Белые волки Перуна

А ближники княжьи решением Владимира довольны. Изяслав, даром что сопли до пояса, а и тот щерится. Быстро щенок забыл Ладомирову ласку и ныне уже огрызаться готов - не рановато ли?

На том и ушла с ливонских земель киевская дружина, ударив копытами коней в чужие осквернённые насилием сердца. А Ладомир остался со своими мечниками в чистом поле, имея на руках больше тысячи больных и обмороженных людей, которых даже накормить было нечем.

Для Изяслава этот напуск на Луцев городок был первым, где ему пришлось столкнуться со смертью и кровью и испытать при этом дикий страх. Мог бы и голову потерять, кабы не расторопные мечники, за спинами которых он схоронился от озверевших в своём безнадёжном отчаянии ливов. Никто на этот страх Изяслава не обратил внимания, никто не ждал подвигов от семнадцатилетнего парнишки, брошенного с размаху в кровавую лужу, но сам молодой боярин вслед за страхом испытал и жгучий стыд. А потом пришла и чёрная зависть к Ладомиру, который на глазах у всех поверг самого Луца, смотревшегося горой необоримой.

Этот свой страх Изяслав потом вымещал на смердах в разоряемой Великим князем округе. Серьёзного сопротивления никто не оказывал киевским мечникам, и это уже была не сеча, а кровавая потеха. И вновь столкнулся Изяслав с Перуновыми Волками. Тёмнобровый Войнег отбил Изяславов меч, направленный в голову перепуганного лива, и сказал при этом, кривя насмешливо губы:

- Легче, боярин, каждая тварь жить хочет, а человек тем более.

За Изяслава тогда вступился Владимиров любимец Шолох, вместе и облаяли они нахального Волка, который в ответ только плечами пожал. С Шолохом и еще одним княжьим дружинником завалили они какую-то жёнку на сеновале. Здесь уж Изяслав не сплоховал и показал боярскую прыть. От женщины пахло молоком и пожухшими травами, и брыкалась она недолго, рассудив, видимо, что с тремя мужиками ей не совладать.

Князь Владимир ушёл из земель ливов, потешившись вволю, кинув там плешанского воеводу с сотней мечников. Поначалу Изяслав обрадовался такой незадаче Ладомира, потом призадумался, каково будет плешанским мечникам выбираться из тех земель. Но сомнения его развеял боярин Шварт, с которым Изяслав сошёлся ближе всех:>br> - Если сгинет плешанский воевода, то какая тебе в том печаль? Великий князь посадит тебя на его место.

Может, шутил Шварт, а может, и нет. Годы у Изяслава для воеводства небольшие, но ведь и Ладомир, когда садился в Плеши, был всего тремя годами старше. А Изяслав всё-таки не древлянский изгой, а старший сын первого на Киевщине боярина, чью вотчину и место он унаследует в свой черёд. Так что шутка Шварта вполне могла обернуться правдой. Князь Владимир привечает Изяслава, на пиру его сажают среди ближников, даром что старшина этим недовольна. Великий князь ценит верных людей - так сказал Изяславу всё тот же Шварт. И кто за Великого князя горой, того и величать будут. А ядовитых гадюк на своей груди греёт только уж очень глупый человек. Вот так Ярополк грел боярина Блуда, а тот подставил его под мечи. Князь Владимир поумнее брата. А если и дальше жить по дединым обычаям, то будешь зависеть от каждого непутёвого смерда. Мало ли что черный люд захочет крикнуть на вече - неужто князь всем кланяться должен? Оттого и нет согласия на наших землях, что каждый норовит играть в свою дуду, не слушая княжьего слова.

Пока из земель ливов выбирались в земли ятвягов, было у Изяслава время подумать о многом. А путь этот оказался труден. Сначала подмораживало, а потом развезло землю так, что кони в ней вязли чуть не по самые бабки. У Изяслава зуб на зуб не попадал, и в седле его качало от недосыпу и усталости. В другой раз Изяслав непременно простудился бы, а тут за две семидницы не чихнул ни разу, и даже сам себе удивился.

