Огниво Рассвета. Роман целиком(СИ)

А, к бесам! Даже думать об этом не хочу! Судьба предоставила мне шанс на спасение, надо им воспользоваться. Забивать себе голову и искать ответы буду после, а сейчас нужно уходить, причем быстро. Кто знает, быть может, чудовище еще вернется. А сражаться с ним, как я теперь убедился на собственном опыте, и право -- дело роковое.

Подняв болевший каждой точкой стан на деревянные ноги и подхватив котомку, я спорым шагом двинуться дальше. Шест, которым досель прощупывалась болотная почва, забытый остался лежать в грязи, оттого ступать следовало пускай и живо, но аккуратно, дабы зыбучая трясина не проглотила меня по макушку. Хотя несколько раз ноги-таки увядали в лужах и приходилось буквально вырезать их из моментально каменевшей грязи.

Предплечье рвало от боли. Казалось, будто внутрь вшили раскаленные спицы, что при каждом повороте или сгибе руки тут же впивались в плоть. Вдобавок лоскуты разорванного рукава постоянно налипали на увечье, вызывая новые порывы рези. Когти твари растерзали предплечье хоть и неглубоко, однако сами раны вышли широкими. Три красные линии неровно проходили от локтя и почти до запястья, но кровоточили мало.

Впрочем, несмотря на боль и усталость, мне все одно приходилось упорно следовать вперед, не забывая при этом крутить головой. Но, благо, больше мне на пути не повстречалось ни души.

Ближе к маячившему тусклым светом краю топей, явившемуся примерно через час, кипарисы стали редчать, вскоре сойдя на нет. Гнилой смрад смешался с лелеющим, прохладным ветерком, и в один момент я ступил на твердую, усеянную чуть пожухлой травой, ромашками, лютиками и вереском почву, оставив темные пахучие болота позади. Погони за мной так и не назрело, чему я был несказанно рад. Хотя не думаю, что та черепахоподобная тварь могла столь легко со мной расстаться. Наверняка, следила, притаившись в очередной смрадной лужице, но нападать, почему-то, больше не решалась. Ну и бес с ней!

Я очутился на просторной цветущей лужайке, порядка ста пятидесяти ярдов в ширину и около трехсот в длину, которую обступала скудная лиственная рожица. Справа, на востоке, над кронами виднелись снежные шапки Драконьих Клыков, с запада же, играючи минуя вставшие на пути деревья, прорывался прохладный, наполненный морской свежестью ветерок вкупе с глухим шумом прибоя. А впереди, шагах в двухстах, высилась огромная, сужающаяся к верху и имевшая длинный иглообразный шпиль, выложенная темным камнем башня. Правда, внешний вид ее оставлял желать много лучшего. Даже в ночном мраке можно было легко различить разбитые стрельчатые окна и зиявшие толстыми щелями стены, обрушившиеся балконы, расколовшиеся карнизы, но самое заметное -- масштабные заросли плюща, что зеленоватыми лианами оплетал строение от подножья до самой головы. По обе стороны от башни полудугами отходили невысокие, огражденные колоннадами галереи с множеством дверей -- вероятно, жилые помещения. Подле, на самой поляне, располагались беседки, обветренные статуи, высохшие замшелые фонтанчики, облетевшие кустарники, изящный мраморный колодец, а также мелодично журчавший, насквозь пронзавший лужайку своей лазурной нитью ручей.

Я ступил второй шаг по осеннему лугу, и тут мое тело словно окутал незримый морозный плащ. Это чувство было схоже с тем, что посещало меня на поляне Вильфреда, но казалось каким-то более... родным. Я словно бы вернулся в материнскую утробу, настолько все вдруг показалось милым и привычным. Ласковый прохладный ветерок нежно лелеял лицо, чуть вздымая волосы, однако даже не пытался жестоко выбивать на коже мурашки, пробирать до костей, заставлять мышцы сокращаться под гнетом стужи, как обычно бывало на севере осенними ночами.

Новые шаги ощущались все легче. В один момент мне даже показалось, что я, поступившись всякими природными законами, воспарил над невысокой муравой. Впрочем, опустив глаза, понял, что по-прежнему, как любой человек, ступаю по твердой почве. Все отягчающие плоть недуги: усталость, боль, резь, ломота в костях и прочее в одночасье бесследно сгинули, а голова, словно только-только очнувшись от бархатной дремы, была девственно чиста. Мысли больше не представляли из себя суровую бурю, а являлись скорее уложенными в стопки бумажными страницами. Поддавшись охватившему меня вдохновению, я даже на заметил, как вплотную подступил к вратам башни.

