Странница (СИ)

Лена, конечно, позволила. Шут неохотно отпустил ее руку. Эльфов он не стеснялся, а вот рядом с людьми о правилах хорошего тона помнил неукоснительно. Протокол соблюдал. Родаг и Рина были взволнованы и испуганы, особенно Рина. Король владел собой лучше, но и у него дрожал голос, и Лена с удивлением поняла, что ее исчезновение испугало их больше, чем триумфальное возвращение верхом на золотом драконе. Лена и им рассказала все, назойливо подчеркивая, что этот эльф гораздо хуже, чем верноподданные Родага.

– Я и не подозревал эльфов Лиасса, – заверил король. – Это было бы так глупо… Да и своих тоже не подозревал. Хотя бывают всякие… отщепенцы. Значит, он хочет войны? Хочет, чтобы я начал ограничивать права эльфов? Или сказал тебе об этом, чтобы я думал, что он хочет именно этого?

– Ты много он меня хочешь, Родаг, – вздохнула Лена. – Я не политик. Мне кажется, он был вполне искренним. И вполне уверенным в том, что ему это удастся.

– Не дождется, – проворчал Родаг. – Я-то политик. Делиена, я все сделаю, чтобы не было никакой войны в Сайбии. И Владыка сделает.

– Как ты себя чувствуешь? – жалобно спросила Рина. – Когда я увидела твое лицо, я испугалась.

– Я бы тоже испугалась, если бы себя увидела. Спасибо, Рина, сейчас хорошо.

Королева нагнулась и поцеловала ее в щеку. Абсолютно искренне. Отчего-то холодная, неприятная и высокомерная Рина питала к Лене весьма теплые чувства. Потом она вышла, пожелав Лене всяких благ. Король посмотрел на шута, и тот напрягся. Родаг покачал головой.

– Разве я настолько беспощаден, шут? Побудь с ней, пока она не поправится. Я не потребую от тебя ничего, что противоречило бы тем клятвам, которые ты дал ей.

Шут встал на одно колено и склонил голову. Проходя мимо, Родаг щелкнул его по макушке. Шут улыбнулся, хотя и напряженно, закрыл за ним дверь, быстро разделся, не утруждаясь выравниванием сапог, и нырнул под одеяло.

– Ну вот, сейчас согреешься, – пообещал он, обнимая Лену так бережно, словно она была стеклянной. – Гару, охраняй.

Пес посмотрел на шута со странным выражением – это ты мне говоришь «охраняй»? а то я не знаю – и улегся под дверью. Только сейчас Лену начал колотить озноб – самое нормальное состояние после магического вмешательства. При этом у нее не было жара, который можно было бы сбить отваром из жизнянки и остролиста. Просто ощущение холода. Ничего. Пройдет. Когда-нибудь. Маркус, кое-как сдвинув Гару, принес еще одеяло и кружку с горячим вином, напоил Лену, укрыл их обоих, посмотрел грустно и ушел. Тоже переживал, что ничего сделать не мог. А кто мог? Милит отплясывал в паре шагов – тоже не помешал. И тоже, наверное, страдает по этому поводу. Лена прижалась к шуту и не заметила, как уснула.

Проснулась она, когда было темно, только слегка светилась на туалетном столике аметистовая друза. Шут тихонько сопел ей в плечо, но тут же зашевелился, открыл глаза и сонно посмотрел.

– Выспалась?

– Выспалась. Что, спрашивается, делать будем, – улыбнулась Лена. Шут оживился.

– У меня есть одно предложение… ты как себя чувствуешь?

Лена прислушалась к себе и призналась:

– Голова болит.

– Предложение снимаю, – без огорчения произнес шут, – не стоит, когда голова болит. Может заболеть сильнее.

И за это она его тоже любила. Голова болела не настолько сильно, но кружилась, да еще тошнило. И в туалет хотелось. Шут проводил ее до двери и встретил у двери с ночной рубашкой наперевес. Лена позволила ему себя переодеть, умиротворенно радуясь осторожным прикосновениям, снова забралась под одеяло – ей было все еще холодно – и прижалась к шуту.

– Откуда у тебя шрам на виске?

Он замялся, но честно ответил:

– Не помню.

– То есть как? – удивилась Лена. – Так получить по голове и не помнить? Потеря памяти?

– Какое там… Пьян был до полного безобразия. Проснулся весь в крови. То ли подрался, то ли просто побили, то ли упал. Скорее, побили или упал, потому что на пальцах ссадин не было, значит, я кулаками не махал… Лена, больше этого не будет. Обещаю.

