Я – хищная. Возвращение к истокам (СИ)

– Неуместный вопрос, Полина. После всего, что было.

– Похорони меня рядом с другими атли. Несмотря ни на что, этот дом был моим больше, чем все те, в которых я жила.

– Обидно, что ты поняла это лишь теперь, – хмыкнул он. – Только не нужно дежурных спасиб, хорошо? Тошнит от этого.

– Тогда буду молчать, – покорно согласилась я.

Сердце билось гулко и медленно. Болело в груди, и плечи опускались от усталости. Прилечь бы. Отдохнуть. Закрыть глаза – ненадолго, на секундочку только…

– Не смей вот так уходить!

Резкий голос выдернул из полудремы. Меня подхватили на руки, куда-то понесли…

Лежу. Мягко, и приятный полумрак ласково окутывает, укрывает. Мне тепло. Спокойно. И не болит уже, только бьется в жилке на лбу, а еще на запястьях, кажется. Не знаю. Тело слушается плохо, и темно в комнате. Только рядом кто-то дышит.

Кто?

– Не засыпай, слышишь? Не так. Не сейчас. Полина!

Да, помню. Я пророчица атли, и это мой дом. Я жила здесь, кажется…

Кто-то очень близкий, родной гладит по волосам. И мне хочется сказать ему, что все хорошо. Я же здесь, мне тепло. Я счастлива. Никогда на свете я не была настолько…

– Посмотри на меня.

Мне трудно открыть глаза, и я прикладываю массу усилий, чтобы держать их открытыми. Его лицо так близко, как тогда…

…На мне платье в крупный горох. И щеки горят от изучающего взгляда, от которого не скроешься. Взгляд скользит по телу, проникает под одежду, впитывается в кожу. Яд ползет по венам, опьяняет, отчего сердце трепещет, и дрожат руки.

У него красивое имя – Владислав.

И улыбка обворожительная. Он дарит мне ее и спрашивает:

– Сколько тебе лет?

– Семнадцать, – отвечаю полушепотом.

Он еще раз опаляет взглядом, и я вспыхиваю от макушки до самых пят.

– Надо же, – многозначительно замечает он, и я не понимаю, почему он удивлен. Но мне нравится и его удивление, и его интерес.

Ах, если бы он только ко мне прикоснулся…

Он не касался. Молчал. И смотрел по-другому, полузатравленно, полузло. В темноте черты лица стали нечеткими, и лишь глаза горели жадно, безумно даже.

– Прости, – выдавила из себя последнее стоящее – то, что хотела сказать давно.

– Глупая пророчица, – прошептал он мне на ухо. – У меня бы получилось. Я бы смог.

Наверное, смог бы. И я забыла бы, затерла желание помочь Эрику, освободить. Поддалась бы слабости быть просто счастливой. Здесь и сейчас. А потом однажды, глядя в глаза Алану, поняла бы, что совершила ошибку. Сорвалась. И, сорвавшись, разрушила бы все, что построила.

Поэтому все так, как есть.

Как на…

По лесу я шла долго – всю ночь, а может, больше. Небо было таким темным, а листва такой густой, что это не оставляло даже надежды на свет.

Тропа, правда, вела. Извивалась змеей, уводила то в одну сторону, то в другую. Мне казалось, ей нет конца, и лес этот бесконечен. Чем дальше я шла, тем мрачнее он становился.

Иногда я позволяла себе отдохнуть. Садилась прямо на землю, опиралась спиной о шершавую кору девевьев, гладила пушистый мох и пыталась вспомнить, куда иду. Откуда. Зачем…

Память коварно отмалчивалась, образы ускользали, прятались в листве и кустах полупрозрачные тени. Тихо было. Неестественно тихо. Ни птичьих трелей, ни хруста веток, ни жужжания насекомых – вокруг лишь молчаливый лес и низкое небо, затянутое полотнищами серых туч.

Потому, когда я, наконец, вышла на пустынный пляж, и ноги утонули в прохладном песке, не верилось, что лес кончился, и я вижу озеро. Вода накрыла темной гладью землю, разлилась на много километров, замыкаясь горизонтом. Плечи обдало холодом, но ветра не было – буря притаилась на дне темного озера, запуталась в ветвях деревьев, сомкнувшихся позади меня, залегла на песке.

Буря ждала.

Я ступала осторожно, боясь потревожить ее – мстительную и злую.

Я шла к хижине неподалеку, что почти по окна погрузла в песке. Вокруг нее разрослась осока, старые ставни были распахнуты, и из хижины на меня смотрела чистая мгла.

