Поле под репу (СИ)

Странница постаралась не смотреть на волшебника. Девушке без труда это удалось, так как её занимало собственное смущение. Опять она думает о людях плохо. Зачем? Чтобы потом удивляться? Какая же она…

— Поверьте, баронесса, мастер Лучель достойный человек и чародей, — защищая то ли напарника, то ли единственную надежду вернуться домой, Тацу скорчил серьёзную мину. При общем желании истечь слюной выглядело это… С удовольствием съеденный под хорошую музыку обед явственно попросился наружу. Да чем парень думает?!

— Я тебе верю. Ты великий песнопевец, — глаза юной хозяйки сияли сапфирами. Наверное, девчонке пошла бы брошь с менестрелевской куртки, в которую Тацу вновь укутал Дуню. Самого же Тацу можно было маслом намазывать на хлеб. Наблюдая метаморфозу, видя, как умный мужчина превращается в амёбу, странница мрачнела с каждой секундой. Девушке очень-очень хотелось сказать какую-нибудь мерзость и вовсе не об ангелочке по ту сторону решётки. Ангелочке, который, похоже, и не понимал, что творит одним своим присутствием. — А ты, правда, танцорка?

Дуня не сразу сообразила, что баронесса обращается к ней.

— Всё зависит оттого, что ты… — И как это Тацу умудрился ткнуть странницу под лопатку, когда мгновение назад стоял в нескольких шагах от подопечной? — …вы имеете в виду.

Судя по внезапно порозовевшим щекам, госпожа Л'лалио имела в виду то же, что и все остальные.

— Вроде того, малышка, — буркнула, повторяясь за музыкантом, Дуня. Как ни странно, её баронесса поправлять не стала.

— И ты видела всё на свете?

— Э-ээ, кое в каких странах побывала, — уклонилась от прямого ответа узница.

Юная хозяйка кивнула, мило улыбнулась, затем попыталась сделать умное лицо — не очень-то получилось. Скорее, вышло хитрющее — как у ребёнка, которому запрещают немногое, но этого немногого шаловливое чадо и привыкло добиваться.

— Я вас освобожу, — она помолчала, красиво выдерживая паузу, — но при условии.

— А как же?.. — Дуня не поинтересовалась каком — баронесса всё равно сама скажет, а о златовласке стоило бы разузнать побольше.

— Советница? — поморщилась госпожа Л'лалио. — Я здесь хозяйка, не она. Она, конечно, мудра, не спорю, но в последнее время берёт много воли. Она мне не указ! — девчонка вновь топнула ножкой. — Вы возьмёте меня с собой?

Прежде чем Тацу успел согласиться, Дуня поспешила вмешаться. Она сама от себя не ожидала такой прыти.

— Зачем тебе? — второй тычок девушка проигнорировала, хотя менестрель опять умело — явно целился! — угодил в болевую точку. — К чему тебе менять жизнь в родном замке на бродяжничество в сомнительной компании?

— К чему? И ты, танцорка, меня спрашиваешь? — неподдельно удивилась юная баронесса. — Ты гуляешь там, где хочешь! Ты смотришь на мир не из-за занавеси в карете и не из узкого оконца на высокой башне! Ты не ждёшь, когда чудеса свалятся на тебя, а сама ищешь их! И ты выбираешь себе мужчин!

Как она ошибается, во всём! А уж насколько романтичное представление о проституции — у этого ангелочка с головой-то всё в порядке? Или наслушалась любовных баллад от сочинителей, вроде странствующего Тацу? Нет, не похоже — к последней его песне хозяйка отнеслась не сказать что серьёзно.

— Малышка, ты ничего не замечаешь?

— А что? — гладкий лоб девчонки пошёл складками: реакция не на обращение, а на мыслительный процесс. Госпожа Л'лалио вряд ли была глупа, она действительно не поняла намёка. — Что я должна заметить?

— Где сейчас нахожусь я, беззаботная танцорка?

— В тюрьме, — просветлела баронесса. Из-за переливающихся золотом волос и предпочтения мягких тонов в одежде казалось, что над головой посетительницы зажёгся нимб. Наивная, искренняя. Святая! Или, возможно, блаженная. — Ты находишься в тюрьме.

— А теперь представь себя на моём месте, — не сдавалась Дуня. — Мне повезло… — ложь сама сорвалась с губ, — что мою судьбы решаешь ты. Как поступил бы твой отец?

