Праймашина

– Мы…

– Вас было двое. Двое!

– Лашар приказал нам идти в пещеру, а сам остался…

– Для чего мне нужны Герои, если вы не способны спасти одного-единственного человека? Кому вы вообще нужны?!

Исподлобья и Раздавитель уныло потупились. Они полностью признавали право леди на ярость и даже на бешенство и хотели только одного: чтобы неприятный разговор как можно скорее закончился. Ну, погиб Лашар, все равно ведь ничего не изменишь…

– Дважды… Нет! Трижды вы опозорились перед каким-то мальчишкой! Перед провинциальным щенком из Пущи, который ни разу не участвовал в настоящих сражениях!

Знаменитое хладнокровие дало сбой, и Агата уже не отчитывала провинившихся Героев, она балансировала на грани истерики, машинально подбирая самые хлесткие оскорбления.

– Мы…

Максимилиан Раздавитель хотел заметить, что никто не мог ожидать обрушения пещеры, которая оказалась тайной лабораторией, что ловушка сработала идеально, и что Героям пришлось принять мученическую смерть: и он, и чистильщик медленно умерли от удушья… но не успел.

– Вы не стоите того прайма, что я трачу на ваше воскрешение! Вы абсолютно бесполезны!

Покрасневшие Герои низко опустили головы.

Им было стыдно и обидно выслушивать ругань леди, но вдвойне неприятным происходящее делало присутствие Изморози – везучий безликий получил свое в тюрьме, в бою с имперским Героем, и потому избежал унизительной головомойки. Но смущало Исподлобья и Раздавителя не только то, что Улле со смаком передаст остальным кобрийским Героям подробности отвратительной сцены, нет. И воевода, и чистильщик понимали, что от впавшей в бешенство Агаты можно ожидать чего угодно, а безликому все равно, кого убивать: Чудь, адорнийцев или братьев-Героев, безликий этим процессом наслаждается…

– Идиоты! – прошипела леди Кобрин, и по ее тону Максимилиан с Томом поняли, что гроза миновала. – О каком подземелье вы говорили?

– В самом центре Задранных Пальцев, – торопливо ответил Раздавитель.

– Целый «куст» изнутри вырезан, – добавил Исподлобья и тут же поправился: – Был вырезан, сейчас все обвалилось. Были коридоры, залы…

– А вместо ворот – плита, точь-в-точь будто кусок скалы, сразу и не отличишь.

– Механизмом праймовым поднимается.

– Мы до кабинета дошли…

– По дороге мастерскую видели. Механизмы там, станки какие-то…

– А потом нас накрыло.

– Стены и потолок упали…

– Мастерская, механизмы, станки, кабинет… – вполголоса повторила Агата. – Под землей…

Кто мог построить такое убежище неподалеку от Фихтера? В Кобрии, если уж на то пошло! В моей Кобрии, где полно стражников и пограничников, где даже контрабандистам с огромным трудом удается проскользнуть незамеченными! Ответ: никто. Точнее, построить, конечно же, мог, но сохранить работы в тайне – ни за что. Значит, кто-то использовал уже вырытое убежище в своих целях.

Кто?

Ответ напрашивался, но поверить в него Агата никак не могла. Топталась рядом с проклятым ответом, но принимать его не спешила.

– Вы говорили, что в Фихтере гридийскую огненную лису сопровождал какой-то бродяга. Расскажите о нем.

– Невысокий, дохлый, – затараторил Исподлобья.

– Очень мелкий, щелчком убьешь, – прогудел Раздавитель.

– Лысый абсолютно.

– Жубер вроде называл имя: Акакий.

– Бенефит.

– Говорил, что бродячий ученый.

– Еще сказал, что Акакий вроде вместе с Карлосом в городе объявился.

«Его будущее не менее грандиозно, чем твое…»

Уж не потому ли оно такое великое, что мальчишке помогает…

«Нет! Нет! Это невозможно!»

Но факты вещь упрямая, с ними не поспоришь. Лашар обнаружил в вещах Стеклодува воровское снаряжение высочайшего класса, с которым ходят только на сокровищницы лордов. Сам Стеклодув задержался в Гридвальде, хотя погоня наступала ему на пятки, потратил три драгоценных дня с неизвестной целью. Нет, теперь уже с известной целью. Теперь все встало на свои места.

