Клинопись

Верещагин взобрался на груду блоков. Поначалу он увидел лишь пыльную мглу, окутавшую дюны. Затем из мглы вырвался отряд Смита: бандиты шли к топливной базе полумесяцем, растянувшись редкой цепью. Их лошади ступали бесшумно, сами бандиты двигались четко, никак не хуже, чем вышколенный отряд драгун на маневрах.

Абдулла раздавал приказания на полудюжине языков. Справа и слева заклацали затворы винтовок, зашуршали вынимаемые из ножен кинжалы.

Верещагин понял, что половина нукеров залегла с ружьями на баррикадах из строительного мусора, а половина собралась возле навьюченных верблюдов. Женщины, включая и Гюльшамаш, забрались в повозку; зазвенели упряжью длинногривые мерины, готовые, заслышав свист кнута, потащить ценный груз хоть на край света.

Караван с секунды на секунду отправится в путь. Вот только куда?..

Тах-тах-тах… – послышались частые сухие хлопки. Речь «льюиса» было сложно спутать с чем-то иным.

«Ай да Абдулла! Ай да сукин сын! Все предусмотрел. Вот что значит иметь под рукой путеводитель по судьбе!»

Верещагин увидел, как подламываются ноги у лошадей атакующих, как они падают, переворачиваясь через головы и давя всадников. Пулеметный стрекот поддержала ружейная пальба… и строй бандитов Смита в тот же миг дрогнул, рассыпался. Остатки банды поспешили убраться за дюны. Слева, справа, сверху – со всех сторон раздался радостный клич нукеров.

– Все! Вперед! – приказал Абдулла. Караван сейчас же тронулся с места. Контрабандист встретился глазами с Верещагиным. – Смит потерял много людей, – пояснил он таможеннику, – и теперь мы сможем отбить любое его нападение. Здесь ждать нам больше нечего. Пойдем! Поспешим в Пиджент, пока паром еще у пристани!

– Это тоже было написано… там? – спросил Верещагин, с трудом веря в реальность происходящего.

– Да, да, да! И еще – что ты поможешь договориться с капитаном! – рассмеялся контрабандист.

Верещагин стиснул кулаки.

Караван пошел вдоль линии берега, у самой кромки пляжа по хрустящей гальке так близко к воде, что зачастую набегающие волны омывали верблюдам копыта.

Пустыня уже начала остывать. Пески щедро отдавали накопленное за день тепло звездам и медной луне, а ночной бриз окатывал караванщиков-контрабандистов соленым холодком.

Впереди показался Пиджент. Городок напоминал бессистемное нагромождение темных приземистых сопок – ни в одном доме в эту ночь не светилось ни огонька. Вероятно, их обитатели попрятались кто куда и теперь молились, дожидаясь утра. Зато паром сиял всеми огнями: топовыми, отличительными и гакабортными. Корабль еще стоял у причала, но, судя по мечущимся теням на его палубах, морякам тоже не спалось и они готовились отдать концы.

Абдулла привстал на стременах.

– Махмуд, Алим – за мной! Остальные – охранять караван! – приказал он и пришпорил коня. Верещагин направил свою лошадь следом за контрабандистом.

Бок о бок они промчались по улочкам Пиджента, проскочили мимо таможни и, не сбавляя ходу, въехали на причал.

– Трофим! Трофим!!! – позвал капитана парома Верещагин.

Трофим Уварович, капитан парома, стоял на нижней палубе, раскинув руки в стороны, словно огородное пугало. Капитан явно чувствовал себя не в своей тарелке. К его голове было приставлено дуло пистолета. Пистолет держал в руках Джордж Смит. Рядом с полоумным охотником за сокровищами возвышался его африканский помощник, вооруженный двумя револьверами. Верещагин заметил двух бандитов на шканцах и еще трех – на юте. Бросив быстрый взгляд за спину, он увидел, что причал неспешно перекрыли трое всадников.

На нижней палубе всюду валялся мусор: разбитые ящики, распотрошенные тюки, растерзанные товары… Чернели острые осколки пластин, сразу напомнившие Верещагину о длинноволосом любителе современной музыки с базара. То тут, то там в глаза бросались кровавые потеки. Корабль был захвачен и, как пить дать, обыскан бандитами от киля до стеньги грот-мачты.

