Из того ли то из города (СИ)

- А коли и так, что с того?

Вот свезло - так свезло. Сколько про калик слышал, а тут - вот он, нежданно-негаданно.

- Ничего... Слышал про тебя... В народе...

- И чего ж там про меня в народе говорят?..

Чего, чего... Об этом Илья как-то не подумал. А потому, - за руку ухватить все одно некому, - выложил все, что прежде слышал. Обо всех. И про мудрость несусветную, и про подвиги богатырские, а напоследок прибавил, что ему Веденя поведал.

- Здорово, - протянул Иванище. - Век бы слушал... Однако ж брешут. Не все, конечно, но много. Никаких я там Змеев не одолевал, даже и не видывал, ратей вражеских не гонял, по воде не бродил, по воздуху не летал, да и с разбойниками... Ну, разве самую малость.

- А с сарацином что? Правда, ты язык ихний понимать научился?

- Да какой там!.. - махнул рукой Иванище. - Я ему для начала в ухо дал, для порядка, а уж потом на пальцах изъяснялись. Прутиком он мне еще рисовал... Ты мне вот что скажи, не слыхал ли ты чего про богатыря, который на море Хвалынском ихнего богатыря одолел?

Да что ж это такое на белом свете творится-то? Сколько времени прошло, а слава об этом уж и сюда добежать успела.

- Так, кое-чего... - уклончиво ответил Илья. - А тебе зачем?

- А затем, что в Костянтин-граде главным теперича не царь греческий, а тот самый воевода сарацинский, что город измором брал. Салтан сарацинский дюже разгневался, что одного из лучших его богатырей извели, на Киев идти собирался, ан услышал, что богатырь тот самый, недруг ему, с посольством к грекам послан. Чего ж лучше быть может, коли рыба сама на берег лезет...

И про то узнали. Не иначе, чародейством каким.

- Тебе-то откуда ведомо? - вздохнул Илья.

- Так сарацин давеча сказал... Их тут много...

- Ты и ему в ухо, для порядку?..

- Не без этого... Говори теперь, что о богатыре слыхал?

- Что слыхал, что слыхал... Я тот самый богатырь и есть.

- Да ну? - Иванище сунул в рот скорлупу.

- Вот тебе и ну... Недаром говорят: на ловца и зверь бежит. Чего хотел-то?

- Подумалось мне, негоже в стороне оставаться... Дай, думаю, подсоблю, чем смогу...

- Чего ж грекам не подсобил?

- Ну ты сказанул, грекам!.. Они мне не земляки даже... Так и войско сарацинское больно уж большое было...

- Чем же ты мне подсобить собрался? Упредил - и на том поклон.

- Про то не придумал...

- Ну так давай вместе.

Присоседился Илья рядом с Иванищем на камешек, и стали они вместе думать да гадать, как из беды достойным образом выбраться. Только раздумывать особо не над чем. Илья князю обещался посольство в целости и сохранности доставить, значит, так тому и быть. Иванище - самому себе слово ненарушимое дал, не оставить земляка без помощи. Вот и выходит, что какую хитрость ни задумай, а встает она поперек слов даденных. Ничего толком не придумали. Понадеялись на авось да кривая вывезет. Договорились, что Илья на корабль возвернется, а Иванище берегом в Костянтин-град побредет. Это еще неизвестно, кто там раньше окажется, заверил он Илью. Дал напоследок одежку свою, из смены, чтоб тому не богатырем маячить, а скрыться до поры, до времени, от соглядатаев. Тем Илью удивил, что в суму свою, локоть на локоть размером, ручищу аж по плечо запихнул. Разъяснил, у каких ворот околачиваться будет, в ожидании, и побрел себе.

Пока суд да дело, Илья по городу бродит. Накинул на себя одежку, Иванищем данную, в таком виде и бродит. Чтоб не опознали в нем до поры, до времени богатыря. А еще лучше, чтоб совсем не признали...

