Посланница преисподней

— Мать погибшего Аршарха, — сухо оборвал Эет. — Мы знаем это. Смею напомнить, что вам пошли навстречу, удовлетворив вашу просьбу об эмиграции.

— А предъявите ваше удостоверение, — неприятно поджала вдруг губы Лавинира.

Эет это предвидел — и подготовился.

Из кармана плаща явился на свет бронзовый значок службы портала.

— Всего на день-два. Затем, обещаю вам, мы подыщем для девушки жильё.

— Что ж вы, не знаете, что ли, что прошения об эмиграции подаются заранее, чтобы таких вот ситуаций не возникало? — сварливо обратилась Лавинира к Ариэлле.

А Эет подумал, что эта милая красавица совсем не такая, какой он себе её представлял.

— Меня замуж хотели насильно выдать, — трагически шмыгнула Ариэлла носом, пытаясь надавить на женское понимание.

И Эет ещё раз получил возможность убедиться, что Рири не любит врать.

Хотя и правду от неё получить тоже непросто…

Лавинира ничуть не смягчилась.

— Ну так и выходила бы, — совсем по-старушечьи заворчала она. — Подумаешь тоже, невидаль! Выдать её хотели не по любви, рожа у жениха крива показалась… Бегаешь тут, добрым демонам жить мешаешь… Заходи, что застыла? Послал Вельзерен дурочку… Жили-жили, нажили!

Она развернулась и скрылась в дверях. Ариэлла, хмыкнув и пожав плечами, направилась за ней, а Эет, которого никто не приглашал, вошёл следом. Совесть не позволяла ему повернуться и уйти, не убедившись, по крайней мере, что Рири нормально устроят, а не постелют коврик где-нибудь в углу.

Ведь это была его идея, в конце концов!

В горнице пряно и свежо пахло травами — Эет сразу вспомнил, что мать Аршарха славилась как знахарка, — и аккуратные засушенные пучки тянулись под потолком. У окна стоял чистый стол, в дальнем углу возвышался ткацкий станок, на белых, чисто вымытых половицах лежали мягкие дорожки — и через всю светлую горницу тянулись золотые солнечные лучи, озаряя порядок столь идеальный, что хотелось просто взмыть в воздух и застыть там, ни к чему не прикасаясь — во избежание.

Даже устье печи сияло снежной белизной, а чугунки и кастрюли кидали ослепительные блики на потолок, отражая в надраенных до блеска боках солнце.

— Обувь снимайте! — рявкнула хозяйка. — Нечего тут шастать. Ты, девка, не по дорожкам, а по полу иди — ты мне сбуровишь их ногами. Не для тебя тут выкладывала, старалась!

— Ты на меня не ори, дорогуша, — прищурив глаза, спокойно предупредила Ариэлла. — А то ведь я неадекватно ответить могу. Потерпишь меня, не переломишься.

— Да ты у меня сейчас вылетишь на улицу и не заметишь!

— Ну, попробуй, попробуй, — лениво протянула Ариэлла, во весь рост вытягиваясь на лавке у двери и водружая ноги в сапогах прямо на выскобленную до блеска притолоку. Одно крыло она свесила до пола, а второе, у стены, подняла вверх, уперев в угол — и металлическое острие прочертило на брёвнах широкую светлую царапину. — Я ж не постесняюсь тебя вообще без дома оставить…

Баронесса неторопливо подняла руки к груди — и с пальцев потёк чёрный дымок.

Лавинира отшатнулась.

— Ты… Ты маг!

— Угадала, дорогуша. Чаю мне сделай, — лениво обронила баронесса, прекратив демонстрацию силы. — Давай, чуток поласковей — и мы славно поладим.

Эет с трудом сдерживал смех. Да уж, эту девицу не нужно защищать…

— До вечера, Ксирина, — учтиво поклонился он. — Я зайду за вами.

— Буду ждать, — с улыбкой ответила Ариэлла, не вставая с лавки.

Глава 17

Скидбладнир

Эет

Сизые весенние сумерки окутали прибрежные скалы, и мягкий плеск волн в борта звучал тихо, дремотно, словно море засыпало. В небе ещё мерцал отблеск света — мирный, ласкающий глаз, дарящий земле последние краски: уже спокойные, акварельные, и сквозь этот прозрачный свет проступали слабые искры первых звёзд.

