Дороги богов

Дождавшись, пока он подойдет, Тополь махнул рукой, норовя захватить парня за шею, но тот увернулся и, сам поймав выметнутую руку, припал на колено, выворачивая вожаку плечо. Но Тополь сам прижал свободной рукой ладонь Волчонка к плечу и крутанулся на одной ноге, вынуждая противника кувыркнуться, отпуская его.

Упруго вскочив, Волчонок снова устремился на вожака, но за первой удачей хлынули промахи. Вожак не зря был вожаком — он швырял Недоноска на землю, ловя его за руки, колени, локти и шею. Раз за разом прикладываясь к измятой траве, парнишка вскакивал с упорством, которое все больше нравилось Тополю. Он сам не заметил, как бой превратился в игру, где оба противника получали равное удовольствие. Вожак сам начал поддаваться парнишке, однажды позволив вывалять себя в земле.

Когда он растянулся на траве, раскинув руки, наблюдающие за сшибкой ахнули, а Волчонок застыл, хлопая глазами. Снизу вверх взглянув в его расстроенное лицо, Тополь вдруг расхохотался от души. Удивление и растерянность, которые выказал Недоносок при этом, развеселили его еще больше. Он смеялся так, как давно уже не мог себе позволить.

Поднявшись наконец, Тополь вытер выступившую слезу и потрепал вспотевшего Волчонка по волосам:

— Молодец! Наш человек!.. Давно такого не было у нас в стае.

Недоносок доверчиво блеснул глазами:

— Правда?

— А то нет!.. Ну, хватит на первый раз?

— Как ты хочешь, вожак!

— Не устал, победитель? — рассмеялся Тополь. — Ладно, до другого раза.

Скинув грязную на спине рубаху, он отер ею лицо и потянулся, расправляя захрустевшие плечи. Он улыбался, вспоминая бой, и исподтишка любовался мальчишкой, но когда тот тоже стянул мокрую от пота рубаху и вытерся ею, Тополь словно примерз к земле. Улыбка сползла с его лица, когда он увидел на крепкой мальчишеской груди висящую на шнурке кованую фигурку ворона — свой собственный оберег, когда-то давно отданный в обмен на громовое колесо Перуна женщине-жрице Зарнице, там, в Новогороде!

Не узнать кованого ворона он не мог — казалось, старый оберег тоже заметил прежнего хозяина. Он поблескивал на потной коже Волчонка, раскинув крылья, и словно говорил: «Вот он я! Смотрите все!»

Подняв наконец все еще сияющие глаза на вожака, Волчонок сразу заметил перемену в его лице.

— Откуда это у тебя? — Тополь протянул было руку прикоснуться к оберегу, но парнишка проворно отпрянул, закрывая ворона ладонью, и рука повисла в воздухе.

— Это мое! — воскликнул Недоносок. — Честно!.. Я не крал ее ни у кого!..

Давно в его глазах не было такого страха, и Тополь заставил себя отступить.

— Я не обвиняю тебя ни в чем, — стараясь говорить как можно спокойнее, сказал он. — Я хочу знать, откуда у тебя этот оберег!

Волчонок забрал фигурку в кулак.

— Это от мамы, — произнес он так тихо, что Тополю пришлось поднапрячь слух. — Я ее плохо помню… Она отдала мне его, когда мы виделись последний раз. Я тогда четвертое лето только и жил на земле…

— Ты помнишь, как ее звали?

— Я спрашивал… Зарницей…

…И все словно оборвалось. Тополь сам не помнил хорошо имени той случайной женщины, спасшей ему жизнь накануне жертвоприношения Перуну. Он думал, что ее ждет наутро жестокая кара — ведь она сторожила пленника. И когда она отдалась ему в овраге над озером, он был уверен, что нарушившая верность своему богу жрица хочет порадоваться жизни напоследок. Для него же та ночь в лесу была всего лишь вызовом, гордым кличем — «Я жив и буду жить!». И вот он, Волчонок, ее след…

Не ответив на немой вопрос мальчишки, Тополь повернулся и слепо, как смертельно раненный, побрел прочь.

Ноги сами вынесли его к нависшей над обрывом березе. Дерево отчаянно цеплялось корнями за берег и держалось тут лишь до тех пор, пока не взыграет однажды непомерно высокая волна, не взметнется громадная льдина, не заберутся на пологий ствол озорные мальчишки, невольно мешая своей тяжестью, а то и постепенно, исподволь, подточат корни талые воды — и тогда однажды не выдержит у дерева сердце и ослабнут корни. Сорвется береза вниз и повлечет ее, умирающую, по реке в море, пока не выкинет где-нибудь у чужих берегов.

Точно так же и он — далеки вроде беды и тревоги, крепки корни, но судьба неумолимо делает свое дело, и как знать, когда поддастся, перестав держать, эта жизнь и его самого сорвет с кручи и потащит куда-то… Только ему тогда уже будет все равно.

