Корпорация цветов

Был выходной день, суббота, и мы отправились на прогулку рано утром, когда ещё в Парке Победы было не так много народу. Я снова купил хризантемы, на этот раз только ярко-рыжие и во время всей прогулки нёс их сам, поминутно рискуя выронить букет от смеха. На Валерии был брючный костюм кирпичного цвета, медные волосы перетягивала зелёная резинка и она казалась мне самой прекрасной женщиной на свете. Не помню, о чем мы с ней разговаривали, кажется, обо всём понемножку. Я ничего не замечал вокруг, глядя только на Валерию, а она видела каждую мелочь, без конца обращая моё внимание то на забавное объявление, то на чудно одетого человека. Мы прошли по тропе героев, обошли детские аттракционы и зашагали по дорожке вдоль ограды. Тут Валерия вдруг посерьёзнела и спросила меня, хочу ли я остаться с ней. Хочу ли я! Бог мой, да в последние несколько недель я мечтал об этом каждый день. Когда я просыпался в своей постели один, то желал быть с ней так сильно, что мне становилось физически плохо от собственного бессилия. Настя потихоньку начинала ревновать, и я не раз слышал, как она называла Валерию злой мачехой, уже догадываясь, к чему всё идёт. Я пытался объяснить дочери, что на самом деле Валерия вовсе не злая и что на наших частых встречах настаиваю я, но Настя не желала этого понимать. Она требовала познакомить меня с Валерией и очень обижалась, когда я отказывал.

Понятно, что я ответил раньше, чем Валерия успела закончить вопрос. Хочу ли я? Конечно хочу! Готов ли я… на что?

— Ты готов ради меня отказаться от многих вещей? — спросила Валерия глухим голосом.

— Готов, — быстро сказал я.

— Я ещё не сказала, от каких, не торопись, — мягко пожурила меня Валерия, странно улыбаясь. — Погоди с ответом. Скажи лучше, готов ли ты отказаться от привычного дома?

— Переехать? — удивился я, потому что этот вопрос я ожидал меньше всего. — Куда? Зачем? К тебе?

— Гм, почти, — сказала она, впервые беря букет хризантем у меня из рук.

— Перееду, если нужно, — с готовностью сказал я. — Что ещё?

— Уйти с работы, — отчеканила Валерия после небольшой паузы. Я разинул рот, чтобы возразить, но она не дала мне и слова сказать:

— И оставить дочь.

— Что?!

Я схватился за голову. Я не мог и предположить, что женщина, которую я ценил и глубоко уважал, если не сказать любил, могла предложить мне подобное. Возможно, я готов был бы стерпеть от неё многое, ради отношений с ней мог наделать много глупостей, однако стоило сказать такую вещь, как она потеряла в моих глазах добрую половину обаяния и привлекательности. Я сухо сказал:

— Нет. Как ты могла только подумать такое?

— Тсс, — она приложила палец к губам, — не шуми. Я и не сомневалась, что ты никогда бы не отказался от дочери. Я действовала наугад, а вдруг получится, вдруг ты пойдешь со мной, отбросив всё, что имеешь. Совсем как один добрый рыцарь в одной из старых сказок. Извини, я в тебе ошиблась. Я…

Тут я вспылил:

— Конечно ты ошиблась! Я не могу представить, какой самоуверенной надо быть, чтобы решить, мол, я брошу своего ребёнка ради тебя! Да что должны быть за причины, чтобы я отказывался от своей дочери? Ты ненавидишь детей?

Кажется, мой вопрос её смутил. По крайней мере ответила Валерия не сразу, а когда заговорила, глаза её были холодными как льдинки. Она прижала к груди букет хризантем и тихо сказала:

— Я не знаю детей. Думала, знаю тебя. Ошиблась. Мне пора.

Потом она низко опустила голову и одной рукой стащила с волос резинку, так, что рыжие пряди упали на лицо. Несколько секунд она постояла так, затем встряхнула волосами и посмотрела на меня с какой-то натянутой улыбкой.

— Мне пора, — повторила Валерия, повернулась ко мне спиной и быстро-быстро зашагала по тропинке.

