Симбиоз (СИ)

— Кончились, — отвечает странник сперва на последний вопрос. — А Катерина ушла через другой выход. Пойдем.

Всеми тремя телами он двигает вглубь парка. Я следую за ним. По мере продвижения мы наталкиваемся на отключенные оболочки странника, которыми он преследовал Катерину. Минуем знакомую поляну с поваленным деревом-лавочкой. Подходим к стене, увитой плющом. Замечаю серую, словно камень, двухстворчатую дверь, перед которой лежит бездыханный гаишник. На его лице так и застыла бесшабашная улыбка. Боец, в оболочке которого еще несколько минут назад путешествовал я, открывает двери, и мы проходим в небольшой тамбур. Перед нами решетчатая дверь, за которой шахта лифта с уходящими вниз тросами. Переглянувшись, мы бегом мчимся обратно. Если Катерине удастся скрыться, то для меня это будет катастрофой!

Спускаемся из парка, я жму кнопку лифта, лифт не реагирует. Бегу за странником в противоположный конец коридора, там оказывается выход на лестничный марш. В холле на полу в разных позах лежат тела. Замечаю Руслана. Он лежит лицом вверх. Его правая рука неестественно вывернута, в ладони зажат пистолет.

— Олег, — слышу голос Толика.

Его какой черт сюда принес?! Толик сидит на полу у дверей лифта, а перед ним лежит Василий.

— Что с ним?! — кричу Толику, склоняясь над Василием.

— Не знаю, — бормочет тот и начинает сбивчиво говорить: — Мы зашли, а тут трупы кругом. Пока осматривались, выбежала Катерина. Увидела нас и захохотала как-то страшно, как сумасшедшая. Шеф подошел к ней. Потом за голову схватился и застонал. Я к нему подбежал. Тут меня по мозгам что-то шибануло. Я заметил только, как открылись двери лифта, и отрубился. И вот только очнулся.

Слушая Толика, тормошу Суровцева. Тот жив, но не шевелится и смотрит каким-то бессмысленным взглядом, словно находится в каком-то трансе.

— Нам нужно спешить, — напоминает странник и снова направляется в сторону лестничного марша.

— Забирай Василия и вези его в ближайшую больницу, — командую Толику, направляясь за странником, и на ходу добавляю: — Позвоню тебе, как только освобожусь.

Вслед за странником и двумя управляемыми им оболочками сбегаю по лестнице в цокольный этаж. Здесь такой же холл, как и вверху, и несколько закрытых дверей, ведущих в другие помещения. Открываю первую дверь и вижу за ней спортивный зал, заставленный вдоль стен всевозможными тренажерами. В центре с потолка свисает большая боксерская груша. За следующей дверью довольно большой, на три дорожки, бассейн. Сияющая бирюзовым отливом водная масса неподвижна, будто стекло. По помещению гуляет эхо наших шагов.

Пока я заглядывал в первые два помещения, странник, словно ищейка, взявшая след, не останавливаясь, проследовал к дальней двери и скрылся за ней. Спешу за ним и снова попадаю на лестницу, ведущую вниз. На этот раз спуск более продолжительный. Минуя несколько лестничных пролетов, опускаюсь не менее чем на десять метров. Внизу на площадке перед каменной аркой стоит бледный странник. Перед его ногами лежат две, словно отключенные, оболочки.

— В чем дело? — с недоумением смотрю на странника и вижу в его глазах если не откровенный страх, то явное смятение.

— Там, — он делает паузу, — портал.

— Ну и что? — спрашиваю я. До меня начинает доходить, какой портал имеет в виду странник.

— Мне туда нельзя, — теперь в его словах читается явный страх.

Все же бессмертным гораздо сложнее идти на риск, нежели смертным.

— Да ладно те, — пытаюсь пошутить. — Ежели что, скажешь, что я разрешил.

— Ты не понимаешь, смертный, — странник смотрит в арку с таким выражением, будто оттуда в любую секунду может появиться какой-то страшный монстр, пожирающий всех без разбора, будь то человек или бессмертная сущность, случайно залетевшая в этот мир. — Ты не понимаешь. Она может заставить проявиться остальные сущности этого мира, и тогда мне верный конец.

— Так чего ж мы ждем? Разве это не причина для того, чтобы скорее разделаться с ней? — тороплю его я. — А вдруг она просто слиняет через этот портал на другой край света?

— Ты не понимаешь, — снова, как заевшая пластинка, повторяет он. — Чужая сущность не может пройти в портал создателей.