…Так вот о чем зимою упреждал его меч! Боги знали, как заставить его вновь служить себе. Они нарочно, так ловко, как умеют только они, отыскали его сына, вывели мальчишку на заставу, божьим Судом подтвердили право Недоноска жить тут и дали им повстречаться, узнать друг друга, чтобы потом сказать Тополю: «У тебя на земле есть продолжение, теперь ты полностью принадлежишь нам!» Вспомнилось гадание на Комоедицы — будущее сулило ему смерть. Во Имя богов…

Рядом зашуршала трава, и не оборачиваясь Тополь угадал Волчонка. Недоносок присел на комель березы, обхватив колени руками, и уставился на реку. Нева уже ушла обратно в берега и текла мирная и спокойная, как всегда.

Тополь покосился на него.

— Она может упасть, — сказал он. — Берег крутой!..

Его самого поразили вырвавшиеся у него слова, но Волчонок удивил его еще больше. Мальчишка обернулся на цепляющиеся за берег корни и ответил:

— Не упадет!.. Она сильная и хочет жить!

В его словах почудился вызов. Что знал Недоносок? Стоял ли на Дороге богов или просто сказал первое, что пришло в голову?

Тополь обернулся на Волчонка. Тот упрямо сидел на комле березы, поглаживая ствол рукой. Кованый оберег-ворон висел у него на шее. Почувствовав взгляд вожака, он оглянулся и прикрыл фигурку ладонью.

— Это у меня осталось от матери, — виновато объяснил он. — Я не хотел никому показывать…

— Носи-носи, — быстро кивнул Тополь. — Хорошо, когда есть память… Мне вот от своей матери ничего не осталось!.. А что ты знаешь о нем?

Волчонок отнял ладонь, разглядывая оберег.

— Мама рассказывала мало, только когда я спрашивал об отце… Я не понимал, почему его нет с нами. Она объясняла, но я был мал и не запоминал ничего, кроме того, что он был воином из чужой страны и принадлежал к роду Волка. Поэтому меня и назвали Волчонком… Может быть, он был викингом — у них ведь тоже почитают воронов…

— Твоя мать… она умерла…

— Ее убили — это я знаю точно. — Волчонок поджал губы. — Мне сказали на капище, где мы жили, пока она была жива… И убили те самые викинги… может, и мой отец…

Тополь почувствовал холод при этих словах отрока.

— Я не знаю, где и как умерла твоя мать, — осторожно молвил он, — но точно знаю, что твой отец не мог этого сделать. Когда тебе было четыре лета, — он помедлил, подбирая слова, — он был слишком далеко…

— И ничего не знал о нас с мамой?

— Не суди его… он не мог…

— Лучше бы он умер! — неожиданно воскликнул Волчонок. — Умер на самом деле, чтобы я хоть знал, что он ни в чем не виноват!.. А мог или не мог… Знаешь, вожак, — он сполз с дерева и подсел ближе, — я ведь сперва хотел его отыскать — ну, когда меня выгнали из Нового Города! Я решил так, чтобы было куда идти… Но потом подумал: а вдруг мы пройдем мимо и не узнаем друг друга? Он же меня никогда не видел, как и я его… Да и что я ему скажу?

— И что он скажет тебе, — кивнул Тополь.

Волчонок взглянул на него с радостной благодарностью:

— Лучше пусть у меня совсем не будет отца, которого я не знаю, ведь уже есть ты, вожак!

Выносить этот восторженный взгляд Тополь больше не мог. Поднявшись, он широким шагом пошел, почти побежал по крутому осыпающемуся склону вниз, к берегу Невы.

После того случая он уже не мог, да и не хотел не замечать Волчонка. У него достало сил и терпения больше не возвращаться к этому разговору — и так уже ясно, что Недоносок затаил обиду на отца и привязался к вожаку именно потому, что не считал его таковым. Тополь исподтишка любовался парнишкой — его удалью, сноровкой, силой и ловкостью, жадно отыскивая в его еще по-детски округлом лице знакомые черты. Тот бегал за вожаком, как собака, заглядывал в рот, ловя каждое слово, и расцветал в улыбке, если Тополю вздумывалось обратиться к нему. Подорвать правдой такое доверие вожак не мог — пусть уж лучше живет как привык. Если с вожаком что и случится, то только после того, как Волчонок пройдет Посвящение. А тогда стая его не выдаст — это будет семья покрепче той, которую он сам не мог дать Недоноску. А так порой хотелось, чтобы мальчишка называл его отцом! Хоть раз!.. Но стоило подумать об этом, как в памяти неумолимо вставали все недобрые предчувствия — Суд богов свершился. Осталось узнать, каков вынесенный ими приговор. Не окажется ли лучшим, чтобы Волчонок вовсе не привыкал к нему как к родному человеку — не так страшно будет потерять…