Симбиоз (СИ)

Мужик снова грозит тени пальцем и на некоторое время умолкает. Его глаза закрываются, голова начинает опускаться на грудь…

— Но кто-то же мясо съел! — вдруг резко встрепенулся он. — Кто?!

Мужик принимает позу мыслителя, но через несколько секунд вновь клюет носом в коленки и, вновь встрепенувшись, продолжает:

— Давай рассуждать логически, — делает он успокаивающий жест открытой ладонью в сторону своей тени. — Что мы имеем? А имеем мы попа и собаку. Кто сказал, что мясо съела именно собака? Наверняка поп и сказал. Ведь из них двоих разговаривать умеет только поп. Логично? Логично. Собака — тварь бессловесная, ответить за себя не может. А тем более мертвая собака…

У попов и собак вообще взаимная неприязнь. Жил со мной по соседству отец Сергий, так мой Барсик чуял его за версту и начинал лаять так, как ни на кого не лаял. Не зря говорят, что собаки чуют нечистую силу… Потому их в церковь и не пускают. Кошкам можно, а собакам нельзя…

Тут мужик, видать, почуяв затылком мой заинтересованный взгляд, оборачивается и, приставив ладонь к глазам, закрываясь от солнечных лучей, спрашивает:

— Ты знаешь, почему собак не пускают в церковь?

— Нет, — я честно кручу головой. — Не знаю.

Мужик отворачивается и снова обращаетсяя к тени:

— А к чему вообще ты завел этот разговор? Оно тебе надо? — он смотрит на часы. — О! Моя уже должна свалить на смену. Пойду-ка и я домой.

Он поднимается и, сделав пару шагов, вновь оборачивается.

— А ты пока посиди тут и подумай… — начинает было грозить пальцем тени, но замечает ее отсутствие на прежнем месте и замолкает, пытаясь сообразить, куда пропал его собеседник. Как-то очень подозрительно и строго смотрит на меня, снова переводит взгляд на то место, где еще недавно была тень. Пожимает плечами и, хмыкнув, бредет восвояси пьяной походкой.

Я сажусь на то место, где только что сидел пьяница, но лицом к солнцу, подставившись утренним лучам. Мимо промчалась "скорая", свернув в ворота больницы, откуда я только что вышел. Там, подключенный к медицинским приборам, лежал Василий. Вернее, его тело. Рядом с палатой сидит Толик. От него я узнал, что вчера Суровцев вышел из кабинета начальника "Багиры" практически трезвый и, позвав с собой Толика, решительно двинулся из офиса. Сев в машину, приказал ехать к зданию штаба "Партии Большинства". На вопросы Толика, что он задумал, Василий ответил, мол, на месте разберемся. Разобрались, мля… Пройдя в палату, я сразу убедился в том, что странник сказал правду. Василия просто не было. Он умер. Погиб. То, что лежало, опутанное проводами и трубками, было лишь его бывшим телом. Толик, чудом избежавший участи Василия, не мог об этом знать и потому сидел на стуле у дверей палаты, ожидая, когда шеф очнется. Естественно, я не мог сказать ему, что шеф не очнется уже никогда.

Ощущаю приближение сущности странника. Вообще-то, он теперь не странник, а один из якобы хозяев этого мира, один из потомков его основателей. Самое смешное то, что я тоже один из этих, блин, типа хозяев. А оно мне надо? Хотя бы инструкцию какую по ведению мирохозяйства подогнали. Нет, это не для меня. Я обычный смертный, зависящий от своей оболочки… Оболочки? Мда, профессиональный сленг, мля.

К остановке тихо подкатывает черная БМВ. Из автомобиля выходит странник и садится рядом со мной.

— Всегда удивлялся особенности людей расстраиваться смерти друзей, — произносит он после минутного молчания. — Казалось бы, вас несколько миллиардов, чего тут расстраиваться из-за смерти одного. Но сейчас я тебя понимаю. Правда, Олег, понимаю. Ты спрашивал, почему я вернулся, вместо того, чтобы сбежать из этого мира? Просто я вдруг понял, что очень расстроюсь, если ты погибнешь…

Удивленно смотрю на бессмертного, переваривая услышанное.

— Почему я должен был погибнуть? — наконец спрашиваю у него. — К тому же, ты бы даже не узнал, чем все кончилось?

— Это, кстати, тоже было одной из причин, заставивших меня остаться, — ухмыляется он и хлопает меня по плечу.

И тут в моей голове возникает шальная мысль. Я оглядываюсь на больницу, где лежит оставшееся от Василия тело, и перевожу взгляд на странника.

— Слушай, Смирнов, или как там тебя, ты сильно привязался к этому стариковскому телу? — задаю ему наводящий вопрос.

