Белые волки Перуна

А Путнина серая утица телепается в самом хвосте, ну разве что не последней. За ней ещё три-четыре плескают вёслами, в том числе ладьи Басалая и Отени. Для киевского воеводы это уже совсем стыд.

- А спрос только с меня, - обиженно нудил Путна. - А на поверку моя ладья других лучше.

- Про твою ладью я скажу на Двине, боярин, - усмехнулся в усы Ставр. - А вот сын у тебя всем взял - и ростом, и лицом, и статью.

- Тебе своего старшего тоже хаять нечего, - ответил польщенный похвалой Путна. - Не каждый удалец удержится на чужих землях, а Изяслав не пропал в совсем молодые годы.

Такие похвалы приятны отцовским сердцам, но Путна уже сообразил, что разговор про Станислава боярин завёл неспроста, потому что дочек у Ставра полны палаты, а иные уже входят в возраст.

- Твоей-то старшей никак пятнадцатый годок пошёл?

- Самое время замуж, - вздохнул боярин Ставр. - А то времена ныне смутные, того и гляди, понравится какому-нибудь ясну соколу белая лебёдушка, и утянут её со двора, отцу спасибо не сказав.

Ясный сокол – это, конечно, Владимир, который сейчас горделиво возвышается на носу своей ладьи. Ноги у него из камня, что ли, чтобы вот так стоять столбом полдня. Впрочем, его дело молодое, а у людей, обременённых годами и потомством, свои заботы.

Путне доводилось видеть Ставрову дочку - и ликом чиста, и в тело пошла исправно, да и Ставр на Киевщине не из последних, породниться с ним - честь. Оттого и не стал Путна ходить вокруг да около, а если и поспорил чуток, то только по поводу приданного. Но и здесь сошлись почти полюбовно - и боярин Ставр давал немало, и боярин Путна не просил сверх меры. Послё похода решили сыграть свадьбу, к обоюдному удовольствию.

По Днепру шли быстро, хотя и против течения, а уж на волоках пришлось попотеть, даром что князь Владимир чуть ли не всех окрестных смердов собрал вокруг своих ладей. Где волоком тащили, а где несли на руках, где озерцом плыли, а где малыми протоками - путь хоть и тяжкий, но не раз хоженый. Изяслав и вовсе здесь проходил недавно вместе с греком Анкифием, а потому своим расторопством и разумностью приглянулся Великому князю:

- Ты чей такой удалой будешь?

- Изяслав, сын Ставра, твоей волею в Плеши поставлен боярином.

Владимир кивнул головой на слова Изяслава и задумался о чём-то своём, покусывая между делом сорванную обочь травинку. Прежде Изяслав видел князя только однажды, во время его торжественного вступления в Киев два года тому назад. За эти два года много утекло воды и в Днепре и в Двине, сам Изяслав из мальчишки превратился в мужчину, а уж о князе Владимире и говорить нечего. Даже голову он теперь держал по иному: не бычился на ближних и дальних, как это было прежде, а смотрел как бы поверх голов окружавших его людей, что заставляло последних всё время искательно заглядывать ему в лицо в поисках княжьего глаз. В походе князь Владимир мало чем отличался от своих дружинников - и доспехи были самыми обычными без золотых насечек, и кожух, накидываемый на плечи по вечерам тоже был обычным, даже потёртым. Иные киевские бояре смотрелись много богаче. Но лицом Владимир выделялся - жесткое у него было лицо, не оставляющее сомнений, кто здесь главный.

На привале, перед тем как окунуться в Двину, Изяслав был зван в княжий шатёр, среди самых ближних к князю бояр и старших дружинников. Из киевской старшины здесь был только боярин Басалай да ещё толстый воевода Отеня.