Какое-то время я простоял на одном месте, тупо глядя ей вслед, а потом мне вдруг показалось, что когда-то я точно также стоял и смотрел на уходящего вдаль человека. В тот раз я не вспомнил, как в детстве уходил от меня странный лесной незнакомец, но спустя неделю, когда я думал об этом событии, та давнишняя история вспомнилась сама собой. Я стоял, смотрел на уходящую от меня Валерию и вдруг бросился за ней вслед, на ходу крича что-то вроде "постой" или "остановись". До сих пор я не могу понять, чем был вызван этот мой душевный порыв, но могу предположить, что действовал я чисто инстинктивно. Я бежал за уходящей от меня женщиной, за женщиной, глубоко меня оскорбившей своим предположением. Не могу понять до сих пор, зачем я побежал за ней. Но я бежал так быстро, что сердце едва не выскакивало из груди. Я кричал, а Валерия не останавливалась, и вот что удивительно, чем быстрее я бежал, тем дальше она уходила, хотя как я мог видеть, шагу она не прибавляла. То, что я никак не мог её догнать, привело меня в бешенство, и я уже бежал, ничего не замечая вокруг. Я явственно помню, что дорожка, которая должна была закончиться оградой через сотню метров, оказалась гораздо длиннее, ограда куда-то пропала и я уже бежал по лесу мимо высоких лиственниц с ядовито-зелёной хвоёй. Валерия была далеко-далеко впереди, а я всё бежал как одержимый, думая только о том, как бы её догнать. Наконец, её красно-кирпичная фигурка пропала, я остановился и только тут понял, что я давно уже не в Парке Победы. Я не слишком хорошо знал московский район, но был уверен, что рядом с парком быть не может никакого леса, а ближайшая рощица находится рядом с улицей Орджоникидзе. У меня не было никаких предположений с мистической подоплекой, на тот момент я не верил во всю эту сверхъестественную чепуху, поэтому я предположил, что возможно район перестроили, и Парк Победы расширили, превратив в настоящий лес. Одно меня смущало, вокруг не было ни одной живой души, но я прошел по дорожке вперёд, вышел на круглую лужайку и увидел двух парней в спортивной одежде. Это меня несколько успокоило, и я уже спокойно зашагал дальше, раздумывая о сказанном мне Валерией. Когда я прошел мимо юношей, я поймал на себе их настороженные взгляды, но не обратил внимания. Я всё шел и шел вперёд, в полной уверенности, что сейчас я упрусь в ограду, за которой будут жилые дома, но вместо этого я оказался на краю обрыва, внизу которого начиналось бесконечное поле. Я удивлённо пожал плечами и побрел назад, силясь понять, куда же меня занесло. Вернувшись на лужайку я вдруг с удивлением обнаружил, что вокруг неё растут герберы, почти такие же, как я подарил Валерии на первом свидании, только гораздо ярче и больше. Под лиственницами торчали крупные серые булыжники, которые я поначалу принял за надгробия, но потом увидел, что это просто гладко отполированные куски серого гранита, расставленные четко по кругу. Мне стало как-то не по себе, несмотря на то, что был ясный день, ассоциации с кладбищем были слишком высоки. Да и слишком тихо было вокруг, непривычно для городского парка в выходной день. Я вдруг вспомнил детство и золотое крыло на руке Лизы, вспомнил, как каждое дерево казалось мне зловещим, и отчего-то этот далёкий детский страх сейчас мне не показался смешным. Шум листвы звучал как-то чересчур тревожно, небо выглядело мрачно, солнце, которое светило всё так же ярко, почему-то напоминало мне вечно гудящую лампу дневного света в школьном коридоре. В младших классах она пугала меня до чертиков, и сейчас память услужливо предлагала мне пережить те же зябкие ощущения.

Парни, стоящие в центре лужайки, смотрели на меня недружелюбно. Один из них опирался спиной о крупный серый булыжник, испещренный какими-то надписями. Руки парня были в карманах, во рту была потухшая сигарета. Черт его знает почему, но вид у него был отталкивающий, хотя обычно молодчики такого типа не вызывали у меня ни тревоги, ни отвращения. Я не замечал их — и только. Второй парень выглядел приличнее, но ненамного. Кроссовки на нём были новенькими, но явно купленными на Троицком рынке или в Апраксином дворе, дешевенькая подделка под adidas. На их задниках был знакомый треугольный логотип, вот только вместо оригинального названия синими буквами было написано asidas. Черт знает, почему меня вдруг так заинтересовали его кроссовки, но я буквально впился в них взглядом и разглядывал так пристально, что если бы мог, непременно прожег бы в них дыру глазами. Шнурки у кроссовок были белыми с зелёными зажимами на кончиках и эти проклятые зажимы почему-то мне чрезвычайно не понравились. Я вообще не слишком люблю кроссовки, не признаю их за нормальную обувь, но если уж тебе так нравятся кроссовки, а хорошую марку ты не можешь себе позволить, почему ты не вденешь в них нормальные шнурки?