День рождения

Лидия Некрасова

День рождения

Часть первая

Глава I. Елка этого года

Зима 1916 года была морозная и почти бесснежная. Только в конце декабря ветер пригнал к Петрограду большие тяжелые тучи. Он стал кружить их и трясти над замерзшей синей Невой, над серыми улицами. И, наконец, на город густо посыпались крупные снежники. Они летели сверху легкие и хрупкие, похожие на серебряные звездочки, которые лежали в витринах игрушечных магазинов.

Мака ждала елку, и елка приехала к ней у мамы на плечах. Маленькое зеленое деревце встало на столике в углу, оттаяло, запахло и слегка укололо Макины ладошки.

Взъерошенная Мака бегала по комнате, вешала на ветки пестрые игрушки, прогоняла подальше от елки любопытного Котю-Братю и потихоньку поглядывала на маму. У мамы лицо оставалось грустным.

Котя-Братя лапкой выуживал из картонки шуршащие картонажи. Потом, осторожно прихватив зубами, тащил под кровать. Мака с визгом лезла за ним, дрыгала ногами и из-под кровати снова глядела на маму. Мама на минуточку улыбалась, но только уголками рта. Глаза мамины оставались грустными. От папы давно не было писем. Папа был на войне.

Мака очень хорошо помнила прошлогоднюю елку. Она помнила мохнатое огромное дерево. Оно неизвестно откуда появилось и протянуло свои лапы в середину комнаты. До самого потолка доставала ее ровная верхушка. Папа на руках поднял Маку, чтобы она сама надела на вершину елки большую лучистую звезду. Папа помогал Маке вешать на елку конфеты и потом сейчас же помогал снимать их, чтобы попробовать.

Мака помнила, как вечером вошла в комнату румяная веселая мама, как она положила на пол свою черную муфту и как у муфты вдруг вырос белый хвостик. Это тогда к ним в дом в муфте приехал маленький Котя-Братя — белый котенок с голубыми глазами.

Все помнила Мака. И как папа колол своими жесткими щеками ее щеки, и как он громко смеялся, подкидывая Маку к потолку, и как от этого в шкафу дребезжали стаканы. Папы давно не было дома. Папа был на войне. Теперь елку принесла мама. Теперь елка была маленькая. И на ней не было конфет… Котя-Братя стал такой большой и толстый, что уже не смог бы поместиться в маминой муфте. Теперь все было не так. И мама разучилась улыбаться…

Когда почтальон приносил письма от папы, мама, читая их, сморкалась и терла глаза. Когда писем долго не было, мама переставала рассказывать Маке веселые сказки и все время читала большие серые газеты. Они противно пахли и шуршали в маминых руках. Они приносили только скверные вести. Мама не становилась веселее.

Мака знала, что такое война. Это слово звучало в городе, на набережной, в магазинах и у них дома. Это слово вползало во все разговоры взрослых.

Когда по мостовой к вокзалу шли усталые, серые люди в обтрепанных шинелях, Мака знала, что они идут на войну. Когда на Невском проспекте гремел оркестр, взвизгивали трубы и топал барабан — Мака знала, что это провожают солдат на войну. Мака знала, что война — это где-то далеко, что там стреляют, что там папа…

Но Мака не знала, что полчища немецких солдат движутся все дальше и дальше по русской земле, через поля и леса Белоруссии, все ближе и ближе к столице, к Петрограду. Мака не знала, как много русских солдат умирает за русскую землю. Мака не видела, как жадные враги грабят русские города. Мака ничего этого не видела. Мака ничего этого не знала.

В этот зимний вечер Мака легла спать, только когда елка обросла игрушками и звездами. Было поздно.

Мака лежала в кровати. Свет был погашен. Уличный желтый фонарь заглядывал в окно. Мимо фонаря пролетали белые веселые мухи.

Мама сидела перед печкой, подперев голову руками. Дрова догорели, дверка печки была открыта, и красный отсвет углей лежал на мамином платье. Котя-Братя, уютно поджав под себя лапки, грелся на коврике и громко пел, стараясь убаюкать Маку.