Нет таких городов у нас, и неизвестно еще, будут ли когда. Все-то здесь каменное, даже мельницы. Другой бы в толк не взял - отчего? - а Илья сразу смекнул. Леса у них нету. Вот у нас: где б не приткнуться, а выйдешь за околицу - тут тебе и лес на тыщи верст. А у них - камень. Вот и строят из того, чем богаты. Не дома - дворцы, как у князя киевского. Стены, что город окружают, такие - вверх глянешь, шапка свалится. Мало того, что кольцом обхватили, так и внутри их еще понаделали, не пройти. Башен - ежели всех людей в их деревеньке собрать, да пальцы на руках перечесть - вот столько, а то и больше. В каждой - ворота. Улучил Илья время, когда стража отвернулась, попробовал стукнуть - руку отшиб. Крепкие, на совесть сделаны. Над какими-то воротами - это ему Веденя наплел - знак должен иметься, круглый. Когда-то, в незапамятные времена, кто-то из предков нынешнего князя киевского, осерчал за что-то на греков, и решил их проучить. Побил немножко, на щит взял, а чтобы впредь неповадно было, этот самый щит над какими-то воротами и приколотил. Да как же это ему удалось? - Илья спрашивает, а сам прикидывает. Знает, сколько дружины у князя. Тут таких дружин, чтобы город взять, ого-го сколько надобно. Оно, конечно, в стародавние времена богатыри были - не чета нонешним, а все одно непонятно. А так и удалось, - это Веденя ему отвечает. - Князь тот корабли свои из моря достал, и посуху на город двинулся, паруса расправил. Увидели это греки, перепугались, сами ворота растворили, подумали - колдовство какое. Хотел было Илья за такое объяснение толмачу леща отвесить, а потом вздохнул, и решил больше его ни о чем не спрашивать. Корабли - и посуху... Надо ж такое удумать... Это еще похлеще, чем прежние его враки. Тут люди каменные в разных местах поставлены, непонятно зачем. Стоит себе столб, а на столбе - человек каменный. Там - одетый, а тут - в чем мать родила. Это, - Веденя ему рассказывал, - они так героев своих и знатных людей для памяти сохраняют. Голых - и для памяти? Обычай у них такой. Хорош обычай!.. Бабы, вон, ходят, а ты стой тут, у всех на виду... Нет, нам такой обычай без надобности. Просто удивительно, чем только этот обычай греческий князю угодить мог? Оно, конечно, про князя многое чего рассказывали, но чтобы вот такое, и у нас в Киеве?.. Представил себе Илья, - стоят они вот эдак-то с Добрыней и Алешкой посреди Киева, и как-то неуютно ему стало.

И дом, который им отвели, тоже каменный оказался. А на полу - камнем цветным всякие картинки выложены. Такие, что Илья поначалу ступить боялся, как бы не раздавить кого. Крынки стоят, в рост человеческий. Он внутрь заглянул - пустые. Веденя говорит - для красоты, ан, должно быть, пожадничали. Что эта за красота такая - пустая крынка? Вот с медом - другое дело.

В общем, столько чудесного в городе оказалось, глаза разбегаются. Вот и ходит Илья, посматривает, но так, чтобы от дома далеко не уходить; не ровен час заблудишься, а спросить не у кого. Одни греки кругом. Ну, с иных земель тут тоже предостаточно, однако ж все по-своему лопочут, и нашего языка не ведают.

Ходит же потому, что этот самый ихний князь, он тут по-другому называется, а по сути - одно с нашим, сразу никого к себе не допускает. Дожидаться требует. Как надумает повидаться - весточку пришлет. Пока не прислал.

И еще - сарацинов этих самых, тут не особо много. Он думал, они на степняков похожи будут, ан нет, больше на греков смахивают, чем на степняков. Оружием на степняков смахивают, а обликом - грекам ближе.

Насмотрелся Илья, на всю оставшуюся жизнь. Домой хочется. Надоело посреди камня пылью дышать. Он слово свое исполнил - доставил, а насчет обратного пути уговору не было. Да и не сказались ему, надолго ли посольство прибыло. Веденя что-то толковал, книги какие-то князю киевскому понадобились, мудрецы местные, чтоб обычаям обучать, только все это Илье не по сердцу. Князь, он что хочет, то пусть и делает, а других не неволит. Как-нибудь без этих мудрецов обойдемся. Жили по старинке, и еще сколько проживем. Своей головой. Эти, вон, хоть и мудрые, а под сарацинами ходят. Мы же, хоть и лаптем щи хлебаем, ан никого над собою не имеем, окромя неба синего.

Совсем уж было собрался Илья домой проситься, с каким кораблем попутным, как смилостивился Василий-князь. Призвал к себе посольство киевское, беседовал с ними об чем-то, а вечером на пир позвал, в знак особого расположения. Со строгим наказом - чтоб все явились, как есть, сколько ни прибыло.