Береговой бриз нёс тепло Атариды, вплетаясь ласковой струёй в прохладу вечера, добавляя в глубокий, терпкий запах моря ноты остывающих камней и — чуть уловимый, брезжащий — молодой травы, юной листвы… Под этим нежным дуновением гладь моря — цвета сиреневого аметиста — даже не морщилась, его грудь равномерно, чуть заметно вздымалась волнами…

Эет стоял, облокотившись о фальшборт, и любовался вечером. И сердце теснилось от пронзительной нежности, необъятной, как небо — нежности к этой прекрасной земле, столь много претерпевшей, без которой не мыслил он своей судьбы… Он здесь родился, он умер здесь, он познал здесь надежду и отчаяние, раскаяние и боль — и счастье, какое только может быть дано человеку под земными небесами: счастье любви, счастье дружбы, счастье созидания…

Увы, слишком хрупко созданное им и его друзьями. Один не забыл своей ненависти к Силинель, не забыл и своей ревности к Вирлиссу. Плетут интриги демоны Невенара…

Такова жизнь, безумная и прекрасная — великим чудом богини доступная её народу и в смерти.

Чудом богини, страстно любящей эту жизнь.

Парадокс — острый, как лезвие серпа Мортис.

И тревожно, и сладостно — от предчувствия борьбы, от близости неизвестности.

И пронзительно-грустно — от сознания предстоящего расставания: с этой бесконечно дорогой землёй, в которой — корни души…

Эет запрокинул голову. Звёзды в вышине стали ярче, острее. Глубже — запах воды. Синий парус на высокой мачте Скидбладнира повис в безветрии…

Скидбладнир. Совершенное чудо. Тёплое, живое дерево под пальцами — словно пропитано солнцем июля: шальным и дурманным, собранным на буйных лесных полянах, настоянным на медовых травах и прогретой коре. И корабль вырос, как дерево, взметнулся мачтами к небу, едва, распустив бечеву, Вирлисс бросил бордовый бархатный свёрток на прибрежную гальку. Соразмерный, с изящными обводами — кораблик казался не больше прогулочной яхты. Уютный и камерный — как раз для такого вот славного вечера…

Но Эет прекрасно помнил слова Локи: Скидбладнир способен поднять на борт всё воинство Асгарда.

Надо полагать, вид и размеры корабля богов меняются — в зависимости от целей и желаний хозяев…

Эет невольно усмехнулся: да уж, воистину, Скидбладнир не для простых Смертных! И даже не для Бессмертных. Простых.

Скидбладнир — для богов.

И они с Виром получили его, лишь когда сами обрели божественную природу…

Возможно, на управление им просто не хватит силы даже у самого могущественного мага?

Или нет?

Ведь Фрейр отдал Скидбладнир Фрейе, когда она была обычной смертной девушкой.

Но он сам сейчас — не более чем лич. По внешним параметрам — если говорить техническим языком.

Или божественный корабль чувствует глубинную суть своего владельца?

Брать ли Скидбладнир с собой в Невенар — или лучше не рисковать этим чудом в странствиях по чужому миру? Конечно, решать Вирлиссу: ему принадлежит творение дварфов, принадлежит по двойному праву: от Фрейра и от Локи получил он позволение использовать это судно. Но сам Эет, будь его воля, не отважился бы таскать по дорогам и постоялым дворам такое сокровище.

Единственный способ попасть в Асгард.

С другой стороны — кто знает, с чем придётся столкнуться на трактах Невенара? Сколько морей переплыть? Возможно, без Скидбладнира все их усилия окажутся напрасными?…

Эет вздохнул и встряхнул головой. К чему загадывать? Он примет решение Вирлисса — любое.

Лич чуть повернул голову — бросить взгляд через плечо. Вир лежал прямо на досках палубы, закинув руки за голову, и смотрел в небо. Рана его уже полностью закрылась, хотя ещё причиняла беспокойство, стесняя движения.

Эет тревожился за друга: Вир полностью ушёл в себя и за весь вечер едва ли проронил больше двух слов. Только один раз оживился — когда взметнулись у прибрежных скал к небу мачты Скидбладнира. Глаза его вспыхнули восхищением — но затем вампир погрузился в ещё более глубокое молчание.

И по его лицу ничего нельзя было сказать о мыслях, которые зреют в его голове. Эет только мог надеяться, что Вирлиссу хватит здравого смысла не натворить глупостей.