— Почему? Ты пробовал?

— Ты не понимаешь…

— Да пошел ты! — не выдерживаю я. — Это ты не понимаешь, что назад дороги нет. Нет, ну ты, конечно, можешь убраться из этого мира и скитаться целую вечность где-то там в небытие. А я привязан к этому миру. И сделаю так, что он либо будет существовать без Катерины, либо не будет существовать вообще. Счастливо оставаться, Ваша Чмошная Бессмертность.

Пройдя сквозь каменную арку, снова попадаю на ведущую вниз лестницу, на этот раз каменную, подобную той, что ведет в подземелье из моей мастерской. По пути ощущаю жжение на груди и нащупываю проявившийся талисман. Также появились и перстень, и браслет, и пояс. Разглядывать находящиеся под рубашкой пояс и талисман не было времени, а вот браслет и перстень проявились как-то странно. Они проявились словно бы под кожей. Если бы я не знал о них, то решил бы, что это какие-то странные опухоли. Но пока мне было не до них. Спустившись, миную также знакомый каменный коридор и попадаю в подземелье со свисающей с потолка каменной плитой. Из шести арок, кроме той, из которой только что вышел я, открыта только одна, и я знаю, что она выходит в мои мастерские. Вот так, всего лишь несколько десятков шагов, и я в родном городе, находящемся за тысячу километров от столицы. Или… в дурдоме…

Перед плитой стоит Катерина и держит руку на книге. Ее глаза закрыты, на лице отсутствует какое-либо выражение. При моем появлении она поворачивает голову в мою сторону, не открывая при этом глаза.

— Ты один из семи, — она еле шевелит губами, но слова слышатся отчетливо, словно проникая прямо в мозг. — Ты не можешь причинить вред своему собрату. Ты не можешь лишить Мир одного из его Создателей. Ты не можешь взять на себя функцию Судьи.

Хочу попросить ее огласить список того, что я могу, но в этот момент вспышка сильной головной боли заставляет меня упасть на колени. Мое сознание словно бы начинает раздваиваться…

Я, один из семи, существовал вечно.

Я не знал или не помнил ни своего начала, ни своего Создателя, если такой когда-либо существовал.

Я мог на века впадать в небытие, забывая, что было до того.

Я мог, выйдя из небытия, влиться в тело первого попавшегося смертного и либо овладеть его разумом, заменив его своим, либо, если его разум окажется сильнее, затаиться в глубине его сознания.

В первом случае душа смертного умирала, а я приобретал тело в полное свое пользование, удивляя бывших его знакомцев вдруг открывшимися или преумножившимися талантами, появившимися неординарными способностями. Иногда, став обладателем новой оболочки, я продвигался в правители государств, приводя их к процветанию или, наоборот, к уничтожению. Иногда становился пророком, провозглашая новые религии. Иногда развлекался, становясь городским сумасшедшим. Один раз даже позволил сжечь себя на костре, находясь в образе деревенской колдуньи.

В случае, когда душа смертного оказывалась достаточно сильной, чтобы не позволить мне овладеть ею, я затихал в глубине сознания смертного, постепенно растворяясь в нем, проникаясь его сущностью, его идеями, его бытием, позволяя ему овладеть моей Силой, способной пробудить скрытые человеческие возможности. Те человеческие возможности, которые практически вытравлены глупым путем технической цивилизации. И этот второй случай доставлял мне больший интерес, ибо всегда был полон неожиданных поворотов и решений. Однако и "присосаться" к такой оболочке было непросто. В обычном состоянии сущность такого смертного была огорожена непроницаемым щитом. Проникнуть за этот щит можно было, лишь подведя смертного к грани небытия. Очень часто, оказавшись на этой грани, душа проваливалась за нее, и тело умирало.

Когда все проходило удачно и мне удавалось проникнуть в сущность, не убив смертного, то начиналось Течение Времени. Если для моей сущности Времени не существовало, то тело и душа смертного, частью которых я теперь становился, были ему подвластны. Именно Течение Времени и было тем, чем так притягивали меня эти несовершенные смертные. Течение Времени рождало во мне то, что у смертных именуется азартом. Воплотившись в новом теле, я чувствовал себя подобно спринтеру, выходящему на дистанцию. И если в первом случае дистанцию выбирал я сам, то во втором непредсказуемость дистанции усиливала азарт. И именно благодаря Азарту я начинал Жить, а не просто существовать.