Белые волки Перуна

В Полоцке Великий князь надолго задёрживаться не стал. Обнял боярина Позвизда, благосклонно выслушал выборных от горожан и пошёл дальше, прихватив с собой полоцкую старшину с мечниками. Боярин Ставр успел переговорить на пристани с боярином Вельямидом, а потом пригласил его в свою ладью. В Ставровой ладье, кроме Вельямида и Путны, оказался и боярин Боримир. Так в вчетвером и повели неспешный разговор, обмениваясь новостями. Вельямид рассказал, что прошли за четыре семидницы до Владимира вниз по Двине две ладьи с Перуновыми Волками. А ещё буквально вчера принесла сорока вести на хвосте и того удивительнее - сгинул в Велнясовом горде кудесник Криве, полновластный хозяин ятвяжских земель, и сгинул он вместе с ближними волхвами и дружиной.

- Волки задрали, - ахнул боярин Боримир.

- Рассказывают, что на торг ближнего к Велнясову святилищу города привезли смерды тела волхвов, но на тех телах не обнаружилось ни волчьих клыков, ни колотых, ни резаных ран. А только следы копыт зубров и оленей. Вроде как сам Велняс покарал кудесника Криве за непомерное самомнение.

- А дружину кудесника тоже зубры стоптали? - удивился Путна, скосив на Вельямида хитрые глаза.

- Про это сорока ничего не сказала, - развел руками Вельямид. - А среди Велнясовых печальников на кривецких землях началось великое смятение.

По слухам, доходившим и до боярских ушей, в Велнясовом горде скопилось немало добра. Ещё как князь Владимир посмотрит, что такой жирный кусок уплыл из его рук. Тем более что кудесник Криве, как говорили, готов был заключить с ним договор и передать под его руку земли ятвяжские без крови, с одним лишь условием, что на тех землях бог Велняс останется Ладой.

К удивлению князя Владимира, у плешанской пристани встретил его не только воевода Ладомир, но и две сотни молодцов в волчьих шкурах, готовых к походу. О несчастье, которое неожиданно приключилось с кудесником Криве, Владимиру рассказал плешанский воевода. Ссылался он при этом всё на ту же сороку, что успела долететь и до Полоцка. Но в Плеши сорока вела себя много скромнее и об участии в трагических событиях Перуновых Волков даже не упомянула. Князь Владимир хмурился, слушая воеводу Ладомира, и косил злым глазом на Бирюча и Плещея, но вслух ничего не сказал.

- Это для тебя, князь, большая выгода. Ятвяжская старшина ныне в раздорах, и не сумеет собрать войско для отпора.

И плешанский воевода оказался кругом прав - до самого моря Владимиров поход шёл гладко. Все придвинские города ятвягов распахивали настежь ворота навстречу Великому князю. И только в устье Двины вышла заминка - город там стоял превеликий, не менее Полоцка. И сил в нём было довольно, если и не для отпора, то хотя бы для торга. Тоже и старшину местную понять можно - и воевать не хотели, но не хотели и себя ронять без нужды. Владимир, по мнению бояр, повёл себя мудро - не спешил с напуском и в торг с ятвяжской старшиной вступил охотно. Сажал в своём шатре за столы и поил киевскими медами. Ятвяги народ спокойный, но если их раззадорить, то вполне могут встать железной стеной и тогда прольётся много крови. А так рядом да лаской, без больших ратных потерь, многого достичь можно.

От ятвяжской старшины с Великим князем рядился воевода Ингвар, сутулый и широкоплечий, с большой примесью нурманской крови: его отец осел в этих местах ещё до того, как князь Олег пошёл на Киев. Плечи у ятвяга не обхватишь, а ростом он на голову Владимира выше. Седые волосы и борода указывают, что в годах воевода немалых. Бывал Ингвар и в Новгороде и, видимо, подолгу живал там, если судить по выговору. Прочие ятвяги больше помалкивали да изредка кивали головами.

- Слышал я, что кудесник Криве занемог, - Владимир вопросительно посмотрел на ятвягов.

- Криве умер, - отозвался Ингвар. - Но не знаю, кто повинен в его смерти.

