Оридония и род Людомергов (СИ)

Саарарская конница вылетела на дорогу и помчалась к каравану. Она налетела на него подобно вихрю и началась схватка.

Несчастные холкуны из Палларка метались в разные стороны. Они просили, умоляли, предлагали деньги, но их вырезали десятками, окрашивая сухую чернеющую в сумерках пыль тракта красными струями крови.

— Трава. В тюках трава, привеликий, — подскакал к командиру шайки один из воинов.

— Трава? Какая трава?

— Обычная. Равнинная. Пожухлая.

— Тащи тюк. Ого! Трава и впрямь. А ну-ка притащи мне кого по разговорчивее.

Ему приволокли умиравшего пасмаса. Тот держался за вспоротый живот и трясся в лихорадке.

— По-живее не было?

— Последний, привеликий. И этот скоро кончится. Спрашивай быстрее.

— Эй, ты. Холкун! Ты слышишь меня? Где караван? Он меня не слышит. Встряхните его.

Над равнинами разнесся дикий вопль боли.

— Теперь слышишь?

— Я слышу… слышу…

— Где караван?

— Он ушел… он свернул… он… а-а-а-а! — И холкун мертвым грузом обвис на руках воинов.

— Подох, — вздохнули они. — Чего делать?

— Бросьте его. Равнины пожрут его. Он сказал, что караван свернул. Но куда?

К нему снова подошел тот саарар, который отговаривал резать холкунов.

— По следам определить можно. Нужно идти туда, где они разошлись, привеликий.

— Сам знаю. Лень только. Разморила меня жара эта проклятая. По коням, саарары. Нам сегодня ночь не спать.

Все взобрались на коней и скоро поехали по дороге.

— Оставьте их. Полудохлые они, — прокричал привеликий воинам, которые пытались вести с собой захваченных коней. — Там больше найдете. — Он указал рукой за горизонт.

Никто из саараров не заметил пятерых всадников, лежавших с конями вдали от тракта. Они молча переглянулись друг с другом. Когда саарары скрылись из виду, всадники подняли коней и поехали собирать то, что осталось от каравана.

Между тем, саарары довольно быстро добрались до развилки, где разделились караваны и свернули туда, куда вели многочисленные следы коней и груххов.

— Тяжело идут, — причмокнул привеликий, — много добра. — Он хихикнул. — Никогда не грабил так. Хи-хи!

Дорога под копытами их коней слегка поднялась вверх, а после весело сбежала в небольшую балку, по одной стороне которой шел редкий лес. На дальнем от саараров конце балки были свалены в кучу около сотни тюков. Конники невольно сгрудились у тюков.

— О-о!

— Ого-го-о! — донеслось с их стороны.

В тюках оказались дорогие ткани, зерно и еще много других очень дорогих в этих землях вещей.

— Оставим здесь, — махнул рукой предводитель. Он умел расставлять приоритеты. — Там больше найдется, — указал он впереди себя.

— Может оставим кого с тюками, привеликий.

— Не надо, они…

Он не успел договорить, когда расслышал гул. Когда он понял, что это за гул, его глаза округлились.

— К оружию! — заорал он. Вместе с его словами на краю балки появилась караванная стража. Она мчалась на саараров во весь опор.

— А ты сказал, что второй раз такому не бывать, — прокричал Ирпору Варогон. — Жадность нас всех объединяет!

Удар несущейся по склону конницы был страшен. Половина саараров погибла под ногами коней и груххов. Небольшой остаток пытался защищаться, но против брездов им было сложно стоять. Саарары бились насмерть и гроздьями валились наземь. Остатки попытались броситься наутек, но с тыла на них вышли лучники из Томагларка.

— Кто вы? — орал во все горло привеликий. — Мы саарары. Вы ответите за свою дерзость. Вы… — Он захрипел. Стрела пробила его горло. Он повалился с коня.

Если долго бить по одному и тому же месту, то, в конце концов, станет не больно.

Каумпор уже не боялся. Не боялся ни того, что его караван разграбят в пути разбойники, ни того, что придется драться с саарарами, ни то, что его убьют еще каким-либо иным способом. Слишком долго он бил сам себя по сердцу и уму. Все! Они очерствели.