Вдруг раздался резкий звонок. Мама вскочила и побежала отпирать дверь. Мака присела и навострила уши. Котя-Братя перестал мурлыкать. Стало тихо-тихо… Щелкнул ключ… Дверь открылась… Потом захлопнулась… Кто-то вскрикнул: «А!»

Потом послышалось, как что-то упало, кто-то толкнул стул… Кто-то заплакал. Мака быстро откинула одеяло и опустила ноги на пол. Мама не позволяет бегать босиком… Но все-таки Мака пробежала по комнате и распахнула дверь в переднюю.

В первую минуту Маке показалось, что на стуле, как-то странно откинувшись на спинку, сидит не мама, а совсем чужая женщина. Широко открытые глаза были чужими… Открытый рот, лицо… Но волосы были мамины…

Платье было мамино… А глаза не видели Маку, потому что иначе мама, конечно, крикнула бы:

«Мака! Не смей бегать босиком!»

Но мама молчала. Рот у нее то открывался, то закрывался. А на полу около мамы лежала маленькая четырехугольная бумажка.

И вдруг мамины глаза увидели Маку. В одно мгновение мама очутилась на полу возле Маки и обхватила ее теплыми руками. Целуя Маку, мама, задыхаясь, прошептала:

— Детка моя! Детка моя! У нас нет больше папы…

Это была страшная ночь. Мака засыпала, просыпалась и снова засыпала… То у себя в кроватке, то около маминого мокрого лица, и на Маку капал теплый дождь, хотя была зима и в углу стояла елка.

— У нас больше нет папы, — говорила мама. — Он не вернется никогда. Его убили.

И Мака сквозь сон слыхала эти слова.

А на улице мимо фонарей пролетал бесконечный легкий снег. И сыпался и сыпался на спящий город Петроград, и на большие дома, и на дворцы, и на маленькие домики… Он покрывал белым одеялом и мосты, и церкви, и железные дороги, и широкие русские равнины, и дремучие леса…

Третий раз шла зима по полям сражений русско-германской войны. Третий раз декабрь встречал немцев на русской земле. Третий раз декабрьский снег засыпал могилы русских солдат. И в этот раз он засыпал маленький холмик, под которым лежал папа.

Глава II. «В некотором царстве…»

«В некотором царстве, в некотором государстве…» — так начинались мамины сказки. В этих сказках были добрые, храбрые царевичи, маленькие заботливые карлики, девочки, которых спасали из беды неизвестно откуда взявшиеся феи… В сказках все кончалось хорошо. Слезы выступали у Маки на глазах посередине сказки, а к концу ее совсем высыхали.

В сказках все девочки в конце концов становились счастливыми. В некотором царстве, в некотором государстве жить было очень легко и приятно.

В том царстве, в том государстве, где жила Мака, жить было гораздо труднее. Там не было добрых волшебников и добрых фей, которые могли бы исполнять желания. Не было скатерти-самобранки, не было ковра-самолета…

Там, правда, был царь и был даже царевич… Царя можно было видеть на картинках. У него были прилизанные волосы и странное, размякшее лицо с усиками и с бородкой.

Царевич тоже был совсем не такой, как в сказках. Не улыбаясь, глядел с картинок одетый в матросский костюмчик, иногда в военную форму, некрасивый стриженый мальчик. А около него ровненько в ряд всегда стояли или сидели девочки в белых одинаковых платьях.

Это были царевны. Их было много, и все они выглядели одинаково и скучно.

Царица была очень красивая и очень злая. Видно было, что и царевич и царевны ее очень боятся. Все они стояли около нее, вытянувшись, замерев с каменными лицами.

Все они жили в большом дворце, но нельзя было пойти к ним попросить о чем-нибудь. Например, помочь маме устроиться на работу…

Нельзя было пойти к ним, потому что вокруг дворца стояла царская стража — жандармы и городовые. Они стояли везде, на всех площадях и перекрестках…

И, конечно, они не пустили бы к царю маму и Маку. Какое ему было дело до того, что Макина мама не может себе найти работу?

С утра мама брала Маку за руку, И они целый день вместе ходили по каким-то лестницам, по каким-то грязным коридорам, заглядывали в какие-то окошечки, в какие-то двери.