Воля Императрицы

Браяр спрятал свою улыбку, и вернулся к оборачиванию стопы Сэндри свежей повязкой.

— Я не ребёнок, — пробормотала Сэндри.

Благодаря долгому опыту общения с сёстрами, Розторн и Эвви, Браяр знал, когда нужно помалкивать. Вместо того, чтобы говорить, он попытался вспомнить, видел ли он когда-либо Сэндри в таком же неистовом гневе. «По большей части это страх», — подумал он, отпивая из другой чашки чая, налитой для него Гудруни. «Но она просто не привыкла к тому, что с ней обращаются как с кем-то незначительным. Хотелось бы, чтобы она увидела, что она сама также обращается с её людьми из Ландрэг, но я вижу, что прямо сейчас с ней не стоит об этом говорить».

Трис ушла, когда Гудруни заварила чай, но Чайм осталась, взволнованно позвякивая на Сэндри. Именно Чайм наконец удалось успокоить Сэндри. Драконица просто свернулась у Сэндри на коленях, издавая низкий, чистый звон, пробившийся через гнев юной дворянки. Чем больше Чайм пела, тем медленнее руки Сэндри гладили драконицу, пока Сэндри наконец не улыбнулась ей грустной улыбкой.

— Я буду в порядке, — заверила она Чайм. — Правда.

Сэндри подняла взгляд на Браяра:

— Мне не нужны сиделки.

— Тогда я иду спать, — сказал Браяр, пожимая плечами. — Ты же знаешь, что Её Имперское Величество будет ставить нам препоны, так ведь? Ни она, и ты не знаете, когда нужно оставить кого-то в покое.

Сэндри сделала глубокий выдох:

— Я тебя спрашивала?

Браяр подбоченился одной рукой:

— С каких это пор меня нужно спрашивать — тебе или кому-то ещё?

Это на самом деле вызвало тонкую улыбку на её лице:

— Ты уж точно мальчик Розторн. Весь в неё.

Она поцеловала Чайм в макушку:

— Я правда буду в порядке, — прошептала она.

Чайм издала последнюю мелодичную ноту, и поднялась в воздух, вылетев в открытое окно. Им не нужно было беспокоиться о том, куда она полетит: Трис выработала смущающую умы привычку спать с открытыми окнами.

— Тогда я тоже пойду, — сказал Браяр. — Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.

Голос Сэндри остановил его, когда он уже положил ладонь на дверную защёлку:

— Тебе не обязательно ехать. Я не могу предложить тебе целую империю в качестве сада. И ты по-прежнему мой брат, даже если решишь остаться здесь.

— К твоему сведению, Графиня, — парировал он, не оборачиваясь, — уехаю я не из-за тебя.

Как всегда, по-настоящему разозлившись, Браяр скатывался на воровской диалект, на котором говорил в детстве.

— У меня своя голова на плечах, и я могу ею решать без сующегося в неё твоего шнобеля. На случай, если ты не заметила: если кто-то высокопоставленный, вроде тебя, тут в опасности, значит не безопасно тут никому. Никому, от крупнейшей дворянки до мельчайшей уличной крысы. Если ты в опасности, то где это оставляет простолюдинов вроде Гудруни и Жэгорза? Я тебе скажу, где — сидящими по ящикам где-то в тайной комнате. Или просто сброшенными со скалы.

Она ушёл, хлопнув дверью.

Он использовал знакомую процедуру медитации, чтобы успокоиться, после того, как смахнул пыль и грязь со сшитой с помощью магии нарядной одежды. Наконец он забрался в кровать, и задул свечу. «Постели на дороге не будут такими же мягкими, как эта, но они будут гораздо безопаснее», — подумал он. Вызванная ночными событиями усталость затопила его, и он скользнул в сон.

В его тёмных снах шли армии, которые жгли и убивали. Огонь от подожжённых ими городов усеивал горный горизонт яркими пятнами. Это была скалистая тайная тропа в сердце Гьонг-ши. Горевшие деревни в равной мере могли принадлежать как Янджингу, так и Гьонг-ши.

«Они жгут свой собственный народ!» — подумал во сне паникующий Браяр. Он был маленьким и похожим на кролика, он бежал от армии, будто та была сворой диких собак, рычащих и щёлкавших челюстями позади него. Вместе с ним ковыляла Розторн, Эвви, и друг Эвви — Луво, угнездившийся у Эвви в руках.