При этих словах он, однако, покосился на воевод в волчьих шкурах, которые сидели на дальнем от князя конце стола. Владимир в ту сторону тоже бросил взгляд, и взгляд этот был недобрым, как сразу же отметили бояре, собравшиеся на пиру. Званы они были сюда с разбором, как это повелось при Владимире. Из полоцких - только Вельямид, из киевских - Отеня, Басалай и Ставр. Ну и Изяслав, к немалому удивлению отца, тоже был здесь и даже сидел ближе к князю, одесную любимца Владимира боярина Шварта.

В походе, конечно, бывает по разному, иного и обносят, если дрогнул в бою. Но так, чтобы ни за что ни про что величать кого-то, такого прежде не случалось. Ставр даже не знал, как относиться к возвышению сына, но радости в душе не было. Если бы по заслугам возвеличивали - тогда другое дело, а если по прихоти князя, то в этом чести для боярина нет. Владимир горазд на такие штучки, и не поймёшь сразу, зачем он рушит старый ряд, что и кому этим хочет доказать. Может быть, ещё долго бы рядились ятвяги да пили киевские меды, если бы с моря не подошли новгородские ладьи во главе с воеводой Добрыней. Этот как в шатёр вошёл да как взглянул исподлобья на ятвягов, так сразу всем спорам пришёл конец. Немалая, надо сказать, сила собралась под рукой князя Владимира, поболее той, что взяла Полоцк и подступала к Киеву. До пяти тысяч человек на более чем пятидесяти ладьях.

Боярин Ставр обнял боярина Хабара и поздравил с общим внуком. Разродилась днями Милава на радость обоим боярам - и киевскому, и новгородскому - которые теперь пустили корни на кривецких землях.

- Изяслав-то подрос, - Хабар с некоторым удивлением глянул на зятя. - Прямо-таки муж, гожий и для рати, и для совета.

Ставру эта похвала пришлась по сердцу, но и некоторую неловкость он испытал. Хабара-то тоже посадили вдали от князя.

Заключённый с ятвяжской старшиной ряд запивали медами всю ночь, а к утру открылись городские ворота, вбирая в себя Владимирово войско. Большого ущерба пришельцы обывателям не нанесли, но от малого уберечься сложно. Там какой-то растрепухе вздёрнули подол, здесь серебряный кубок прилип к чужим рукам. Взыск княжий был, конечно, но по вине, а если виновника установить не удалось, то и взыскивать не с кого. Ятвяги покряхтывали, но терпели - не век же чужому войску стоять в их городе. Владимир уже разослал гонцов и к ливам, и к литам, и к прусам, приглашая добром встать под свою руку. А если кого брало сомнение, то к их пристани причаливало до десятка ладей. Три малых града предали огню и мечу в землях ливов, которые вдруг вздумали воевать. Один из городков брал плешанский воевода Ладомир, и Ставр с Хабаром знатно погрели руки на том пожарище. Град был торговый и стоял на бойком месте. От ливов ушли к литам и там пощипали немного. А уж больше не нашлось охотников воевать с киевским князем.

Владимир всю осень провёл близ моря, а потом остался здесь в зиму. Принимая послов с земель отныне ему подвластных, Великий князь одних привечал и сажал за стол, а иных, строптивых, лаял непотребно и брал с них не только серебром и златом, но и девушками от лучших в тех землях родов. Кабы в жёны брал, так в том сраму нет, а то в потаскухи, да ещё и раздавал своим ближникам. И в этом лучшим родам обида была великая.

Поморский князёк Луц посёк всех оставшихся в его городе киевских мечников. Мечники были из младшей дружины Великого князя, и вели они себя в Луцевом городке хуже некуда. Брали жён из-под мужей, портили девок на глазах у родителей. Какое сердце надо иметь, чтобы всё это вытерпеть?

Княжья дружина брала пример с самого Владимира, о чём и сказал с горечью Ставр Хабару. А ещё в том была горечь для Ставра, что сын его Изяслав стакнулся с княжьими ближниками и участвовал в тех непотребствах.