Сидели прямо на земле, у расстеленного тут же покрывала. Посуда тоже была скромной, хоть и серебряной. У Изяслава посуда в доме, пожалуй, побогаче, даром что он не князь. Может, и не сказал бы об этом вслух молодой боярин, кабы меды ему не ударили в голову. А придержать некому было - Ставра в княжий шатёр не пригласили, потому что не пир был у князя Владимира и не совет, а просто вечеряли по походному любые князю люди.

Услышав Изяславовы слова, все ближники поразинули рты на такое нахальство, а Владимир расхохотался:

- Негоже, боярин Изяслав, так срамить своего князя перед ближниками, тем более, что роскошь в походе оттягивает руки.

Изяслав изошёл бы на краску, если бы сидевший рядом Шолох не плеснул ему в чарку мёда.

- А где серебром разжился? - спросил с усмешкой Басалай. - Из отцовских кладовых?

Изяславу Басалаева насмешка не понравилась, а потому и ответил он боярину почти зло:

- В ятвяжских городах то серебро взято, мечом и сулицей.

- Неужели сам в поход ходил? - удивился Отеня.

- Меня ранили в Плеши, а мечники мои ходили с воеводой Ладомиром и не остались в накладе.

- Удатный, выходит, в Плеши воевода? - Князь сверкнул из-за серебряной чарки глазами.

И показалось Изяславу, что не люб Владимиру боярин Ладомир, а потому и сказал, быть может, лишнее:

- Удатный, но больно заносчивый - в чужом доме хозяином хочет быть. Взял я девку под себя из ятвяжских полонянок, так он мне указывать стал, что в том для моей жены обида. А разве боярин в своём доме не полный хозяин?

Слова Изяслава встречены были смешками, но смешки эти были одобрительными. А князь Владимир и вовсе кивнул головой:

- За тобой правда, Изяслав, а не за воеводой Ладомиром. Боярин хозяин и в доме своём и на подворье, и на землях своих. А все жёны, чада, челядины, холопы и закупы должны почитать волю боярскую. А сам боярин только перед князем ответчик, а уж Великий князь властен над всеми. Вот когда будет так на землях наших, тогда всем станет хорошо - и князю, и боярам, и простолюдинам.

Слова Великого князя, даром что во хмелю произнесённые, Изяславу понравились. Если боярин над своими людьми властен, то и князь тоже боярам главный и единственный указчик. А то ныне каждый воевода и наместник норовит повернуть по-своему, а потому вокруг сплошные нестроения. После Изяславовой речи в поддержку Великого князя, Басалай закряхтел, а Шварт и Ратша переглянулись. Зато князь Владимир остался доволен рассуждениями молодого боярина, о чём и сказал вслух своим ближникам:

- У сына Ставра мозги отцовых не хуже, а в рассуждениях он быстр и хваток. За твоё здоровье, боярин Изяслав.

Это честь великая, когда князь пьёт за твое здоровье, да и редко Владимир вот так кому-нибудь выказывает своё расположение. Но, видимо, приглянулся ему Ставров сын и ликом краснощёким, и откровенностью, и суждениями, до которых пока не дозрели мозги Басалая и Отени. Выходит, не правдой надо жить, завещанной от дедов, не словом вечевым, не волею богов, не мудростью боярского совета, а только княжьим умом. Только князь ведь тоже человек: и в заблуждение может впасть, и поддаться дурному влиянию, а то и отчудить что-нибудь немыслимое с пьяных глаз. И всё это во благо? Вслух, конечно, перечить князю не стали - пусть себе тешится несбыточными надеждами. А для того, чтобы все племена и роды жили по княжьему слову, мало будет согласия Басалая и Отени. Изяслав ещё молод, а как войдёт в возраст, так сам поймёт, что не след рушить заведенный порядок и потакать собственным прихотям. И князь Владимир поумнеет со временем, поуспокоится плотью, перестанет кидаться на каждый бабий подол, и в иных делах у него поубавится пыла. Поймёт он, что свой ум хорошо, но и боярского призанять не худо.