Он и сам бы не сказал, когда это произошло. Однажды ему просто стало нестрашно и он занялся выживанием каравана ровно так же, как и разбирал таблички у себя в кабинете на третьем этаже дома у т-образного перекрестка в Фийоларке. Жизнь его изменилась и холкун, через боль, кровь и невыносимую душевную муку преобразился вместе с ней.

Скоро перестанет отвлекать пыль, вонь и тяжесть похода под палящими лучами летнего солнца, думал он. В какой-то момент длинный, бесконечно длинный путь, растилавшийся перед ним показался ему даже уютным, совсем родным. Но чувство это, испугавшись своей смелости, быстро улетучилось, решив, видимо, вернуться к концу лета.

После того, как Варогон убедительно разложил своих убитых воинов одетых в одежды разбойников посреди балки, предприятие Быстросчета вот уже почти месяц не претерпевало никаких неудобств, намеренно подстраиваемых кем-либо.

Сразу после стычки с саарарами из каравана попытался выбраться слуга одного из торговцев. Солдаты Варогона, сторожившие не столько караван, сколько врагов внутри него, тут же схватили беглеца.

Никто не заметил по-утру, что Каумпор на некоторое время исчез.

Истекающий кровью пасмас-предатель с отрезанными пальцами, ушами и лоскутами содранной кожи на спине рассказал холкуну о том, кто, зачем и для чего отрядил его в караван.

— Меня намеренно передали… очень дешево и он взял меня…

Каумпор подивился тому, настолько тонким был расчет Линула, ведь если верить этому несчастному, его продал одному из торговцев в караване холкун из гильдии Линула. Расчет был тонок: караван состоял из мелких торговцев; они были сильны своим числом, а потому экономили на всем, что было возможно, не ожидая удара со спины.

"Владыка", — холкун закрыл глаза и вздохнул, — "во что же я влез!"

— Много ли еще здесь таких? Ну, говори!

— Не знаю…

— Что ты должен был делать?

— Мне приказали оставлять в городах на нашем пути… — Он потерял сознание, но его быстро привели в чувство, отхлестав по щекам. — … оставлять на пути… в городах… сколько воинов у нас… сколько товаров у нас…

— Как зовут тех, кому ты должен был оставлять такое?

— Не знаю… — Он снова потерял сознание. Его привели в чувство и повторили вопрос. — Наши встречи на углу у… дворца холларка… в каждом городе…

— Как ты узнал бы его?

— Кувшин… у левой ноги… с маслом…

— Что еще можешь рассказать?

— Больше ничего… не… нет… а-а-а-а… — Воин приподнял пасмаса и медленно вогнал ему под ребра кривой нож. Труп бросили там, где держали.

Быстросчет со спокойствием смотрел на скрючившегося от боли пасмаса. Он удивился, когда понял про себя, что ни одна жилка не дрогнула в нем, ни одна капелька пота не выступила на его теле, когда он смотрел как хладнокровно губят жизнь.

Он поднял глаза к небу. Оно было все такое же выцвевше-синее. Такое же как вчера, да и позавчера. Всегда по лету. Он поворотил коня.

К нему подъехал брезд. Он восседал на груххе, покрытом вместо брони светлой материей.

— Зачем ты его сразу… Тихий? Возможно, он рассказал бы еще, — сказал холкун не смотря на брезда.

— Нек, — цокнул тот, что означало "нет". — Больше он ничего не знал. Он бы сказал что-нибудь ненужное. И без того известно, есть в караване такие же. И не мало. Я про то Булаве скажу.

— Передай Варогону, что хочу видеть его сегодня вечером. И еще скажи, Тихий… Как тебя зовут?

— Тебе зачем это?

— Не знаю, — признался холкун. — Проще так… когда знаешь.

— Цитторн, но тебе это имя ничего не скажет.

— Почему Тихим тебя зовут?

— Следопыт я. Сын следопыта. Дед у меня тоже следопытом был.

— Это хорошо.

— Не хорошо. Брезд не должен быть следопытом. Дремс должен. Брезд нет.

— Тогда зачем же?

— Аэх, — отмахнулся Цитторн. Он нахмурился и прекратил разговор, отъехав к Варогону.

Подъезжая к голове каравана, Каумпор увидел там небольшое столпотворение. Было похоже на то, как если бы змея раздула свою голову, продолжая ползти вперед.