Она никак не могла представить себе шута пьяным до беспамятства. Случалось, они с Маркусом злоупотребляли медовухой настолько, что утром страдали от похмелья. Однажды Лена даже видела самое мощное его похмелье после визита первой Странницы, но шут помнил, как напивался и что делал. Сколько же и чего он выпил тогда?

– Какой ты очень пьяный?

– Плохой, – помолчав, ответил он. – Злой. И языком злой, и так… Сам в драку вроде не лезу, но нарываюсь.

– И тебя бьют.

– Чаще всего, – согласился он, – потому что таким я становлюсь, когда выпью очень много и нормально драться уже не способен. Так я вообще крепок на это дело, да и понимаю, когда надо останавливаться. А тогда не хотел. Я такой дурак был… Стыдно. А этот шрам как напоминание.

– Тебя часто били?

– В тот год? Или вообще? В тот год – довольно часто. Ну, я бил, меня били, всяко. А раньше – не особенно. Если, конечно, не считать всякой ерунды. В общем, так, как тебя, чтобы сделать больно, а не просто на место поставить, – нечасто. Даже когда я еще не пришел в Сайбу. Ну, пинка где дадут, где подзатыльник.

– А где тебя драться научили?

– В основном в Сайбе. То есть я умел… может, потому и били редко, что умел драться. Отец учил. Сам учился и меня учил, чтобы не быть беспомощным, если вдруг… эльфы нападут. И здесь, когда уже шутом стал, учился долго… Собственно, постоянно учился. Рукопашному бою большей частью. Могу и мечом помахать, но ты видела, что и за какое время со мной делает Маркус.

– Я еще видела, что и за какое время с тобой сделал Милит

Шут погрустнел.

– Милит меня намного выше и тяжелее… И он эльф. И он лучший боец Владыки. Я против него все равно что ты против того эльфа. Меня немножко утешает, что вряд ли найдется человек, способный один на один победить эльфа в рукопашной.

– Ты тоже эльф.

– Но учили меня люди. Возможности у меня, наверное, большие, только поздно уже, этому с детства учатся. А мне… не знаю сколько лет. Получается, что тридцать семь. Или восемь? Похоже, с тобой и правда не придется годы считать. Ты простила меня? За все эти безумства в тот проклятый год?

– Простила. Главное, что ты вернулся. Я тут тоже… безумствовала.

– Это ты опять о Милите? – покачал головой шут. – Что за представления у тебя? Я ушел, почему ты должна была оставаться одна? Тем более что Милит тебя действительно очень любит. Ему было бы легче или тебе, если бы ты его не впускала?

– А тебе?

– Мне – не было бы. Я надеялся, что ты не одна. Даже понял, когда… тебе стало лучше. Чем бы тебе поклясться, чтобы ты поверила: я этого хотел. Вот сейчас… не хочу. Сейчас хочу, чтобы ты была только со мной. Хотя готов на все.

Лена обняла его покрепче. На все он готов. А она не готова, чтобы его не было не просто рядом, но и под боком. Сравнивать его с Милитом не имело смысла. Милитом она пользовалась, и пусть он был счастлив хотя бы этим, она-то оценивала свое поведение совсем по-другому. Ну а если и сравнить… Милит бы не смог безропотно преодолеть желание без ее прямого отказа. Он не был бы груб или требователен, упаси боже, но настойчив бы был, и его настойчивая нежность, естественно, заставила бы Лену уступить. Она и шуту бы уступила, даже охотно, но он каким-то шестьдесят восьмым чувством знал, что лучше не сейчас, и просто обнимал ее и вел беседы. Покаянные.

Подслушав ее мысли, шут с запинкой спросил:

– С кем… с кем тебе…

– Странный вопрос. Кто сейчас рядом со мной?

– Погоди, – смущенно улыбнулся он, – я рядом с тобой, но я имею в виду только… только постель.

– Только – не бывает, – призналась Лена, – не в моем случае, наверное. Мне все сразу надо. А все сразу – только ты. Но я все равно отвечу. С тобой. А Милита могу сравнить только с Лиассом.

– Океан, – прошептал шут. – У нас – океан.

– Вот именно. – Лена устроила голову на его худом плече. И почему удобно? Правда, на каменном плече Милита тоже было удобно. Внутреннее ощущение защищенности. – Мне с тобой так важно, что я уже пять лет почти не вспоминаю свою прежнюю жизнь. Понимаешь, я не видела родителей пять лет. Пусть они просто проводили меня на работу и ждут, когда я с нее вернусь, но в моей жизни прошло пять лет. Или около того.