Как и предполагал учитель, высокие, сливавшиеся с окантовывавшей их обсидиановой аркой створки почти во весь рост поросли медного цвета пышным мхом. Я с долей опаски прикоснулся к растению. Шершавая, немного колючая поверхность сразу вызвала в пальцах неприятные, но вполне естественные, без толики колдовства, ощущения, оставив на подушечках коричневатые пятна, впрочем, легко оттершиеся.

Я достал из котомки врученный мне Васаком темный флакон. Правда, сопоставив размеры мха и количество призванной побороть его жидкости, в голову, невольно, закрались сомнения в состоятельности зелья. Пузырек был размером чуть больше моего среднего пальца, в то время как захватившей врата порослью можно было заполнить небольшую телегу.

Из откупоренного флакона ударил кислый, пробиравший до самого мозга запах. Отступив от врат на несколько шагов я, широко размахнувшись, швырнул сосуд. Повстречавшееся с твердой, пускай и покрытой мягким слоем мха поверхностью, стекло вмиг лопнуло, разлетевшись каскадом мелких блестящих осколков. Выплеснувшаяся темно-вишневая жидкость быстро впиталась в медную поросль, послышалось тихое шипение. Треск плавящегося мха, казавшийся каким-то агоническим шепотом, нарастал, становясь все громче, неприятно резал слух. Спустя несколько мгновений над растением закурилась плотная бледная дымка, а сам мох, запенившись, принялся гадкими, слизистыми, отслаивавшимися от основной массы комьями сползать на землю. С каждой секундой охватываемая кислотной пеной область ширилась, расходясь белым шипучим кольцом, и оставляя после себя торную деревянную поверхность. И вот не прошло и полминуты, как казавшиеся крепкими узы медной поросли, осклизлой, чуть заметно чадящей молочным паром жижей, расплылись под изукрашенными резьбой, уходившими далеко ввысь черными воротами.

Настолько стремительного эффекта я, воистину, никак не ожидал! Чтобы такое малое количество кислоты сдюжило за несколько секунд растворить такую объемную материю... Чего и говорить, виртуозная алхимия творит чудеса. Особенно если она сотворена гномьими руками.

Створки оказались сколь громадны, столь и тяжелы. Попытки отворить их грубой силой, взявшись за предназначенные для того кольца, я бросил быстро, по ощущениям чуть не заработав себе паховую грыжу. Здесь требовалось самое малое с полдюжины крепких, мускулистых мужей. Хотя вряд ли сами трелонцы отпирали эти врата таким прозаическим способом.

Только поймав себе на данной мысли, я немного отступил, вскидывая руки впереди и призывая на помощь дремавшую внутри моего тела магию. Однако ее потребовалось много больше, чем предполагалось. На лбу быстро выступила испарина, мышцы затрещали, а искривленные в напряжении пальцы заныли давящей болью. Но как бы то ни было, после десятка секунд упорного сопротивления врата все же сдались. Взрыхляя под собой почву, приминая траву и сбрасывая многолетний, застоявшийся в щелях налет пыли, одна из створ, гудя и потрескивая, принялась медленно открываться. Распахивать ее настежь я не стал -- попросту не хватило бы сил. Создать зазор достаточный, чтобы в него смогла протиснуться моя не самая пухлая туша, уже оказалось задачей на грани возможностей. Посему, едва зазиял неширокий, шириной менее шага проход, как я оборвал заклинание. Руки повисли бескостными, изможденными плетьми, ссутулив плечи, воздух рьяно рвался из легких. От быстрого и глубокого дыхания понемногу начинала кружиться голова, тяжелели ноги. Я даже представить не мог, что отворение врат дастся мне так непросто. Впрочем, справедливости ради стоит отметить, что месяц назад я бы, наверняка, и на йоту не подвинул столь грандиозные створки.

Решительно выдохнув и постаравшись совладать с вмиг свалившейся на организм слабостью, я подошел к вратам, еле-еле продрался в отверзшуюся щель. Внутри оказалось ожидаемо темно. Каких-либо окон здесь не имелось, а освещением должны были служить многочисленные покоившиеся в настенных светцах факела, ныне, разумеется, погасшие. Практически наощупь подобравшись к одному из таких, я выдрал словно пустившую в камень корни светоч, практически через "не могу" магией возжег оголовье, обтянутое черной от сажи тканью.