— Папа… пусть боги хранят его душу… добрый. Он отпустил бы. Я его законов не меняла. А дядя… пусть и к нему боги будут ласковы… велел бы выпороть и послать в работный дом, — кажется она поняла. — Так, всегда можно вернуться домой.

— У меня ещё не вышло, — вздохнула странница, но её слова миновали чужие уши.

— И всё лучше, чем безропотно ждать замужества! — голос хозяйки переполнял мечтательный восторг. — Дядюшка… нет, не тот… пусть ему с богами будет хорошо… а Его Величество милостиво выбрал мне супруга. Я не могу спорить с Императором, но я даже на портретах не видела своего жениха! Не знаю его имени! Говорят, он старше моего почившего отца. Старик! А ещё… ещё… сей благородный рыцарь, — она произнесла это тем же тоном, с тем же выражением, как до того златовласка поминала сэра Л'рута, что, вероятно, единственный раз в жизни поступил не как подобает, так и не дав защиту той, которой позволил всё. — Сей благородный рыцарь потерял стыд и совесть! Толкуют, он открыто живёт с любовницей и не одной! И мне велят стать женой этого?! Никогда!

— Но если ты уйдёшь с нами, тебя разве не станут искать?

— Ничего, советница скажет, что я больна и не могу выйти к людям. И траур мне не дозволяет. Нас ни за что не догонят!

Дуня с трудом подавила вскрик. Чересчур. Чересчур много совпадений! Эту девочку, это замечтавшееся дитя во что бы то ни стало следует остановить, отговорить от безумия! Но как? Дуня же не умеет. Она вообще предпочитает молча наблюдать, иногда действовать, но избрать инструментом убеждения слово, а не наглядный пример… нет, она не может, это выше её сил. Но ведь она уже начала. Да только как продолжить?

И странницу осенило. Ну конечно же! Как поступила бы мама? И ей надо так же. Девушка напрягла память — давно всё это было, очень давно, в детстве, когда Дуня ещё ввязывалась в драки, терялась в парках развлечения и во дворах соседних домов, шарила в садах и грядках, что коза в чужом огороде. Давно. Прямо-таки предания старины глубокой.

«Если все выпрыгнут из окна, ты тоже выпрыгнешь?»

Нет, не совсем то. О! Вот оно!

«Подобает ли…»

— Подобает ли дево… — узница осеклась, быстро исправилась. — Подобает ли баронессе прислушиваться к бабьим пересудам? Да и когда и кому были верны мужчины до свадьбы? — Дуня старалась не кусать губы, иначе эффект пропадёт. Но неужели это она говорит? Может, дух какой на неё снизошёл? — Когда жених увидит тебя, госпожа, навсегда забудет других. Он же на руках тебя носить станет! Исполнит любую твою прихоть!

Хозяйка призадумалась. Кажется, арестантка попала в цель — юная баронесса не без основания считала себя центром мироздания, и ей требовалось немного повзрослеть, чтобы принять, осознать, что её теория несколько ошибочна.

— Советница о том же вещает, — кивнула собеседница. — А ещё говорит, что первый мужчина должен быть опытным.

Дуня покраснела. Вероятно, это-то испортило неплохое начало.

— Ещё советница хихикает, что раньше овдовею. А я не хочу раньше! — госпожа Л'лалио снова притопнула ножкой — длинная узкая юбка пошла завораживающей волной. — Вы просто обе мне завидуете! Советница — молодости и красоте, ты… — она, прищурившись, всмотрелась в Дуню. — А ты тоже! Ты тоже боишься своей старости! Ты не хочешь мне отдать песнопевца, хотя отлично понимаешь, что он выбрал меня. Вот!

Что?! Да… Как же…

Наверное, с узницей приключилось то же, что и в замке приснопамятного сэра Л'рута, когда девушка, пьяная от недосыпа, ослушалась пусть и ложного, но приказа начальства — не выполнила положенную работу. В результате чего, между прочим, едва не оказалась в статусе замужней леди. Вот и сейчас вряд ли Дуня была полностью в здравом уме.

— Я не слепая, вижу, что и кого выбрал! Его воля, его желания! — вспыхнула странница. — А мне-то что? Бери, если нужен — мне он и даром не сдался! — Сказав, она поняла, что пьяна. Пьяна не так, как накануне, да беда — симптомы практически те же. И язык не желал остановиться. — Только попомни свои же слова, когда станешь постарше, малышка!