Корпорация цветов

Кажется, обладатель кроссовок с чудовищными зажимами на шнурках неверно истолковал мой взгляд. По крайней мере, когда я на него посмотрел, в его лице явственно читалась угроза. Я был уже готов дать отпор или хотя бы как-то сгладить ситуацию, сказав "всё хорошо" или "всё в порядке, мужик, всё в норме", но парень вовсе не собирался на меня нападать. Когда он заговорил, голос его показался мне смутно знакомым. Вообще бывают люди с такими голосами, что стоит им открыть рот, как вы уверены, что уже когда-то его слышали. По телевизору, в кабинете начальника, возможно по радио, когда ехали в машине. Иногда мне представляется, что где-то есть специальная фабрика, которая штампует голосовые связки для самых разных слоёв населения. Продавцам и парикмахерам достаются непременно писклявые голоса, такие, которые будто бы рождаются где-то глубоко в желудке, а к тому моменту, как доходят до губ, превращаются в какой-то кисель, и вы с трудом вычленяете отдельные слова из мутной писклявой каши. Политикам и некоторым дикторам из теленовостей выдают размеренные голоса, слушая которых, у вас сводит зубы и хочется поскорее переключить канал, лишь бы не слушать эту тягомотину. А ещё бывают такие голоса, которые вы запомните, даже если услышали всего один раз, по телефону, да ещё с плохой связью. Сколько бы лет не прошло, вы всё равно будете его помнить. Вот такой голос и был у парня с идиотскими шнурками. Я смотрел на него и был точно уверен, что никогда не встречал его раньше, но голос, глубокий, вкрадчивый и с едва заметной хрипотцой я слышал когда-то очень давно.

— Ты чего здесь?

Я смутился, потому что в первый момент даже не знал, что ответить. Сказать, что я гнался за женщиной, которую уже считал своей, я не мог, сказать что заблудился тоже было как-то неудобно. Потому я решил спросить несколько пространно:

— Я тут вообще-то давно не был. Не знаете, Парк Победы перестроили что ли? По моим прикидкам здесь должен был быть жилой массив, разве нет?

Парни переглянулись и расхохотались, подталкивая друг друга локтями. Удивительная способность некоторых людей, искренне смеяться, при этом оставаясь серьёзными и настороженными.

— Вы не знаете?

— Да ты о чем вообще, мужик? — приятель зелёного шнурка растянул губы в дурацкой ухмылочке. — Какой к черту парк?

— Парк Победы, — с лёгким удивлением сказал я.

— По-обеды? — ухмылка его превратилась в оскал, два ряда желтых прогнивших зубов выглядели отвратительно. Ей-богу, вы можете не умываться по три дня кряду, не бриться, ходить в грязной одежде, от вас может вонять как от мусорного бака, но если вы не чистите ваши поганые зубы, я отказываюсь называть вас человеком. Парень с гнилыми зубами потерял в моих глазах минимум сто очков.

— Так о чем речь? — всё ещё скалясь, поинтересовался господин желтая улыбка, хотел добавить ещё что-то, но тут его приятель дернул его за рукав.

— Оставь его. Не видишь, что ли, он пришел оттуда.

— А, — улыбка второго мигом потухла, — то-то я гляжу, он несёт какую-то чушь. Оттуда, значит…

Шнурок нахмурился.

— Не трогай его. А ты, — тут он обратился ко мне, — лучше иди, откуда шел. Нечего тут болтаться. Это не твоё место.

