Посох царя Московии

— Слушай, Добрила, а откуда у вас такая прелесть? — показав на уже пустую братину, наконец задал Глеб вопрос, который мучил его уже два часа и который он боялся задать, предполагая услышать печальный для себя ответ.

— Сами медовуху делаем… ик! — икнул Добрила. — Мед у нас свой, пасеку держим. Чтой-то тара опустела… Цветава! — позвал он свою жену (он уже познакомил ее с Глебом). — Плесни нам чего-нибудь…

Раскрасневшаяся от танцулек и хмельного зелья Цветава, крепкая быстроглазая чернавка в красном сарафане и вышитой сорочке, задорно подмигнула Глебу и пошла исполнять просьбу мужа.

— Я не об этом, — сказал Глеб. — Откуда у вас такая красивая старинная посуда?

— А… Ты вон про что. Это все Огнеслав. Он ведь еще и в археологии кумекает, хоть сам и технарь. Да-а, ума у него — палата… Нашли как-то наши пацаны старинные развалины… здесь, недалече. Скотина разбежалась, так они ее искали и набрели на урочище. А там что-то вроде храма. Но не славянской постройки, как нам объяснил Огнеслав. Будто бы варяги его сложили.

— Откуда это было видно? — быстро спросил Глеб.

— На камнях высечены эти… как их?..

— Руны?

— Точно… — Добрила разлил мёд, который принесла Цветава, выпил и начал грызть орехи.

— Ну и что дальше? — от нетерпения Глеб начал ерзать по земле, пытаясь принять более удобную позу.

— Дальше? А все просто. Пошли, поковырялись немножко, откопали дубовый сундук, окованный медью. Дерево-то почти все в труху превратилось, ткнешь пальцем — и доска насквозь, а медь только зеленью покрылась. Сундук в сухом месте стоял. Там было что-то наподобие подвала. Только камнями завалено. Открыли сундук — мамочки! А там посуда всякая. И все серебро. Вот мы ее и приспособили… Но только по большим праздникам! Огнеслав сказал, что это Род нам добрый знак подает, свою личную посуду подарил… — Совсем захмелевший Добрила вдруг тряхнул головой, словно освобождаясь от наваждения, и произнес каким-то чужим голосом: — Стоп! Чего это я тут наболтал?

— Все нормально, — поспешил успокоить своего собеседника Глеб. — Ты рассказывал о ваших обрядах.

— О! — Добрила указал на угасающий костер. — Тебе и твоей жене нужно очиститься огнем. Вставай, пошли… — Он потянул Глеба за собой; похоже, Добрила уже забыл, о чем только что шла речь.

— Постой! — запротестовал Глеб. — Мы ведь с нею уже прыгали через огонь.

— Эт не то. Нужно босиком походить по горящим угольям.

— Что-о?! — Глеб уперся. — Добрила, это только болгарские нестинары [152] по огню ходят. А я всего лишь простой обыватель, к тому же у меня масса пороков. Я пьяница, люблю баб и хорошо поесть… И потом, мне кажется, что перед этим делом нужно постится, а я вчера колбасу свиную трескал. Не-ет, брат, уволь. Поджарить пятки за здорово живешь у меня нет никакого желания.

— Да ты не боись. Никто тебя силком в круг не потащит. Если твоя душа пожелает, если ты Яриле люб, сам пойдешь. И ничего тебе не будет.

«Надо было еще выпить полбратины… — со страхом думал Глеб, увлекаемый Добрилой к костру. — Тогда мне было бы все равно. Точно в костер бросят, идолища поганые… Господи, спаси! Прости мне мое невольное язычество, не по своей воле я сюда пришел — нечистый попутал…»

Костер разбросали по площадке ровным слоем, и подушка из угольев засверкала в темноте звездной россыпью. Огнеслав и еще двое молодых людей ударили в бубны и запели:

Мотив подхватил небольшой женский хор, и древняя ритмичная песнь вдруг ударила по мозгам и заставила кровь бежать быстрее, а мысли очистились до полной прозрачности. Ритм постепенно ускорялся, и вот одна из женщин, босая и простоволосая, ступила на горящие уголья и поплыла по огненному кругу как пава. За ней последовала вторая, третья… Вскоре к танцующим присоединились и некоторые мужчины — постарше.