Когда я была примерно в двадцати шагах от цели, громыхнуло. Сорвался ветер, взметая в воздух белый песок. По гладкой поверхности воды пошла крупная рябь. Небо вспороли острые копья молний, и из небесных ран хлынула ледяная вода.

Я побежала. Упругая осока хлестала по коленям, струились по шее холодные струи. Одежда противно облепила тело, мешала двигаться.

Шаг. Еще один. Рука хватается за хлипкую ручку двери, дергает. Несколько ступеней вниз, крутой поворот. Внутри темно. Влажно. Воняяет прелостью и гнилью, из-под ног бросаются врассыпную серые спины крыс.

Я достигла цели, но зачем шла к ней?

– Не нужно было приходить.

Голос из темноты глух и безэмоционален. От него несет бесысходностью, тоской и сыростью, и мне кажется, именно из-за него – из-за обладателя этого тусклого голоса – тут так неуютно.

– Тебе здесь не рады.

Опасно трещат над головой ненадежные балки перекрытий, и по телу ползет дрожь зарождающегося страха. Подстегивая его, неистово стучат распахнутые ставни, ветер врывается внутрь, вымораживает тело.

Вспомни, зачем ты здесь!

Обладатель жуткого голоса приближается. Я слышу, как хрустит стекло под подошвами его ботинок, как скрипят старые доски пола. И вот он подходит ко мне – высокий, страшный. Длинные волосы спутались, облепили плечи светлой сетью. Сумасшедшие глаза сверкают безумием.

Вспомни, зачем ты здесь, сейчас же!

– Я промокла и замерзла. За дверью непогода. Гроза. Я пережду здесь и уйду. Пожалуйста…

– Нет.

– Но…

– Нет. Уходи.

“Уходи… Я не готов тебя слушать”.

Память выбрасывает на берег гальку образов прошлого и отступает волной. Но мне большего и не нужно. Достаточно и этого.

– Эрик?

Протягиваю руку, чтобы коснуться, чтобы проверить, действительно ли это он. Он шарахается от меня, как от чумной.

– Эрик, это я…

И резко жарко, тяжело в груди, перед глазами плывет от выступивших слез. Я смотрю на него и не верю.

Где он был все это время? Где я была?

– Тебе не надоело меня мучить? – зло интересуется он и тут же качает головой. – Вижу, не надоело. Хорошо. Тогда уйду я.

Он обходит меня, даже не коснувшись рукавом, и ко мне возвращается холод. А через секунду я понимаю, что Эрик ушел, а я в доме не одна.

– Правильно, милый, – ласково соглашается женский голос, и тьма обступает меня, лижет колени. – Оставь ее нам.

Тут же вдыхаемый воздух ворвался в легкие огнем, живот резануло, и подогнулись колени. Я рухнула на пол, открывая и закрывая рот, как выброшенная из воды рыба. Пыталась кричать, звать Эрика, но из глотки вырывались лишь хрипы и тихие стоны.

Тени шептались, подползая поближе. За ними шла та, которой тут быть не могло. Она ненастоящая, сказала я себе, запихивая поглубже неконтролируемый страх. Это всего лишь воображение Эрика.

– Бедный маленький сольвейг. – Герда присела на корточки и погладила меня по щеке. Такая же красивая и здоровая, какой была, когда притворяясь Кирой. Она взяла меня за руку, провела ногтем по запястью. – Сейчас мы с тобой поиграем.

Внутренности разрывает от боли, слезы катятся из глаз, и сквозь их пелену я вижу, как тает крыша. Надо мною снова небо. Тучи, наполненные влагой. Угловатые царапины молний режут небеса по живому. Тени кружат вокруг, не смея приблизиться, взять. Тут все принадлежит ей – демону и моих кошмаров тоже.

Кен течет из моих ладоней, впитывается в ее сухую, истрескавшуюся кожу…

– Какая жадная девочка!

Надо мной нависает другая фигура. Худощавый мужчина в темном плаще. Лицо его прикрыто капюшоном, и я могу разглядеть лишь впалые щеки и тонкие губы, искривленные в усмешке. Он вырывает мою руку из цепкого захвата драугра и полосует запястья ножом. Больно. Боги, как больно.

– Эрик! – вырывается полустон-полукрик.

– Да-да, пусть он придет, – усмехается колдун – его ауру я различаю по темным, маслянистым периливам, по сладкой патоке кена, которым он кормит меня через кровь. – Он ведь придет? Да, хорошая моя?