«Какой же ты молодец, Безвариат! Какой же ты молодец! Еще никому не удавалось так легко и элегантно провести меня!»

– Готовьтесь к бою, – жестко бросила Агата Героям. – В ближайшее время у вас появится замечательная возможность смыть с себя позор. Показать, чего вы стоите на самом деле.

Потому что теперь, когда леди Кобрин поверила в происходящее, она поняла, о какой битве предупреждала Иоланда: Три Вершины будут подвергнуты атаке, предотвратить которую нельзя. Юного гридийского лорда и его Героев поведет Безвариат, знающий каждый камень замка, и нет ничего удивительного в том, что старая провидица не смогла понять, чем закончится сражение. Ничего удивительного…

– Знаешь, когда я впервые увидел докта, узнал вас, услышал ваши воззрения, я был даже не удивлен – ошарашен. У меня не укладывалось в голове, что человек способен жить среди прайма и не пропитаться им. Я не мог понять, какая неведомая сила заставила вас рассматривать прайм как… как дерево или уголь, как полезное ископаемое, которое можно беззастенчиво использовать в странных и уродливых конструкциях, которые вы называете механизмами. Но еще больше я поразился тому, что даже появление Героев не заставило вас изменить свою точку зрения.

– Мы такие, какие есть, – улыбнулась Агата.

– Да, – согласился Эларио. – Вы такие, во всем отличные от нас.

– Но все мы люди.

– И вновь ты права.

Закончив с Героями, леди Кобрин отправилась в тайные покои, где ожидал ее Хирава. В действительности Агата страстно желала побыть в одиночестве, чтобы успокоиться и привести в порядок мысли, но пришлось идти, чтобы не обидеть гордого адорнийца. Леди думала, что ей придется вновь изображать горячую радость, но Эларио уловил настроение возлюбленной и, усадив ее в кресло, затеял неспешный разговор.

– Наши расы – каждая по-своему, разумеется, – достигли значительных высот в деле использования прайма. Но мне, ты уж извини, ближе адорнийские принципы.

– Никогда бы не подумала, – через силу пошутила Агата.

– Тем не менее это так, – улыбнулся в ответ Хирава. – Я не знаю, что чувствуют Герои, но обожаю управлять праймом. Когда я творю, когда использую его силу для создания чего-то нового, то испытываю не просто наслаждение – детский восторг. – Эларио извлек из кармана цветастого камзола семечко, положил его на раскрытую ладонь и принялся буравить пристальным взглядом. – Сама мысль, что я, подобно древним богам, меняю мир по своему желанию и разумению, вызывает ни с чем не сравнимые эмоции… – Семечко пробудилось, тонкий зеленый побег скользнул по ладони Хиравы, а затем, послушный приказу мага, стал подниматься вверх. – Некоторые глупые докты считают, что адорнийская власть над праймом естественна, поскольку наши тела пропитаны им, но это далеко не так. Прайм чутко прислушивается к нам и отзывается лишь тем, кто способен на сильные эмоции. Кто обладает богатой фантазией и железной волей. Мало просто захотеть, нужно добиться… – Зеленый побег превратился в стебель, на вершине которого распустился удивительной красоты цветок – нежно розовый хриндаликс. – Нужно не оставить прайму выбора, объяснить, что твое желание безоговорочное и ты не отступишь. Только в этом случае придет успех.

Эларио протянул цветок Агате.

– Спасибо.

– Я подумал, что сейчас тебе не повредит что-нибудь милое.

Никто и никогда не слышал от заносчивого и самовлюбленного Хиравы такие слова. Никто и никогда. Никто. Кроме леди Кобрин.

– У меня есть ты, – негромко произнесла Агата, вдыхая аромат хриндаликса.

– Я милый? – удивился Эларио.

– Ты замечательный. И совсем не похож на докта. Наверное, этим ты меня и привлек.

– Я привлек тебя тем, что маг.

– Лучший в мире.

– Да.

– И это тоже делает тебя непохожим на докта. – Агата облокотилась на диванную подушку, позволяя адорнийцу полюбоваться на сжатые корсетом полушария груди, и поинтересовалась: – А чем привлекла тебя я?

Поза с намеком на шалость, однако в голосе леди игривости не чувствовалось.