Глеб глядел и глазам своим не верил. Ему доводилось когда-то быть в Болгарии и присутствовать на танцах нестинаров, но чтобы здесь, в русской глубинке, — и такое диво…

Лица танцующих были совершенно отрешенные. Казалось, что вошедшие в огненный круг не осознают, что делают.

Неожиданно Дарья, стоявшая неподалеку от Глеба, издала какой-то пронзительный птичий крик, быстро сняла кроссовки и носки и как сомнамбула двинулась по направлению круга. Он хотел перехватить ее, но не успел — она уже стала на уголья.

«Чтоб я сдох! — Глеб от удивления и ужаса покрылся холодным потом. — Что она делает?! Хана подруге… Пожжет свои копытца и придется мне нести ее обратно на руках».

А Дарья-Дарина танцевала так, будто ее ноги ступали по холодному паркетному полу, а не по раскаленным угольям. Правда, недолго. Видимо, за ней наблюдали, потому что в круг вошел мужчина, наряженный Ярилой; его лицо было густо набелено, яркая одежда украшена цветами, а подвешенные к рукавам крохотные колокольчики издавали мелодичный серебряный звон. Ряженый взял Дарью под руку и быстро вывел ее из огненного хоровода.

Добрила посмотрел на потерявшего дар речи Глеба, коротко хохотнул и куда-то отвалил. Тихомиров-младший подошел к Дарье, которая слегка покачивалась, словно на палубе теплохода, взял ее за плечи, заглянул в глаза — и отшатнулся.

На него глядела абсолютная космическая пустота.

Глава 17. Беглецы

Ивашка Рыков сидел у себя дома и переводил из латыни на русский язык римский медицинский трактат. Старые пергаментные листы, изрядно потертые и заплесневелые, дал ему Бомелиус (интересно, где он взял их?), наказав разобраться с текстом как можно быстрее. «Зачем лекарю эта чепуха?» — в полном недоумении размышлял Ворон, старательно выводя на плотной желтоватой бумаге гусиным пером советы Плиния Старшего [153] и Авиценны [154].

Советы и рецепты лекарств, приведенные в трактате, больше напоминали досужие рассуждения бабок-ведуний или деревенских знахарей, нежели серьезный научный труд:

«Зола, полученная от сжигания морских коньков, — хорошее средство от облысения. Если сжечь хвост морского кота и пепел настоять на уксусе, то сия настойка лечит головные боли… Мурена, угорь, акула и икра повышают половую силу. Порошок косточек головы рыб (окуня, карпа) применяют при камнях в почках. Бодяга — лечит зоб… Порошок из раковин жемчужниц применяют при лихорадке. Мясо моллюсков… Эка беда — латинские названия… — Иван сокрушенно вздохнул, мысленно посетовав на свою малограмотность в этом вопросе, и написал как в оригинале; пусть разбирается Бомелиус, что это такое, — способствует выведению из организма разных ядов. Кораллы применяются при боли в сердце… Амбра [155] возбуждает мужское естество и лечит эпилепсию…»

Ворон мог бы уже и не служить Бомелиусу. Он имел свой дом — новый, недавно сложенный из дубовых бревен, — и свой двор с прислугой: девкой Федосьей и бывшим собратом по разбойному ремеслу Ондрюшкой. Мало того, у Ивана имелся даже личный выезд — одноконный возок.

Ивашка Рыков теперь был в чести у самого Иоанна Васильевича. Царь заметил его и приблизил к себе. Предсказания Ворона сбывались с поразительной точностью. Элизиус, когда наконец понял, что в этом вопросе ему с бывшим разбойником тягаться невозможно, скромно отошел в сторонку и занялся чисто врачебной практикой.

Он продолжал изобретать яды, создавал новые лекарства и лечил приближенных царя и их семейства, потому что с некоторых пор Бомелиусу отказали в праве пользовать государя. Почему так случилось, он и сам не знал. А спросить боялся.