К возвращению князя в ятвяжский град по Двине уже пошёл лёд. А от всех окружающих земель послы заключили ряд, признав за Великим князем Киевским верховную власть и право взимать подати. И торговать здесь купцам киевским, новгородским и прочим с земель Владимиру подвластных, свободно, и никому не чинить им в том препятствий.

А про то, что Перуну в этих землях быть главным, Владимир даже не заикнулся. От Велнясовых волхвов он принял дары, и сам принёс жертву Рогатому богу. Вся бывшая в походе старшина призадумалась. А воевод Бирюча и Плещея на прощальный пир звали последними и сажали не по заслугам в конце стола. Можно было бы это принять за бесчестье, если бы ныне шло всё как прежде, но у Владимира свои доводы - тех, кого больше люблю, тех ближе и сажаю. К Ратше и Шварту давно успели притерпеться, а тут, извольте, новые ближники у Великого князя: боярин Басалай и совсем уж мальчишка Изяслав, сын Ставра. Воевода Добрыня и тот водит бровью на княжьи причуды, но помалкивает. А остальным прочим и вовсе перечить не с руки. Тем более что Владимир опять в удаче. Впрочем, в этом походе редкий мечник не разжился, а о боярах и говорить нечего. Ладьи до того перегружены, что вот-вот уйдут нырками под воду. А раз от князя старшине и дружине такой прибыток, то пусть почудит немного. Всё же годы его молодые, а оттого в характере вздорность.

Добрыня при расставании попенял слегка на эту вздорность Владимиру. И особенно на то, что бросили плешанского воеводу в чужой земле без поддержки. С этого каприза может приключиться большая беда.

Князь в ответ только передёрнул плечами:

- Эта земля теперь под моей рукой, а Волку на то и даны клыки, чтобы при нужде отбиться. А на ближников Перуна я зол - не испросив моей воли, они разорили Велнясов горд.

Добрыня на сестричада посмотрел с удивлением:

- Так тебе в этом только польза, князь. Уцелей Криве, чего доброго, пришлось бы ратиться не на шутку.

- Потому и спустил Волкам их напуск, что был он к моей выгоде, а иначе разговор пошёл бы совсем другой, - зло сверкнул глазами Владимир из-под надвинутой на лоб бобровой шапки.

Стояли на пристани, продуваемые ветром, от которого Добрыня ежился в своём теплом кожухе. А Владимир словно бы не замечал холода и щурился на дядьку синими глазами из-под нахмуренных бровей. Только тут понял Добрыня, что Владимир здорово изменился за два года и больше не нуждается в дядькиных советах. И наверное, к лучшему, что расстанутся они на ятвяжской пристани и один уйдёт в Киев, а другой - в Новгород.

На том и облобызались сердечно. Князь Владимир легко запрыгнул в ладью, и чёрная по весне двинская вода вспенилась от взмахов вёсел. А новгородский воевода долго ещё смотрел вслед уходящему киевскому войску, покачивая седеющей головой.

Внезапно наступившая оттепель, когда расслабившаяся после жёстких объятий мороза земля превратилась в липкое тесто, поставила Ладомира и его мечников в совершенно безвыходное положение. Сотня людей, затерявшаяся в чужом краю, где в сердцах кипела ненависть к разорителям, представляла собой слишком лёгкую мишень для оперенной стрелы из-за любого бугорка или ствола дерева.

- Надо брать первый же подвернувшийся под руку городишко и затворяться там до того, как подсохнет земля, - сказал Ратибор, ежась на пронизывающем ветру.

И действительно, стоять дальше в чистом поле рядом с головёшками Луцева городка было бессмысленно.

- А пленённых гони в шею, - подсказал Сновид. - Это их земля не пропадут.