— Ты к чему это спрашиваешь? — прищуривает он глаза, и я чувствую легкое прикосновение к своему разуму.

После секундного сомнения передаю страннику свою мысль, которая уже приобрела более четкие очертания. Интересно, почему я не мог так общаться с другими сущностями — с Шалинским, с Катериной?

Несколько минут он сидит молча. Потом поднимается и идет во двор больницы. Услышав оттуда встревоженные женские возгласы, поднимаюсь и иду следом. Пройдя ворота, вижу лежащее у крыльца тело полковника, у которого уже склонились фигуры в светло-зеленой больничной униформе. Оболочка Смирнова пуста…

Поднимаюсь в отделение реанимации и, пройдя мимо удивленного Толика, распахиваю дверь палаты. Василий сидит на кровати, отдирая от своего тела присоски и иглы.

— Это тело тебе больше нравится? — спрашивает он.

— С Днем Рождения, Василий, — говорю ему и отступаю от дверей, давая пройти Толику, который смотрит на своего шефа широко раскрытыми глазами.

— Э-это, может, врача позвать? — заикаясь, произносит он.

— Если тебе нужен врач, то позови, — разрешает ему ставший Василием странник. — А мне надо кое-какие дела принять и проследить, как замели следы нашего ночного веселья.

— Мне, кстати, тоже надо спешить, — спохватываюсь я. — Вчера обещал жене долго не задерживаться… Надо держать слово, кхм. А ты, Толик, вызови врача, если болен.

— Да я… Да ну вас, — обиженно краснеет парень, но мы уже спешим по коридору в сторону выхода.

— Ты так и пойдешь с голым торсом? — спрашиваю Суровцева.

— Думаешь, твои лохмотья выглядят менее привлекательно? — задает он встречный вопрос.

— Мда, — оцениваю я то, что осталось от моей рубашки и, обернувшись к Толику, разглядываю его одежку.

— Эй-эй, — отодвигает меня Василий. — Это все-таки мой подчиненный. Толик, а ну, пойдем-ка в палату…

ЭПИЛОГ

Океанские волны лениво накатывают на берег, с умиротворяющим шорохом перекатывая гальку. Вдоль линии прибоя бродит крупный серый бесхвостый пес, обнюхивая выброшенные волнами пучки буро-зеленых водорослей. Порою пес резво отбегает от слишком шустрых волн, но, как только они откатывают, вновь возвращается к своему занятию.

Василий бросает псу приличный кусок копченой кабаноси, но пес испуганно отпрыгивает, а колбаска, отскочив от крупного округлого валуна, улетает в набежавшую волну. Пес, опасливо зыркнув на нас, спешит удалиться подальше.

— Видно, досталось собаке в жизни, — говорит Суровцев, разливая пиво по бокалам.

Скрипя шезлонгом, наклоняюсь к столику и кладу на него свой мобильник, приемник которого настроен на передающую новости волну "Русского радио". Как раз дикторша равнодушным голосом сообщает, что потерпел аварию вертолет, на борту которого находились губернатор Черноземного края Олег Волин и отставной генерал МВД Василий Суровцев. Выживших в авиакатастрофе нет. Ведутся поиски черного ящика… Выключаю приемник и поднимаю кружку с янтарным напитком.

— Ну, помянем прошлую жисть, — говорю, поднявшись с шезлонга. — Пусть ей, как бы это сказать, память будет пухом. Много в ней было хорошего. Были верные друзья, любимые женщины, удивительные приключения… Пусть те, кто остался в прошлой жизни, спокойно стареют, не раздражаясь и не расстраиваясь, глядя на наши не претерпевающие изменения оболочки.

Глаза словно бы заволакивает мутной влажной пленкой. Отпив из кружки, ставлю ее на столик и отхожу ближе к берегу, подставляя лицо прохладному океанскому ветру. Бывшему страннику, живущему вечно, не понять мои эмоции. Что для него люди, с которыми прожил бок о бок не один десяток лет, когда он привык периодически менять целые миры? Возможно, однажды и я стану такой же черствой бездушной сущностью. Но сейчас… Сейчас перед моими глазами стоит милое личико Светланы, которая на шестом десятке лет, несмотря на все ее старания и ухищрения, все равно выглядит заметно старше меня, семидесятилетнего молодца, выглядевшего едва ли на сорок. Последние годы она почти никуда не выходила вместе со мной, стесняясь показаться слишком старой на моем фоне. Косметические операции по омоложению стали для нее буквально идеей фикс, однако она все не могла на них решиться… А мои друзья, которые стали стариками… И все мои старания выглядеть старше… Нет, надо было решиться на этот шаг раньше, когда еще только начал замечать на себе удивленные взгляды и улыбаться на шутливые замечания, что меня не берет время…