендур и слуга мэтра Тарвиона. Заместо боевых кличей гномы вопили какую-то околесицу. Миррадец Грумо довольно визжал о том, что ему удалось раздобыть в хозяйском погребе бочонок славного эля. Рудой секироносец заявил в ответ, что рожденные в недрах Драконьих гор ничего не смыслят в истом пиве. Каштанововолосый не остался в долгу, поведав о том, что дверги пьют не эль, а мочу йети, как завещал им ихний достовеликий бог Сармин. Кьерн вознамерился было двинуть сородича бродэксом, но между разбушевавшимися карликами вклинился Фендур. Не прерывая перепалки, гномы продолжали разить орков, продвигаясь к колыбели Дрогга. И вот изгвазданные кровью подгорные жители нависли над крохотным орчонком.

- Прикуси язык, курва рыжая! - продолжал грызню помощник алхимика.

- Ты кого курвой назвал?!- пуще прежнего взъярился рудой.

Мерцающее ранжевым в свете костров и факелов полукружье лезвия метнулось в сторону головного убора с фазаньим пером. Подмастерье кавалера Ордена Ребиса явил завидное проворство. Миррадец поднырнул под несшееся сбоку острие, с разгона врезавшись в грудь рыжему сородичу. Топорище выскользнуло из руки Кьерна. Карлики повалились и, слившись в единый ком, начали кататься по полу пещеры. Фендур отбросил клевец и в попытке разнять схлестнувшихся плюхнулся на них сверху. Поднятый гномами гвалт сделался совершенно нестерпимым. Пробудившись, Дрогг беспокойно открыл глаза, он сызнова очутился в длинной хибаре, притулившейся на краю заимки Гарипа Добродела, но крики мутузящих друг друга подгорных жителей никуда не делись, наоборот сделались громче и отчетливее, ибо к ним присовокупились пронзительные вопли, плач и заливистый лай собак.