Заголосили трубы. В его снах армии всегда были прямо за следующей грядой, стремительно двигаясь. Браяр и его спутники всегда будто ползли по земле. Наяву он знал, что они двигались гораздо быстрее, но во сне они всегда следовали за армией по пятам, обречённые предупредить храмы внутри страны слишком поздно. Трубы голосили, охотничьи псы армий выли, а Браяр пытался бежать.

Он споткнулся, упав у подножья кучи. Одна рука попала на чьё-то лицо, другая упиралась в обнажённую ногу. Теперь стало достаточно светло, чтобы он мог увидеть, что нашёл: люди, от детей до стариков, все обнажённые, все сваленные в кучу как ненужные куклы. Его руки покрыла кровь.

Он закричал и проснулся одновременно, хватая ртом воздух. Как и всегда, его простыни пропитались потом. Пот щипал ему глаза. Он встал, и стёр бот, насколько это было можно, мокрой губкой, и переоделся в свою обычную одежду.

«Нет смысла снова ложиться спать, мне просто снова приснится то же самое», — подумал он, возясь с пуговицами своей рубашки. «Наверное, я соберу все вещи и шакканы, который взял из оранжереи её имперского величества, и отнесу их обратно. Не хочу, чтобы она подумала, что я хоть пару ножниц у неё забрал».

Трудно было открыть имперскую оранжерею, держа миниатюрную иву в одной руке, и полную инструментов и саженцев корзину — в другой, но Браяру это удалось. Оказавшись внутри, он засунул служившую магическим ключом бумагу в карман, и вернул каждый предмет на положенное ему место. Каждому саженцу он оставил доброе слово для роста и устойчивости к растительным невзгодам. Он также оставил медную проволоку обёрнутой вокруг новой формы ивы.

«Мне не нужно наказывать растения только потому, что моя партнёрша поссорилась со своей кузиной», — сказал иве, на которую он наложил заклинания для здоровья и надлежащего роста ещё тогда, когда взял её себе на попечение. «Даже если меня самого императрица чертовски раздражает, я не позволю тебе вернуться в мир без всей той защиты, которую я могу тебе дать».

Ива цеплялась за него, пока он не уговорил её отпустить его. «У тебя тут самые разные партнёры», — мягко отчитал от её. «Тебе не нужен один человек, который всё равно просто исчезнет. Разве я не прав?» — спросил он у остальных, у сосен и клёнов, у фруктовых деревьев и цветов. Оранжерея отозвалась таким звуком, будто по оранжерее прошелестел бриз, когда все растения в качестве ответа потрясли ветвями.

Попрощавшись, Браяр вынул из кармана ключ-бумагу, и перешёл в ту половину оранжереи, где росли орхидеи. Он собирался положить ключ там, у наружной двери, чтобы Берэнин увидела его. Вместо этого он обнаружил там саму императрицу, одетую в просторное платье из коричневого льна поверх блузки — она дремала, подложив голову на руки, сидя за столом с орхидеями. Она моргнула и зашевелилась, когда вошёл Браяр. Сердце сжалось у него в груди. Она была красивой даже с непокрытыми вуалью медными волосами, высвободившимися из заколок, и с прижатым к её щеке мятым рукавом. Она улыбнулась ему.

«Это как видеть улыбку солнца», — подумал Браяр. «Согревает и немного обжигает одновременно. Нет. Нет, она — сам Наморн, земля, которую заселяет народ. Она ценит остальных потому, что мы будем её поливать, пахать и сеять на ней, и держать насекомых и грибки подальше, собирать урожай… но в конце концов мы для неё важны не больше, чем муравьи».

Она протянула ему руку:

— Я не могу убедить тебя? — спросила она с сонной хрипотцой. — Ты знаешь, что был бы счастлив у меня на службе, Браяр.

Браяр вздохнул, и потёр себе голову. Сэндри начала бы спорить, пытаясь уговорить её изменить то, как она действовала. Даджа надела бы маску Торговца, произнесла бы пустые, вежливые слова, и упомянула бы дела, которые требовали её присутствия в другом месте. Трис отказалась бы каким-нибудь бестактным образом, и притворно извинилась бы. «А я?» — спросил он себя. «Что я могу сказать? Я сбежал от одного императора, который хотел посадить меня в железную клетку, и с моей точки зрения, её золотая клетка выглядит ничуть не лучше?»