Просо судьбы (СИ)

Задумавшись над этой, пока не имеющей решения задачей, она придержала коня, и вокруг неё тут же закружили амазонки и гвардейцы. В их взглядах горели тревога и решимость. И ещё, по их глазам она поняла, что они тоже чувствуют идущий по их стопам ужас.

К ней пробился святой отец Ирий, прикреплённый верховным кардиналом к их отряду. Расхристанный ворот сутаны, плащ, наброшенный на плечи, сполз набок и повис подбитой, но ещё трепещущей птицей, густая буйная шевелюра всклокочена — шапочку он уже посеял. На бледном, перекошенном, как от боли, лице выделялись чёрные застывшие глаза и сурово сжатые губы.

— Ваше Высочество, — он приблизился вплотную и сквозь зубы, словно это требовало особенных усилий, выдохнул, — тьма идёт за нами.

Лидия подавила мгновенно вспыхнувшее желание накричать на святого отца. Как будто она не в курсе! Но вместо этого наклонилась и благодарно похлопала по плечу молодого священника. Она вдруг представила, каких неимоверных усилий стоит этому человеку противостоять воздействию шаманов, как их жуткая энергетика давит на него. И повернулась к другому лицу, настойчиво требующему её внимания.

— Ваше Высочество, — из-под поднятого забрала на неё смотрели абсолютно спокойные и холодные светло-зелёные глаза графа. Пожевал губами — единственная дань тревоге и решимости, он ровно продолжил: — Уруки идут за нами. Позвольте встретить и задержать их продвижение. Попробую, если выйдет выдержать их первый натиск, увести в сторону, — на бледном лице мелькнула слабая улыбка. — Это малая плата за то, чтобы хотя бы частично реабилитироваться в ваших глазах. И доказать, что РоАйци не имеют к происходящему в Агробаре никакого отношения.

Ошеломлённая Лидия сжала губы. Она не отвела пронзительного взгляда от человека, грубо говоря, ценой своей жизни и жизней своих людей, намеревающегося дать ей шанс спастись. Или хотя бы вырвать толику времени, которой ей, возможно, хватит на принятие решения для выживания. Подозрения в предательстве ушли прочь, словно пыль, уносимая грозовым ветром и вбиваемая в землю крупными дождевыми каплями. Но слов, достойных моменту, она не могла отыскать, и всего лишь согласно коротко кивнула.

Граф, казалось, видел её насквозь, усмехнулся в бороду — так, по-отечески, с пониманием, и Лидия вдруг вспомнила, что Дремайр РоАйци — товарищ её отца по беспутной молодости. И вроде даже они одновременно пошли служить в гвардию.

— Не переживайте, Ваше Высочество, мы постараемся выжить, чтобы наши мечи и впредь стояли на вашей защите. У меня хорошие амулеты от тёмной магии, а воины у меня весьма опытны. Прошу только присмотреть за Тьяри — я постараюсь отправить его с вами. Он слишком молод и… горяч. Не держите на него зла за его глупые манеры. Это отнюдь не сознательное желание кого-либо оскорбить или задеть, а следствие незнания и неопытности в общении с благородными дамами… — его лицо исказилось, как от боли. Он сурово прищурился, бросил задумчивый и нетерпеливый взгляд за её плечо и словно прислушался к чему-то. — Лидия, вам нужно спешить.

— Да пребудет с вами Единый, — хрипло благословила Лидия. Она как знала, что голос её подведёт.

Уходя с улицы Второй цветочной, она не удержалась и бросила взгляд назад. Десяток воинов, оставшихся прикрывать их уход (к людям графа присоединились отец Ирий и несколько гвардейцев) растягивался по всей ширине улицы, и она с сожалением заметила плюмаж молодого РоАйруци, не пожелавшего оставить дядю, и странная горечь накатила, перебив и отчаяние, и безысходность.

Народ на баррикаде заволновался — на пустынной улице вдалеке показался одинокий всадник. Он стремительно приближался, полы плаща трепетали, будто крылья, и это было так неожиданно и тревожно в словно бы загустевшем воздухе. Люди озадаченно и напряжённо поднимали головы в ожидании вестей.