— Я что-то не совсем понимаю, — попробовал спросить я, но оба парня как по команде повернулись ко мне спиной, всем своим видом показывая, что разговор окончен. Я задумчиво почесал голову и побрёл по тропинке в обратный путь. Но не успел я пройти и десяти шагов, как позади меня раздались глухие хлопки, будто бы где-то вдали взрывались петарды. Я быстро оглянулся, но не увидел ничего, кроме всё тех же мрачноватых лиственниц и серых гранитных глыб. Парни куда-то ушли и на земле, засыпанной желтой хвоёй валялись несколько окурков. Я пожал плечами и пошел дальше, по дороге пытаясь отделаться от неприятного ощущения, которое можно выразить двумя словами "что-то не так". Я никак не мог понять, что именно меня смущает, то ли то, что Парк Победы оказался гораздо больше, чем я считал, то ли то, что ушла Валерия, то ли странная её просьба, а то ли слова двух незнакомых парней, которые я, признаться, совершенно не понял. Помимо внутренних ощущений, которые я переживал на удивление остро, я тревожился и по другой причине, а именно, я никак не мог понять, где же выход из этого проклятого парка. Я был точно уверен, что бежал не больше десяти-пятнадцати минут, а сейчас я шел быстрым шагом уже больше получаса, а лиственничной аллее всё не было конца. Я начал тревожиться, переживать, что, может, свернул где-то не там, потом подумал, что Парк Победы просто не может быть такого размера. Одним словом, я уже не знал, что и думать, как вдруг я увидел справа огни оживлённой улицы. В полной уверенности, что это Московский проспект, я почему-то совершенно не удивился тому, что он днём его освещает так много света. Я поспешил туда, но когда вышел из ворот парка, оказалось, что это какая-то совершенно незнакомая улица. Больше всего меня поразило то, что она была вымощена ровными плитами из точно такого же гранита, который я видел на лужайке. Машин не было, но, тем не менее, я не ошибся, сказав, что улица была оживлённой. Мне сложно объяснить, как могла быть оживлённой улица, на которой был я один, однако она была именно оживлена. Тут и там вспыхивали яркие огоньки, как будто бы менялись цвета светофора, но светофоров не было. Я слышал автомобильные гудки, видел яркий лучи фар, направленные мне прямо в глаза, но нигде не было ни единой машины. Голоса, музыка, пару раз мне показалось, будто бы меня толкнули плечом, но я протягивал руки, я озирался по сторонам и не видел ровным счетом никого. Я перешел на другую сторону улицы, отчаянно пытаясь унять колотящееся сердце, прислонился к стене и осмотрелся по сторонам. Кругом были дома, много двух и трёхэтажных домов, сложенных их красного кирпича и с зелёными крышами. Вроде бы в этих домах не было ничего особенного, но совсем как недавно в лиственницах, я видел в этих домах какую-то скрытую угрозу. Их окна, затянутые ажурными решетками, казались мне глазницами, в которых посверкивают чьи-то недобрые глаза, а маленькие балкончики моя разыгравшаяся фантазия принимала за зубы какого-то гротескного чудовища. Я думал, что, видимо, слишком давно не был в этом районе, потому как на моей памяти там было множество блочных многоэтажек, а вот низеньких домов, которые больше бы подошли исторической части города, не было и в помине. Меня удивляло и то, что я не видел здание СКК, хотя это огромное круглое строение видно практически с любой точки.

Я постоял ещё немного у стены, потом глубоко вздохнул и пошел по улице прямо, изо всех сил желая, чтобы всё это оказалось дурным сном. Возможно, это малодушие или даже мальчишество, но больше всего мне сейчас хотелось проснуться в своей постели, выяснить, что и нелепый разговор с Валерией, и этот парк, всё это было обычным кошмаром, над которым мы с ней посмеёмся вдвоём. Я никогда никого не любил так, как Валерию в этот миг, мне казалось, что если я буду цепляться за её образ, то мне удастся вынырнуть из того марева, в котором я оказался. Не поймите меня неправильно, я вообще довольно любопытный человек, склонный к различного рода авантюрам, однако в этот раз всё происходящее казалось мне слишком диким. Возможно, я бы не так переживал, окажись я свидетелем страшного преступления, потому что каким бы тяжким оно не было, оно бы подчинялось законам логики, пусть и извращённым, но, черт побери, хоть каким-то законам! Всё происходящее сейчас выходило за рамки моего мировосприятия и мироощущения, мне начинало казаться, что у меня жар, идти было тяжело, будто бы я брёл по колено в воде.

Улицу, по которой я шел, пересекла другая, не такая широкая, но зато с небольшой дорожной посредине. На дорожке росла коротко подстриженная трава, такого же ядовито-зелёного окраса, как и лиственницы в той части парка, где я гнался за Валерией. Я свернул на эту улицу и зашагал прямо по траве, чувствуя под тонкой подошвой ботинок жесткую как щетка траву. Пару раз я специально наклонялся и прикасался к траве рукой. На вид она была как самая обычная газонная трава, а вот на ощупь она ни в чем не уступала игольчатому резиновому мячику, который был когда-то у моего пса. Трава была мясистой и какой-то неприятно маслянистой, стоило разломить травинку, как из неё выливался молочно-белый сок. Она немного пахла мятой, причем запах был таким, что сразу бил в нос как нашатырный спирт. И всюду звуки, всюду вспышки света, будто бы я шел по середке шумного проспекта, хотя вокруг меня не было никого. Почему-то в голову лезли всевозможные газетные заголовки, которые были сейчас совершенно не к месту. Светская хроника, спортивные события, телевизионные премьеры, одним словом, вся та чепуха, которую каждый из нас проглатывает, читая в обеденных перерыв газету или журнал. Я долго не мог понять, при чем тут эти клятые заголовки, и только спустя несколько минут понял, почему я о них подумал. Журналы обычно печатают на довольно плотной, чаще глянцевой бумаге, а вот газеты, особенно не цветные, зачастую печатают на дрянной бумаге, сродни папиросной, такой тоненькой, что сквозь текст на одной странице можно видеть картинку, напечатанную на другой. Именно такое ощущение у меня было сейчас, я чувствовал, будто бы вижу сразу два пласта реальности. Я шел по дороге в странном, очень странном месте, шел, чувствуя под ногами удивительную жесткую траву, и в то же время видел сквозь улицу и сквозь траву совсем другой пейзаж, видел автомобили, слышал визг шин и шум обычного городского проспекта. Пожалуй, больше всего меня удивляло то, что я совсем не испытывал страха, хотя, не скрою, в душе поднималась тревожная волна, которая вот-вот должна была перетечь или в приступ безудержной паники, или в неукротимое любопытство.