– Я рад, что вы поспешили! – улыбнулся Смит. Говорил он в этот раз по-английски. – Однако в нашем распоряжении все равно очень мало времени. Покажите мне руки! Прекрасно! – Он удовлетворенно крякнул. – Итак, господа! Как только на причале покажется караван, вы, уважаемый вор и контрабандист, прикажете своим людям передать мне ту самую табличку и ту самую женщину. И чтоб без фокусов и без пальбы! Пески нынешней ночью и без того сверх меры напились крови…

– Обезьяна! Сын осла! – выругался Абдулла.

– Христа ради, господа!.. Христа ради… – неожиданно запричитал Трофим Уварович.

Смит рассмеялся и перешел на фарси:

– Я понимаю твой гнев, Абдулла! Ты упустил самый большой куш в своей презренной жизни. А вот вас, господин таможенник, я решительно не могу понять. Вы преступили закон, вы готовы способствовать тому, что контрабанда пересечет границу, и ради чего? Чего ради, спрашивается?

– Я не могу допустить, чтобы абсолютное оружие досталось безумцу, – ответил Верещагин.

– А кому оно должно достаться? – округлил глаза Смит. – Мне – человеку, готовому отнять у пустыни то, чего она меня лишила? России? Николашке Кровавому? Адмиралу Рождественскому, отправившему на дно Цусимского пролива Вторую эскадру? Да, я успел просмотреть прессу! – бандит пнул скомканную газету, которая валялась среди мусора. – Я знаю, что дела у вас – хуже не придумать! А может, табличка судьбы пригодится славному Вильгельму, королю Германии? Тому, на кого работает паршивый пес Абдулла!

– Он лжет! – бросил контрабандист. – Зубы заговаривает.

– Я желаю восстановить справедливость! – притопнул Смит. – Око за око! Я не собираюсь подбрасывать дров в огонь мировой войны, которая разразится в этом году.

– Какая… мировая война? – спросил Верещагин Абдуллу.

Контрабандист подернул плечами и ничего не ответил.

– Табличка должна остаться в пустыне, – продолжал увещевать Смит, – ни один коронованный тиран не должен, не имеет права владеть столь исключительным средством ведения войн.

– Христа ради прошу, Павел Артемьевич! Христа ради… – вновь забормотал капитан.

– Боится капитан, не хочет умирать, – назидательно проговорил Смит. – Вы уж не извольте шутить, господа, и тогда, быть может…

В руках капитана блеснуло лезвие. Смит внезапно захрипел и согнулся пополам. Абдулла бросился вниз, молниеносно выхватывая из кобуры «маузер». Трое бандитов Смита, что целились в их спины со стороны причала, наверное, ничего не успели понять; Абдулла расстрелял их из-под крупа лошади, свесившись с седла. У Верещагина не было времени оценить виртуозность трюка контрабандиста. Спешившись, он рванулся навстречу негру. Темнокожий небрежно пристрелил Трофима Уваровича и направил дымящиеся револьверы на Верещагина… но тут тяжелый, словно кузнечный молот, кулак врезался в его голову, расплющив нос, пробитый какой-то ритуальной деревяшкой.

Люди Абдуллы – Махмуд и Алим – в тот же миг метнулись на корабль. Один – на ют, второй – на трап, ведущий на шканцы. Загрохотали выстрелы, послышался дребезг разбивающихся стекол, запели среди рангоута рикошеты…

Одновременно со стороны берега послышались крики и частые выстрелы. Это остатки банды Смита, еще не зная о смерти главаря, но подозревая, что на корабле все пошло не так, как было запланировано, атаковали караван. Абдулла с гиком и присвистом помчался на помощь своему отряду.

Африканец, который только что пускал на палубе кровавые пузыри, вновь оказался на ногах. Верещагин почувствовал движение за спиной и обернулся… для того, чтобы содрогнуться от трех хлестких ударов подряд. Африканец дрался, как заправской боксер: он скользил вперед, бил, перемещался вбок, отходил и затем снова атаковал… Верещагин закрывался руками и отступал. Дикарь свирепел – то ли от запаха крови, то ли от осознания того, что главарь банды, святой мститель и не сложившийся император пустыни, мертв и валяется среди разбросанного на палубе мусора. Удары африканца становились все яростней и предсказуемей… пока черный кулак на излете не оказался зажат в тисках ладони таможенника. Вновь взметнулся молот Верещагина, и африканец обмяк. Но упасть навзничь ему было не суждено: Верещагин подхватил темнокожего на руки, поднял над головой и швырнул за борт.