Что-то было не так с этим наездником, мчащимся к ним на фоне абсолютно пустынной, будто вымершей улицы под аккомпанемент цокота копыт, эхом, как круги на воде, разбегающимся вперёд и назад, стиснутым безмолвными домами под серой черепицей. И в какой-то момент порывистый вздох, вобравший в себя и гнев, и отчаяние, и надежду, всколыхнул защитников Ремесленного квартала. И Лидия не была исключением.

Это был Тьяри РоАйруци. И он просто повис на шее коня, каким-то чудом удерживаясь в седле. Правая рука безвольно болталась, руководимая лишь инерцией движения. Простоволосый, при этом, светлая прежде голова превратилась в какой-то чёрно-багровый колтун.

Конь, въехав на простор Ремесленной площади, хрипя и пуская пену, сбавил ход, настороженно прянул ушами, покосился по сторонам, и уже неторопливо потрусил к мосту, где тоже, по-видимому, узнали рыцаря из окружения РоАйци, и сложный механизм прохождения на территорию квартала, не спрашивая дополнительного разрешения сверху, привели в движение. Сейчас эта основная артерия, соединяющая ремесленников с телом столицы, была перекрыта мощным сооружением высотой в шесть локтей, состоящим из деревянных конструкций, усиленных камнями и мешками с песком. Только посредине был узкий проход, закрытый сейчас огромным сложносоставным щитом, который сдвигался с помощью четвёрки тяжеловозов и при необходимости просто блокируемый.

Конь с поникшим всадником преодолел едва половину площади, когда словно невидимый ветер тронул волосы, заставив прищуриться, зябко поёжиться — как будто недобрый взгляд какого-то огромного и голодного хищника, нащупывающего тёплую, полную сладкой крови, жертву. И тут же по сознанию ударила тяжёлая, сметающая напрочь волю волна иррационального ужаса, всегда предшествующая появлению уруков.

Лидию шатнуло назад, она будто резко потеряла ориентацию, и теперь, как слепой котёнок, пыталась осознать, кто же она. И где? В памяти осколками разбитой реальности фигурировала только баррикада, на кромке которой и находилась она, и любой шаг в сторону мог быть движением в бездну. И ощущение неотвратимо приближающейся угрозы.

Тёплая, крепкая ладонь коснулась её руки, и уверенно сняла с эфеса сабли, за который принцесса судорожно цеплялась, как за спасительный маячок.

— Ты сильна, дочь моя. Но никогда не бывает лишним вознести молитву Единому. Дабы укрепиться, найти опору в этом греховном и склонном к испытаниям веры мире.

Такой знакомый, спокойный и сильный голос прозвучал словно в голове. Разум прояснился. Она повернула голову, и увидела обострившийся профиль отца Апия. Невысокий и сухой Верховный кардинал бесстрастно и бесстрашно смотрел туда, куда Лидия боялась даже глянуть. Тонкие губы в обрамлении аккуратной седой бородки шептали молитву, и только морщины резче обозначившиеся от носа и глаз, и пульсирующая на виске жилка выдавали напряжение одного, возможно, самого сильного — никто ведь не проводил сравнений или, не дай Единый, состязаний в этом направлении — из лучших даровитых разумов Агробара. И при этом весьма пожилого человека — на памяти принцессы, уже в детстве святой отец был таким же — в преклонных годах.

Замершая, задумавшаяся Лидия, словно вновь выпавшая из реальности, вдруг ощутила на себе пытливый и пронзающий взгляд глубоко запавших глаз. Её окатило жаром от неожиданно накатившего стыда, и, буквально прочитав по губам священника посыл: «Будь сильна, дочь моя», она встряхнула головой и решительно посмотрела в лицо надвигающейся опасности.

Иррациональный ужас отступил, и звуки разноголосой, многокрасочной палитрой ворвались в сознание. Как и целостное — во всяком случае, видимое глазом, понимание картины происходящего. Застывшие в каком-то ступоре защитники моста, уже проскочившего коня, несущего безвольное тело РоАйруци, и накатывающих, словно неотвратимая приливная волна, уруков.

Лидия почувствовала, как пустоту отступившего страха и слабости заполняет ярость неизбежной схватки, гнев на «тёмных», посмевших топтать и поганить её любимый Агробар, и холод — не тот, замораживающий конечности и превращающий разум в застывшее, неподатливое стекло, а тот, который отсекает ненужные эмоции и помогает отрешённо взирать на боль и потери.